Чувствую, как он вертит головой в отрицании, и улыбаюсь. Искренне, настолько, что слезы выступают.
— Ты плачешь?
Дан растерянно касается моей щеки и поджимает губы.
Только сейчас понимаю, что немного отступила, и теперь он прекрасно видит мое лицо, на нас как раз светит фонарь со стороны дороги.
— Это дождь, — шмыгаю носом. — И эмоции, я замерзла просто.
— Попробую еще раз вызвать такси.
Киваю и сминаю в кармане куртки чек из супермаркета, пока он достает телефон.
— Пятнадцать минут.
— Хорошо, — привстаю на носочки и заглядываю в экран его смартфона. Машина заканчивает поездку поблизости и скоро будет у нас.
— Катя, — Данис убирает руки в карманы и смотрит на меня, пристально, — я хотел извиниться за то, что был с тобой груб. Просто…
— Я не обижаюсь.
— Я не всегда успеваю улавливать твои эмоции и не всегда понимаю, с чем они связаны. Ты очень переменчива…
— Это плохо? — выдаю полушепотом.
— Нет, конечно нет. Просто я могу тупить, жестко.
— Ты меня вообще видел? — смеюсь. — Вот кто может по-настоящему тупить. Помнишь, как я недавно искала на карте Англию? — закатываю глаза.
Это было то еще зрелище на уроке истории. Я искала Англию на карте и не понимала, почему не могу ее найти. Конечно, она же Великобритания… Но я упорно выискивала Англию. По названию.
Мы смеемся, а потом резко затихаем. Снова друг на друга смотрим. Не знаю, что бы произошло потом, но наше такси подъезжает раньше, освещая нас ярким светом фар.
Данис открывает мне дверь, а когда мы оба оказываемся на сиденье, я, не думая ни о чем, беру его за руку. Так, не разрывая этого контакта, мы и оказываемся у входа в отель.
В номера поднимаемся пешком, чтобы случайно не столкнуться в лифте с Вертолетовым.
— Янка написала, что они с Тимом свалили в клуб, так что можно зайти к нам, — предлагаю уже у двери в номер.
Данис соглашается не раздумывая. Прикладываю ключ-карту к считывателю и, как только оказываюсь внутри, снимаю с себя мокрую обувь и куртку.
Мельком смотрюсь в зеркало и чуть не плачу от страха. Этот дождь превратил меня в ведьму какую-то.
Мы мокрые. Холодные. А еще с момента, как оказались в номере наедине, будто заторможенные. Я вроде и пытаюсь вести себя как обычно, но оторопь берет свое.
Хочется встать под горячий душ, когда об этом думаю, смотрю на такого же вымокшего Даниса. Он снимает пальто, а я… я вспоминаю его прикосновения. Там, в доме Курьянова, под ледяной водой в просторной душевой кабине.
На его шее до сих пор след от моего укуса. Облизываю губы, понимая, что он внимательно наблюдает за этим моим действием.
— Тебя мама не учила, что так пялиться просто неприлично, м? — улыбаюсь, замирая в шаге от Кайсарова.
— Она умерла.
Он говорит это таким ровным тоном, будто рассказывает, как провел день. Я же с ног до головы покрываюсь мурашками и чувствую себя дрянью.
Слезы пробиваются тут же. Замираю в ужасе и больше не могу выдавить из себя ни слова. Только шлепаю губами.
— Я не хотел, чтобы это звучало как упрек. Извини.
Он скользит по мне хищным взглядом, и мне впервые кажется, что он врет. Хотел. Он хотел, чтобы это звучало упреком, но разве его можно за это винить?
— Это ты меня извини. Я иногда не подумав говорю. Прости…
Переступаю с ноги на ногу, а потом… потом просто не отдаю отчета своим действиям. Делаю широкий шаг и обнимаю Даниса. Прижимаюсь к нему крепко-крепко. Слышу тяжелые удары его сердца и не менее тяжелый вздох.
— Если это жалость, то не нужно, Катя.
Он опять так произносит мое имя, что все внутри просто переворачивается. Меня почти что трясти начинает от его нежности и своей глупости.
А как еще он мог воспринять этот порыв? Конечно как жалость. Хотя это не она.
— Это просто… Просто поддержка близких людей, — снова озвучиваю то, что думаю.
Кайсаров замирает. Его ладонь ложится мне между лопаток. Запрокидываю голову и долго смотрю на его губы. Если он меня сейчас поцелует… Только бы поцеловал.
Данис сглатывает. Его радужки темнеют, да и сам он заметно напрягается. Слегка заторможенно проводит пальцами по своим волосам, а потом… потом склоняется ближе.
Его лицо теперь в паре миллиметров от моего.
Я чувствую его теплое дыхание и слышу, как громко бьется мое сердце.
Глава 16
— Ты дрожишь, — выдаю невпопад.
Нет, Катя правда дрожит, но озвучивать это в такой момент — самая дебильная идея.
Ее губы буквально в паре миллиметров, стоит только потянуться, и я почувствую их вкус. Ее запахом я уже пропитался насквозь и так. Он преследует меня даже тогда, когда Катя далеко.
Если я только узнаю, насколько она вкусная, а это будет именно так, то уже никогда не смогу сказать стоп. Поэтому порю чушь… Отвлекаю и себя, и ее.
Ведь в Катиных глазах не меньше желания, чем у меня.
— Что? — она чуть растерянно хлопает длинными ресницами.
Я полный идиот, кажется. Прикрываю глаза и тяну воздух ртом.
— Тебе нужно переодеться в сухое, — выдаю самое очевидное, что она сейчас может сделать.
Катя поджимает губы и чуть хмурит лоб.
Мне необходимо отвлечься. Мне нужен перерыв от ее голоса, запаха, присутствия.
— Ты хочешь уйти? — спрашивает так тихо, что я едва разбираю. — Я тебя обидела, да? Прости. Что мне еще нужно сказать или сделать? Я не хотела… — выпаливает со слезами на глазах.
Снова теряюсь. Знаю, что погорячился. Но вопросы о моей семье всегда, абсолютно всегда вызывают такую реакцию. Я будто наслаждаюсь тем, в какое смятение попадают люди после моих ответов. Будто хочу, чтобы они стыдились, что у них, в отличие от меня, есть семья…
Нормальная семья, в которой никто никого не ненавидит. Семья, где люди знают, что такое любовь и забота, не только из своих далеких воспоминаний. Они в этом живут. В любви и заботе друг о друге.
Мне этого не хватает, но тем не менее, когда утром Катина мама подарила шарф и обняла, меня закоротило настолько, что мышцы атрофировались. Больная, ненормальная реакция, знаю, но я почувствовал спектр эмоций прямиком из ада. Ничего позитивного, только замогильный холод и тоска. Она испепеляет душу, клочок за клочком. Там уже давно все выжжено, и вот такие встряски как дующий на угли ветер, вроде горячо, но огонь уже не разгорится.
— Я знаю, — киваю и отхожу от Кати на безопасное расстояние, потому что, когда она плачет, меня кроет. Настолько, что я абсолютно не могу себя контролировать.
Если не сбегу сейчас к окну, точно ее поцелую. Эта навязчивая идея витает в воздухе сегодня целый день. Меня трясти начинает, когда она рядом. Так близко, что я чувствую ее тепло, дыхание, слышу, как быстро и громко колотится сердце.
Катя невероятная. Я никогда не встречал таких, как она. Жизнерадостных, простых, открытых. От нее невозможно оторвать взгляд, если она находится где-то поблизости. Я пялюсь на нее как повернутый в любой удобный момент, чаще, когда она этого не видит. Гребаный сталкер.
— Переоденься в ванной, я тебя подожду тут.
Она кивает и без лишних вопросов скрывается в душе, сорвав с вешалки какую-то одежду. Делает это так разъяренно и отчаянно, что плечики сиротливо валятся на пол.
Пока в ванной шумит вода, стягиваю с себя водолазку. Ее тоже хоть выжимай. Остаюсь в темных джинсах и носках. Бросаю промокший предмет гардероба на батарею и, сунув руки в карманы штанов, пялюсь в окно.
Чувствую, как по предплечьям ползут мурашки. Это не от холода, это от того, как позади хлопнула дверь. Катя вышла из ванной с полотенцем на голове.
На ней синяя пижамная рубашка и шорты.
Увидев меня, а точнее мою голую спину, Катя замирает. Вижу это в оконном отражении.
— Ты…
Она жует свои розовые губы, переминаясь с ноги на ногу.
— Водолазка насквозь, — поясняю свой внешний вид, медленно разворачиваясь к ней лицом.
Катя опускает взгляд и делает шаг навстречу. Замирает от меня сантиметрах в десяти.
— Потанцуй со мной, — на ее губах появляется улыбка. Искренняя, милая, трепетная…
— Что?
— Потанцуй со мной, Данис, — говорит с расстановкой и тихим смешком. — Или ты не умеешь?
Ее рука ложится на мое плечо, вторая прячется в моей ладони.
— Умею, — разрываюсь между желанием притиснуть Катю к себе и сдерживать на расстоянии ладони.
Побеждает первое. Рывком тяну ее на себя, выбивая воздух из наших легких одновременно.
Катя ойкает и звонко смеется.
— Откуда?
— Раньше я тренировался в спорткомплексе. На втором этаже был ремонт, и поэтому на несколько месяцев, — делаю шаг в сторону, и Катя потягивается за мной, заглядывая в глаза, — в соседний пустой зал переехали бальники.
— И? — ее зрачки загораются неподдельным интересом.
— Мы над ними прикалывались, даже тренировку сорвали. В тринадцать лет ума нет совсем, — скольжу взглядом по Катиным губам, черт! — Наш тренер, — переставляю ногу, — это увидел и заставил целый месяц посещать тренировки по танцам, лично контролировал наши посещения и прогресс, — приподнимаю Катю над полом.
— И ты ходил? — она охает с таким заразительным весельем, болтая ногами в воздухе, упираясь ладонями мне в плечи.
Наш танец превратился в какие-то обжимания, не более.
— А куда бы я делся? — возвращаю ее на землю, нависая над красивым лицом.
— Устроил бы бунт.
— Мы были наказаны за дело.
— Ты же правда на меня не обижаешься? — шепчет, заглядывая мне в глаза.
В своей голове я перехожу черту. Вдребезги разбиваю грань дозволенного и толкаю Катю на кровать. Целую ее, целую и обнимаю.
В реальности же только чуть сильнее сжимаю пальцы на ее талии.
Сглатываю. Внутри все сжимается.
— Не обижаюсь. На тебя невозможно обижаться.
Катино лицо озаряет улыбка. Снова. И как только это происходит, мне самому становится неимоверно легче.
— Значит, мир? — протягивает мизинчик.
Киваю, обхватывая ее палец своим.