еншери». Первая современная тюрьма в истории, открыта в тысяча восемьсот двадцать девятом году, заключенные сидят по двадцать лет в одиночке, фантастический процент самоубийств, нулевой исправительный эффект, и – учтите! – до сих пор это основная модель исправительных заведений в США. Конечно, «Кудряшка» не говорит об этом по Си-эн-эн, ребята. Он рассуждает о миллионе американцев с «паркинсоном» и четырех миллионах с «альцгеймером». То, что я говорю вам сегодня, не для общего сведения. Но факт остается фактом: стопроцентно добровольную альтернативу тюремному заключению никак не назовешь жестоким и необычным наказанием. Напротив, из всех мыслимых применений «Коректолла» это – наиболее гуманное. Таково либеральное видение будущего: добровольная, подлинная и окончательная автокоррекция.
Противница, выразительно качая головой – «меня вы ни в чем не убедили», – уже покидала зал. М-р Двенадцать Тысяч Акций «Эксона», сидевший по левую руку от Гари, заблеял ей вслед, приложив обе руки ко рту.
Его примеру последовала молодежь за другими столиками: орали, смеялись, визжали, точно футбольные болельщики, лишь усиливая, как опасался Гари, презрение Дениз к тому миру, в котором он вращался. Наклонившись вперед, Дениз с откровенным изумлением рассматривала м-ра Двенадцать Тысяч Акций «Эксона», аж рот приоткрыла.
Даффи Андерсон, вылитый полузащитник, с широкими лоснящимися бакенбардами (выше росла щетина совершенно другого качества) выступил вперед, чтобы ответить на финансовые вопросы. Он заговорил об отрадном превышении спроса на акции. Сравнил акции с горячими пирожками, а ситуацию в целом – с июльской жарой в Далласе. Он отказался назвать цену, по которой «Хеви энд Ходапп» пустит акции в продажу, обещал назначить честную цену и – морг, морг, морг – предоставить рынку сделать свое дело.
Дениз тронула Гари за плечо и указала на стол позади подмостков, где отколовшаяся от компании Мерили Финч уже принялась за лосося.
– Наша добыча пошла на водопой. Пора нападать.
– Ты о чем?
– Надо записать папу на этот эксперимент.
Идея включить Альфреда во вторую стадию исследований отнюдь не привлекала Гари, но он сообразил, что, затеяв разговор о недуге отца, Дениз вызовет сочувствие к Ламбертам и подкрепит их моральные претензии к «Аксону», а там уж и ему проще будет вырвать свои пять тысяч акций.
– Начинаешь ты, – распорядился он, вставая со стула. – Потом и я задам кое-какие вопросы.
Когда они направились к подмосткам, многие поворачивались им вслед – ах, хороши у Дениз ножки!
– Что именно вам не понятно в словосочетании «без комментариев»? – отшучивался Даффи Андерсон от чересчур назойливого клиента.
Щеки администраторши «Аксона» раздулись, словно у белки. Мерили Финч поднесла к губам салфетку и мрачно глянула на приближавшихся к ней Ламбертов.
– Умираю с голоду, – пробормотала она. Так худышки извиняются, обнаружив свою телесность. – Подождите, через пару минут мы установим столы для дискуссии.
– У нас частный вопрос, – возразила Дениз. Финч с трудом сглотнула – то ли стеснялась, то ли не успела прожевать.
– Да?
Дениз и Гари представились, и Дениз заговорила о письме, полученном Альфредом.
– Мне нужно поесть, – взмолилась Финч, подгребая к себе чечевицу. – По-моему вашему отцу писал Джо. Полагаю, там все улажено, но, если остались вопросы, он рад будет их с вами обсудить.
– Наш вопрос скорее в вашем ведении, – пояснила Дениз.
– Прошу прощения. Еще кусочек, – Финч усиленно зажевала, проглотила очередную порцию лосося и уронила салфетку на тарелку. – Что касается патента, честно сказать, мы подумывали попросту пренебречь авторским правом. Все так делают. Но «Кудряшка» сам изобретатель и хотел поступить по справедливости.
– По справедливости следовало предложить большую сумму! – не вытерпел Гари.
Язык Мерили ощупывал что-то под верхней губой – точь-в-точь как кошка под одеялом.
– Боюсь, ваши представления о достижениях отца несколько преувеличены, – сказала она. – В шестидесятые этими гелями занимались многие исследователи. Открытие электрической анизотропии, насколько мне известно, обычно приписывается одной из лабораторий Корнеллского университета. Кроме того, Джо дал мне понять, что формулировка патента довольно расплывчата. Мозг там даже не упоминается, только «ткани человеческого тела» вообще. В области патентного права справедливость – удел сильного. По-моему, наше предложение было вполне щедрым.
Гари скорчил гримасу «что-поделать-остался-в-дураках» и перевел взгляд на подмостки: Даффи Андерсона уже зажала толпа просителей и поздравителей.
– Отца вполне устроило это предложение, – заверила Дениз. – Он был бы счастлив узнать, как многого вам удалось добиться.
Женщины! Воркуют, все такие милые! Гари чуть не стошнило.
– Не помню, в какой клинике он работает? – уточнила Финч.
– Ни в какой, – ответила Дениз. – Он работал инженером на железной дороге. Оборудовал лабораторию дома, в подвале.
На Финч это произвело впечатление.
– Такую работу проделал любитель?!
Трудно сказать, какой образ Альфреда вызывал у Гари большую злость: презренный старый тиран, сделавший в подвале гениальное открытие и сам себя ограбивший, выбросивший состояние на ветер, или же дилетант-несмышленыш, который, сам того не ведая, дублировал работу профессионалов и тратил скудные семейные средства на то, чтобы оформить патенты с неточной формулировкой, а теперь ему кинули жалкую подачку со стола Эрла Эберле. Обе версии приводили сына в ярость.
В конце концов, может, оно и к лучшему, что старик наплевал на его совет и взял эти деньги.
– У отца «паркинсон», – пояснила Дениз.
– О, как жаль!
– Ну, мы и подумали, нельзя ли включить его в программу испытаний вашего… вашего продукта.
– Вероятно, можно, – кивнула Финч. – Нужно будет спросить «Кудряшку». Мне нравится этот аспект, он заинтересует публику. Ваш отец живет где-то поблизости?
– В Сент-Джуде.
Финч нахмурилась:
– Ничего не получится, если вы не сможете возить его в Швенксвиль дважды в неделю на протяжении как минимум полугода.
– Не проблема, – заявила Дениз и быстро обернулась к Гари. – Верно?
Гари этот разговор вконец осточертел. Здоровье-здоровье, женщины-женщины, мило-мило, нежно-нежно. Он промолчал.
– Как у него с психикой? – спросила Финч. Дениз открыла рот, но слова не шли с языка.
– Все в порядке, – сказала она, собравшись с силами. – В полном порядке.
– Деменция не наблюдается?
Поджав губы, Дениз энергично покачала головой:
– Нет. Иногда слегка теряет ориентацию, но в целом – нет.
– Дезориентация может быть вызвана лекарствами, – прикинула Финч. – В таком случае она излечима. Но деменция, вызванная тельцами Леви, выходит за пределы программы второй стадии эксперимента. И «альцгеймер» тоже.
– Он прекрасно соображает, – сказала Дениз.
– Что ж, если он в состоянии следовать несложным инструкциям и согласится переехать на Восток к январю, «Кудряшка», наверное, постарается включить его в программу. Хороший сюжет.
Финч протянула Дениз визитку, тепло пожала ей руку, менее дружелюбно пожала руку Гари и растворилась в толпе, обступавшей Даффи Андерсона.
Гари последовал за администраторшей, ухватил ее под локоток. Мерили вздрогнула и обернулась.
– Послушайте, Мерили, – заговорил он, понизив голос. Эта интонация означала: а теперь перейдем к делу, мы взрослые люди и не нуждаемся в реверансах и прочей ерунде. – Я рад, что вы сочли историю моего отца «хорошим сюжетом». И спасибо вам большое за пять тысяч долларов. Но уверен: вы нуждаетесь в нас гораздо больше, чем мы – в вас.
Финч помахала кому-то рукой и подняла один палец: дескать, задержусь на минуточку.
– Вообще-то, – оборвала она Гари, – мы в вас вообще не нуждаемся. Даже не понимаю, что вы имеете в виду.
– Моя семья желает приобрести пять тысяч акций вашей компании.
Финч расхохоталась – как менеджер высшего звена с восьмидесятичасовой рабочей неделей.
– Вы – и любой человек в этом зале, – съязвила она. – Вот почему нас обслуживает целый банк. А теперь извините…
Она вырвала руку и исчезла. Гари едва дышал в тисках толпы. Он страшно злился на себя за то, что клянчил, за то, что позволил Дениз явиться на презентацию, а больше всего злился на то, что родился Ламбертом. Широкими шагами он направился к ближайшему выходу, не обращая внимания на Дениз, которая едва за ним поспевала.
Между «Четырьмя временами года» и соседним офисным небоскребом располагался садик, столь густо засаженный растительностью и содержавшийся в столь безукоризненном порядке, что казалось, он тоже составлен из пикселей в кибернетическом раю. Едва двое Ламбертов вошли в сад, Гари дал наконец волю душившему его гневу:
– Где, по-твоему, черт побери, отец будет жить, если переедет сюда?!
– То у тебя, то у меня, – ответила Дениз.
– Ты и дома-то не бываешь, – возразил он. – А в моем доме отец, как известно, не желает оставаться более сорока восьми часов.
– Все будет не так, как в прошлое Рождество, – посулила сестра. – Уж поверь. Если б ты видел их в субботу…
– А как он будет дважды в неделю добираться до Швенксвиля?
– Гари, о чем ты говоришь?! Ты против этого?
Завидев их сердитые лица, двое служащих поспешно поднялись и освободили мраморную скамью. Дениз присела, непримиримо скрестив руки на груди. Гари кружил вокруг нее, растопырив локти.
– Десять лет, – рассуждал он, – отец не делал ни малейшей попытки позаботиться о своем здоровье. Сидел в этом чертовом синем кресле и предавался жалости к себе. С чего ты взяла, что он вдруг начнет…
– Если он поверит, что лечение может помочь…
– Зачем? Чтобы он протянул еще пять лет в состоянии глубокой депрессии и умер несчастным в восемьдесят пять, а не в восемьдесят? Велика разница!
– Может быть, депрессия вызвана болезнью.
– Извини, Дениз, но это чушь! Полная чушь. Депрессия у отца началась до того, как он вышел на пенсию. Еще когда он был абсолютно здоров.