А Нетли вместо этого проводил время с Йоссарианом, Дэнбаром и Обжорой Джо в римском борделе, любовно тоскуя на кочковатой кушетке по равнодушной к нему шлюхе, с которой ему удалось утром лечь в постель, куда буквально через секунду забралась вломившаяся к ним без предупреждения младшая сестра его возлюбленной, ревниво пожелавшая, чтобы он обнял и ее. Любимая шлюха Нетли влепила ей трескучий подзатыльник и выволокла за волосы из постели. Неисправимая двенадцатилетняя девчонка напоминала Нетли общипанного цыпленка или жалкую веточку с обглоданной корой; ее тщедушное тельце вызывало у всех чувство неловкого смущения, и, хотя она всячески пыталась подражать взрослым, ее постоянно выгоняли из гостиной, наказав ей одеться и пойти погулять — чтобы она подышала свежим воздухом и поиграла на улице с детьми. А сейчас сестры принялись бешено ругаться, шипя и брызгая слюной, словно разъяренные кошки, что немедленно собрало к ним в комнату весело гомонящую толпу заинтересованных зрителей. Нетли устал бороться за свое счастье. Он предложил возлюбленной одеться и пойти позавтракать. Младшая сестра потащилась вместе с ними, и Нетли горделиво ощущал себя главой респектабельного семейства, пока они завтракали в ближайшем уличном кафе под открытым небом. Однако, позавтракав, его шлюха снова прониклась к нему тупым раздражением и решила поискать клиентов на улице в обществе двух своих подруг. Нетли и ее младшая сестра смиренно поплелись за ними следом на расстоянии около двадцати шагов: сестра — чтобы учиться полезным навыкам, а он — чтобы кусать локти и проклинать судьбу; когда трех шлюх увезли в штабной машине подобравшие их солдаты, они печально побрели обратно к кафе.
Нетли кормил девчонку шоколадным мороженым, пока у нее снова не исправилось настроение, а потом вернулся вместе с ней в бордель, где Дэнбар и Йоссариан, развалившись на горбатой кушетке, весело разглядывали изнуренного Обжору Джо, сохранявшего на своей изрядно помятой физиономии ту онемело блаженную улыбку победителя, с которой он выбрался поутру из своего временного гарема, пошатываясь, как до полусмерти избитый. Растрескавшиеся губы и черные синяки у него под глазами явно забавляли растленного старика. Старик приветливо поздоровался с Нетли, а тот угрюмо отметил про себя, что его внутренняя распущенность вполне соответствует внешней расхристанности, и потом, приходя в бордель, тщетно мечтал увидеть старика прилично одетым, аккуратно причесанным, гладко выбритым и со щегольскими седыми усами, чтобы не испытывать стыдливого отвращения, когда при взгляде на этого порочного нечестивца ему вспоминался отец.
Глава двадцать четвертаяМило Миндербиндер
Апрель был наилучшим месяцем для Мило. В апреле цвела сирень и зрел виноград. Юные сердца бились чаще, влюбленные души трепетали слаще, и старые аппетиты по-новому разгорались. Апрель нес на землю весну, а весна привнесла в голову Мило Миндербиндера мысли о мандаринах.
— Мандарины?
— Да, сэр.
— Мои люди обрадуются мандаринам, — признал на Сардинии полковник, командующий четырьмя эскадрильями бомбардировщиков «Б-26».
— Ваши люди получат столько мандаринов, чтобы есть их досыта, сколько вы сможете оплатить из фонда столовых, — заверил его Мило.
— А как насчет дынек?
— Продаются за бесценок в Дамаске.
— Я люблю дыньки. Всегда, знаете ли, их любил.
— Предоставьте мне по одному самолету от каждой эскадрильи — всего по одному, — и вы получите столько дынек, чтобы есть их в полное удовольствие, сколько сможете оплатить.
— Мы будем закупать их у синдиката?
— И каждый получит свою долю.
— Удивительно, просто удивительно! Как вам это удается?
— Оптовая торговля все колоссально меняет. Возьмите, к примеру, телячьи отбивные в сухарях…
— Мне не очень-то нравятся телячьи отбивные, — скептически пробурчал полковник на севере Корсики, командующий полком бомбардировщиков «Б-25».
— Телячьи отбивные чрезвычайно питательны, — с уважением открыл ему Мило Миндербиндер. — В них помимо мяса содержится яичный желток и пшеница, из которой приготовляются сухари. Их ведь делают по тем же рецептам, что и бараньи.
— Бараньи? — эхом откликнулся полковник. — Хорошие бараньи отбивные?
— Наилучшие, — ответил Мило, — из имеющихся на черном рынке.
— А барашки молодые?
— Почти новорожденные, — ответил Мило. — Причем каждая отбивная на косточке и в розовой рубашечке из нежнейшей бумаги. Продаются за бесценок в Португалии.
— Я не могу послать туда самолет. Это выше моих полномочий.
— Зато я могу — если вместе с самолетом вы дадите мне пилота. И не забывайте про генерала Дридла.
— Думаете, ему опять захочется побывать в нашей столовой?
— А куда он денется? Особенно если вы будете кормить его яичницей из моих лучших яиц, поджаренных на моем свежем сливочном масле. Кроме того, у вас появятся и мандарины, и дыни разных сортов, и филе из камбалы, и картофель «Аляска», и мидии, и даже устрицы.
— А вы действительно уверены, что каждый получит свою долю?
— Так на этом-то все и держится, — сказал Мило.
— Не желаю, — отрезал командир истребительного полка, не желавший иметь дело с Мило.
— Не желает сотрудничать, да и все тут, — пожаловался на него Мило Миндербиндер генералу Дридлу. — А ведь порой достаточно одного человека, который начинает совать палки в колеса, чтобы угробить всю колесницу. И тогда уж мы не сможем доставлять масло и яйца для ваших яичниц.
Генерал Дридл отправил несговорчивого командира истребителей на Соломоновы острова хоронить мертвецов, заменив его дряхлым полковником с бурситом, который любил орехи и представил Мило Миндербиндера командующему авиабригадой в Италии, готовому отдать все на свете за круг краковской колбасы.
— Ее можно выменять в Кракове на земляные орехи, — сообщил ему Мило.
— Если бы, — с грустью вздохнул генерал. — Да я отдал бы все что угодно за круг краковской колбасы.
— Вам незачем отдавать все. Дайте мне по одному самолету на каждую столовую и обяжите пилотов выполнять мои приказы. Ну и маленький аванс — в знак вашего доверия к нашему будущему сотрудничеству.
— Но ведь до Кракова сотни миль над оккупированной врагом территории. Как же вы туда доберетесь?
— В Женеве есть международный центр по торговле польскими продуктами. Я доставлю туда земляные орехи и обменяю их на колбасу исходя из расценок свободного рынка. Потом орехи переправят в Краков, а вы получите вашу любимую снедь. Причем покупать ее — сколько вам заблагорассудится — вы будете у синдиката. Синдикат снабдит вас и мандаринами, придав им цвет естественной зрелости, и яйцами с Мальты, и шотландским виски из Сицилии, а платить при покупке вы будете самому себе, потому что станете членом синдиката, где каждый получает свою долю. Разве это не разумно?
— Больше чем разумно — гениально! И откуда у вас такой замечательный дар?
— Меня зовут Мило Миндербиндер, сэр. Мне двадцать семь лет.
Самолеты Мило Миндербиндера — истребители, бомбардировщики, транспортные машины, — управляемые пилотами, которые безоговорочно выполняли его приказы, слетались на полевой аэродром полковника Кошкарта со всех концов земли. Эмблемы многочисленных эскадрилий, символизирующие такие достойные понятия, как Доблесть, Честь, Могущество, Справедливость, Любовь, Свобода и Патриотизм, механики Мило тут же закрашивали двойным слоем белой краски, а на их месте появлялась ярко-пурпурная, выведенная по трафарету надпись «Предприятие „М и М“ — феноменальные фрукты и пищевые продукты», где два «М» обозначали имя и фамилию Мило, а союз «и» был вставлен, по его чистосердечному признанию, чтобы не вызывать у людей мысли о единоличном правлении. Самолеты прибывали к Мило не только с военных аэродромов Италии, Англии и Северной Африки, но и с баз авиатранспортного управления в Либерии, Каире, Карачи и на острове Вознесения. Истребители служили для срочной связи или мелкотоварных отправлений, а грузовики и танки, предоставляемые Мило командованием сухопутных войск, использовались для коротких наземных перевозок. Каждый получал свою долю, и у лениво отяжелевших, с постоянно сальными губами людей всегда теперь торчала во рту зубочистка. Мило управлял разрастающимся синдикатом в одиночку. На лице у него залегли желтовато-коричневые морщины глубокой озабоченности, а в глазах мерцала мудрая подозрительность. Все, кроме Йоссариана, считали Мило Миндербиндера тупицей — за добровольное согласие стать начальником столовой и чересчур серьезное к этому отношение, — но Йоссариан, который тоже не сомневался в его тупости, знал, кроме того, что он гений.
Однажды Мило отправился на самолете в Англию за турецкой халвой, а вернулся через Мадагаскар, возглавляя четыре германских бомбардировщика, с грузом ямса, кормовой капусты, зеленой горчицы и черного горошка. Его негодованию не было предела, когда, приземлившись, он обнаружил на аэродроме отряд военной полиции, который прислали туда, чтобы арестовать немецких летчиков и конфисковать их самолеты. Конфисковать!.. Это слово звучало для Мило как чудовищное проклятие, и он бешено тряс обвиняющим перстом перед покаянно смущенными лицами полковника Кошкарта, подполковника Корна и капитана военной полиции с многочисленными боевыми шрамами и автоматом в руках.
— У нас здесь что — тоталитарный режим? — не желая ничего слушать, истошно завывал Мило Миндербиндер. — Конфисковать? — как бы не веря своим ушам, пронзительно выкрикивал он. — С каких это пор американское правительство стало отнимать у своих граждан их частную собственность? Позор! Позор на ваши головы за столь чудовищные помыслы!
— Так мы ведь воюем с Германией, — смиренно возражал ему майор Дэнби, — а это германские самолеты, Мило.
— Да ничего похожего! — рявкнул Мило Миндербиндер. — Самолеты принадлежат синдикату, и у каждого есть пай! Конфисковать? Как, интересно, вы сможете конфисковать ваше собственное имущество? Нет, это надо же додуматься — конфисковать! Я, пожалуй, никогда в жизни не сталкивался с таким извращенным сознанием.