— Я приду, — шепчу на одном дыхании и секундами позже повторяюсь, но уже громче.
Катя радостно хлопает в ладоши, а потом чмокает меня в щеку. Ее теплые губы оставляют невидимый след на моей коже. Даже дома, часами позже, я трогаю свою рожу, вспоминая это мимолетное прикосновение.
— Что тебе подарить? — перевожу тему в более безопасное русло. Катя может сутками болтать про шмотки, туфли, косметику и разные подарочки.
— Не знаю, — жмет плечами, а сама задумывается, прекрасно вижу по хитрому блеску глаз. — Хотя… Подари мне цветы. Много-много. В корзинках. Пять, нет, десять корзин цветов.
— Цветы?
Катя воодушевленно кивает. Подарить десять корзин цветов не проблема. Но они завянут и не оставят у нее обо мне воспоминаний. Нужно еще что-то, уже более существенное.
Пока я думаю, Катя открывает в комнате дверь, потому что по другую сторону истошно орет Вишня. Кошка уже выросла. И, честно говоря, характером пошла в хозяйку.
Не без улыбки смотрю на Катю, решая, что с подарком определюсь позже. До Нового года еще целые сутки. Что-нибудь придумаю.
— Ты за последние десять минут раза три посмотрел на часы. Тебе нужно ехать?
— Твой отец скоро вернется. Не хочу приносить проблем и сталкиваться…
Катя злобно стискивает челюсти. В какой-то момент даже отводит глаза, в уголках которых собираются слезы.
— Это не претензия, — торопливо пытаюсь разъяснить свою позицию, — просто не хочу скандалов. Он вообще в курсе про Новый год?
— Да. Он согласился. И даже миролюбиво. Кажется, мама его покусала и заразила новогодней лихорадкой. Они такие довольные последние дни ходят. Так что…
— Не будем рисковать. Сегодня я, пожалуй, поеду.
— Можно я с тобой? — в ее глазах появляется огонек. Порабощающая меня эмоция, когда отказать просто невозможно.
— Тебе не разрешают у меня быть.
— Никто не узнает. Поехали. Я хочу сыграть в боулинг.
Катя берет со стола телефон, рюкзак и замирает у двери.
Да-да, в отцовских владениях есть боулинг, кинотеатр, теннисный корт и собственная конюшня. По сути, никто этим никогда особо и не пользовался. Но понты всегда дороже…
— Ты идешь? Дан!
Послушно следую за ней по пятам. В машине прокручиваю наш разговор о парне, с которым она целовалась. Хотя больше теперь меня волнует ее шутка о поцелуе со мной…
Ей бы понравилось. Я думаю, что понравилось бы. Мысль о том, чтобы проверить, становится навязчивой. Я думаю об этом всю игру.
Пока Катя бросает очередной шар, пялюсь на ее задницу, но отвожу взгляд, как только она поворачивается.
— Я веду, — пританцовывает и подбегает к столику, чтобы сделать глоток лимонада, который буквально минут пятнадцать назад принесла повариха. Лично.
В прошлый свой визит Токман так нахваливала этот домашний лимонад, что сегодня Антонина решила проявить инициативу. Обычно вся еда согласовывается заранее.
Бросаю шар. Нарочно делаю это, не прилагая абсолютно никаких усилий. Он катится по центру, но едва ли доползает до середины дорожки и слетает в отбойник, не задев ни одной кегли.
Чуть позже мы сидим у меня в комнате. Катя валяется на кровати. На экране ползет заставка к фильму. Ее родители позвонили минут двадцать назад и предупредили, что заедут в гости к друзьям. Поэтому Катя решила остаться еще на часок.
— Принеси еще лимонад, — переворачивается на бок и протягивает стакан. — Пожалуйста.
Послушно иду вниз, не сразу соображая, что что-то не так. Пальто, брошенное на кресло в гостиной, горящий камин, который зажигают лишь по приезде отца.
Он дома.
Сатана вернулся.
Поворачиваю голову и вот теперь четко вижу его перед собой. Отец медленным шагом идет в мою сторону. В руке у него бокал. Он снова пил. А может, приехал уже нетрезвым.
Делаю шаг назад, с опаской поглядывая на лестницу. Не хочу, чтобы Катя с ним столкнулась. Никогда. Она никогда не должна его увидеть.
— Ты не один, мне сказали.
— Мы сейчас уйдем, — делаю над собой усилие, чтобы открыть рот.
— Ты притащил в мой дом дочь мента? Совсем е*нулся?!
В голове звенит от затрещины, которую со всей дури отвесил отец. Меня корежит. Я практически выбрасываю кулак вперед, чтобы ударить в ответ, но вовремя вспоминаю, что это бесполезно. Тут везде охрана. Просто так мне это с рук не сойдет.
— Мы уже уходим, — говорю ровно. Без агрессии и плескающихся эмоций. Не стоит провоцировать. Не сейчас.
Растираю висок и мельком цепляюсь взглядом за лестницу. Катя стоит на ступеньке. Она все видела? Когда пришла?
В последние секунды успеваю заткнуть свой рот ладонью, чтобы не пискнуть. Смотрю в растерянные глаза Даниса и умираю вместе с ним. Столько там боли, отчаяния и, самое ужасное, стыда.
Ему стыдно за то, что я увидела. Но волноваться об этом должен не он, а человек, что называет себя его отцом. Высокий, темноволосый, с глубокими морщинами на лбу и пугающим, практически доводящим до леденящего душу страха взглядом.
Нерешительно ставлю ногу на следующую ступеньку, вцепляясь пальцами в деревянные перила. Мне кажется, что едва я совершу какое-либо движение, как сразу потеряю равновесие и неуклюже скачусь с лестницы.
Шажочек. Маленький, почти незаметный. Сглатываю и не свожу с Даниса глаз.
Он отшатывается от отца и идет ко мне. Шаг уверенный. Но его внутреннее состояние передается мне волнами импульсов. Он потерян. Просто раздавлен.
— Я отвезу тебя домой, — бормочет, не глядя мне в глаза, и берет за руку.
Мы быстро проплываем мимо фигуры его отца к гардеробу. Не прощаясь и не здороваясь. Я чувствую на своей спине колкий взгляд. Он врезается в лопатки ненавистью.
Пока мы торопливо надеваем куртки и меняем тапки на уличную обувь, отец Дана в грубом приказном тоне высказывает кому-то из работников дома свои пожелания в виде еще одной бутылки виски и «чего-нибудь пожрать».
Дверь за моей спиной хлопает. На огромном мраморном крыльце с отголосками прошлого века в качестве лепнины мы и замираем.
Данис все еще не смотрит на меня. Лишь поверх или вообще вдаль, куда-то мимо.
Мне начинает казаться, что у него горит щека. Наливается воспалением и опухает. Но быть такого не может. Отец, видимо, ударил его по затылку, чтобы на лице не оставалось следов. Все эти ужасы, что я рисую на красивом лице Даниса, не больше чем мое бурное воображение.
Переминаюсь с ноги на ногу и крепче сжимаю руку. У Дана пальцы — кипяток.
— Он так всегда? — шепчу, а у самой слезы на глазах.
— Это случайность. Он пьян. Пошли.
Дан агрессивно тащит меня к машине. Я едва за ним поспеваю. Быстро переставляю ноги, утопающие в снегу. Потому что я то и дело слетаю с дорожки в невысокие сугробики.
— Постой!
Все же нахожу в себе силы, чтобы ускориться и перегородить Данису дорогу. Замираю напротив и часто дышу. Моя грудь вздымается, а легкие сейчас лопнут от переизбытка поступающего кислорода.
— Я, — размыкаю губы, а что сказать, не знаю. Мои сожаления ему не нужны. Ситуация ужасная, и, наверное, он бы хотел, чтобы я этого не видела.
— Мне так жаль, — мямлю, чувствуя дорожки слез на щеках. — Боже, как мне жаль.
Данис стискивает зубы. Его взгляд становится холодным. Таким же колючим и пугающим, как у его отца. Внешне они даже похожи. Высокие, суровые. Если бы я Кайсарова не знала, уверена, думала бы, что он бесчувственный сноб. Но он другой. Нежный, чуткий, добрый. Самый лучший.
Мои губы складываются в улыбку. Теплую, которая готова всех согреть. Но, несмотря на это, душу скребет понимание того, чего хочет Дан. Моего исчезновения.
Именно в эту секунду его единственное желание — не видеть меня.
Я мнусь буквально мгновение, а потом просто повисаю на его крепкой шее. Обхватываю руками и прижимаюсь к груди. Дышу во вздернутый подбородок, вытянувшись на максимум и привстав на носочки.
— Я ничего не видела, — бормочу еле слышно, — и никогда, никогда-никогда никому не расскажу.
Дан отлепляет меня от себя на вытянутых локтях. Теперь в его глазах еще больше сожаления. Он опечален. Злость, что плескалась в его сознании минуту назад, угасла.
— Глупая, — выдает с нежностью, — я… Я знаю, что ты не предашь и не расскажешь. Но тебе не нужно было этого видеть.
— Это не первый раз?
— Первый, — врет и смотрит поверх моей макушки.
У него голос чуть дрожит. А меня уже вовсю пробило на слезы. Тянусь к его губам и целую. Хотя это скорее робкое прикосновение и дружеская поддержка.
Вытираю свои щеки рукавом куртки и потупив взгляд смотрю под ноги. Хрустящий снег скрипит под подошвами. Мороз к вечеру становится сильнее, а воздух суше. Дышать трудно. Нос щиплет минусовая температура.
Делаю глубокий вдох и принимаю. Принимаю его вранье. В этот момент действительно ему верю. Потому что знаю, ему станет легче. Если я поверю, ему станет легче. Стыд пойдет на спад.
— Под алкоголем некоторые могут делать ужасные вещи, — облизываю губы и поднимаю глаза. — Еще полчаса — и меня потеряют.
Дан кивает. Мы идем к машине.
— Не говори никому, что видела его здесь. — Данис сжимает мою ладошку, как только автомобиль трогается. — Он в розыске. Живет по поддельным документам. Я понятия не имею, зачем он приперся… но…
— Я не скажу, — отчаянно мотаю головой.
Я никогда не сделаю ничего, что может навредить Дану. Никогда.
Дома я оказываюсь вовремя, родители еще не вернулись.
Остаток вечера Дан мне больше не пишет. Я тоже не решаюсь. Мне жутко неудобно. Я свидетельница активатора его демонов. Свидетельница поступков дьявола. А кем еще может быть человек, считающийся его биологическим отцом?
Мама с папой приезжают около двенадцати. Оба пьяненькие, веселые и с кучей пакетов. Внутри подарки. Они были у Бушмановых. Кирилл Бушманов — папин первый зам. Наши семьи прекрасно ладят.
— Катя, — мама лезет ко мне с обнимашками и вручает коробку с новым телефоном.
— Я думала, Новый год завтра, — кручу в рук