Спас шлем. Стальные стенки чуть сдавили череп, но устояли перед звериной мощью. Огромные зубы с жутким скрежетом впивались в металл, по лицу Жана текла густая липкая слюна. От вони тухлого мяса болезненной судорогой сводило живот. Белый наступил ему на грудь, вминая в топь и выдавливая остатки воздуха. С пронзительной ясностью Жан понял: не сумев прокусить шлем, зверь попросту оторвет его вместе с головой. Задыхаясь, захлебываясь, сминаясь, Жан все же из последних сил ткнул Белого мечом в грязное брюхо.
И – о чудо! – тяжесть с груди исчезла! Жан перекатился на живот, извергая из себя болотную жижу, откашливаясь и отплевываясь. В воздухе носились яростные крики и вопли, которые сделали бы честь любому племени африканских каннибалов. Им отвечал лютый рык, от которого, казалось, дрожал сам воздух. Над всем этим фоном трусливо трубила перепуганная слониха. Жан торопливо стер с лица грязь и ошметки болотных растений и увидел невероятную картину.
Его маленькая армия, девчонка и двое младшеклассников, с диким ором скакали вокруг Белого, нанося удары своими нелепыми деревянными палками. Медведь вертелся, огрызаясь, но, как ни старался, не мог уследить за тремя юркими фигурками одновременно. Показалось – или игрушечные катаны и обрезок клюшки отливают металлом? На массивной туше Белого там и тут расцветали раны, похожие на вспоротые швы, обнажившие ватную набивку.
Не пытаясь подняться, Жан примерился и прицельно рубанул Белого по лапе, надеясь попасть по связкам и сухожилиям. С таким противником не до благородства. Он и в этот раз ударил точно, сомнений быть не могло. Однако меч не оставил на белой шкуре ни царапины. Более того, он спружинил обратно, едва не прилетев своему хозяину в лоб. И тогда Жан наконец понял.
– Меч! – отбросив свое оружие, заорал он. – Мне нужен другой меч!
Неловко подпрыгнув, Славка отправил в полет собственноручно выструганную катану. Грубая деревяшка кувыркнулась в воздухе, блеснула идеальной заточкой – и в ладонь Жану упал… клинок работы великого японского мастера, выкованный по старинной технологии, закаленный в тысяче боев. Стоило только добавить капельку фантазии.
В этот раз лезвие без труда рассекло плотный мех, словно скальпелем вскрыло шкуру. Наружу полезла желтоватая набивка. От боли и неожиданности Белый взревел. И все же, умный и расчетливый, он оценил ситуацию верно. Прихрамывая, зверь бросился на единственного безоружного – на Славку.
Вскрикнув, Жан двумя руками вонзил катану Белому в заднюю лапу, погрузив лезвие почти до середины, и тут же отлетел, сбитый походя отпущенным ударом. Жан попытался встать, но ноги не слушались, перед глазами мельтешили черные мухи, напоминающие рябь телевизионных помех. Даже сквозь туман в голове он видел, что никак не успеет на помощь Славке, глупо раскрывшему рот, точно в сильнейшем удивлении. Медленно, страшно медленно Жан тянул руку, силясь предупредить, остановить или хотя бы отсрочить неизбежное. Но изо рта вырывались лишь сиплые вздохи, а рука все время норовила упасть в затоптанный болотный дерн. В хищном прыжке Белый падал на Славку, и остановить его могло только чудо.
Испуганное розовое чудо, с одним бивнем и подпалиной на хоботе.
Воинственно трубя, Розочка, едва не затоптав Ярика и Лену, ударила Белого в бок. Изогнутый бивень пропорол медвежье тело от живота до плеча. Жана замутило, он почти наяву увидел кровь и белесые кости реберного каркаса. Но вместо этого рана вспучилась пышной ватной пеной. Белого опрокинуло набок в паре шагов от опешившего Славки.
– Берегись! – заорал Жан.
Не Славке – Розочке заорал. Слониха, истошно трубя, толкала израненного медведя к каменному барьеру. Перепуганная, она не видела, как черные глаза Белого блеснули злобной хитростью. Мохнатые задние лапы с кинжальными когтями поддели Розочку за живот, разрывая его. Передние вцепились в голову, полосуя розовый мех и вырывая единственный глаз. В одном неимоверном усилии Белый скрутил свое тяжелое тело, по-борцовски перебрасывая слониху через себя и… через ограду.
За мгновение до того, как исчезнуть в оконце, полном темной стоячей воды, гибкий как змея хобот обвился медведю вокруг шеи.
Белый замер на самой границе тропы, неестественно выгнувшись назад, словно играя в «лимбо». Маленькие черные глазки с ненавистью впились в замерших ребят. А потом тяжесть уходящей на дно Розочки потащила его за собой. Мелькнули в воздухе розоватые подошвы, лапы скогтили воздух, и Белый, почти без всплеска, исчез под водой. Чуть погодя над ним перекатился острый гребень, за ним второй, третий… и все стихло.
– Ты в порядке?! Он тебе ничего не сломал?! Ты не ранен?!
Лена склонилась над Жаном, взволнованно осматривая оставленные когтями дыры на его одежде.
– Порядок… – Он попытался выдавить улыбку, но получилось криво.
Жан отряхнулся, в прорехи разодранной куртки разглядывая смятые металлические пластины. Содрогнулся от мысли о том, что случилось бы с его костями, не поддень он доспех. На ум пришла любимая присказка тренера по историческому фехтованию: «Лучше потеть в защите, чем истечь кровью в грязи». Прихрамывая, Жан подошел к Славке и положил руку ему на плечо.
Тот не реагировал. Там, где исчезла Розочка, тихо колыхалась зеленоватая ряска. Славка не кричал, не плакал, но губы его беззвучно шевелились. На ладони у него лежал какой-то яркий кругляш, в котором Жан не сразу признал глаз-пуговицу, сорванный черным когтем. Подошел чумазый, но решительный Ярик, потормошил друга за плечо:
– Славка, вставай! Надо идти!
Славка беспомощно перекатывал пуговицу с ладони на ладонь. Чувствуя себя живодером, Жан наклонился к его уху и прошептал сквозь стиснутые зубы:
– Если ты собираешься жевать сопли, значит, Розочка твоя погибла зря! Можешь остаться здесь и залиться слезами, и тогда следом за ней пропадут и твои родители!
Он хотел сказать что-то еще. Что-нибудь злое, едкое, мотивирующее, но не чувствовал в себе силы. Жану до чертиков хотелось присесть рядом с этим пухлым рыжим и нелепым в своей тоске по потерянной игрушке пацаном и по-настоящему, без дураков, пожалеть его.
Но Славка встал, стряхнув его руку, и точно сомнамбула затопал по тропе.
– Погоди! – крикнул Ярик. – Мы же не знаем, куда идти.
Славка мотнул головой:
– Этот… этот… убийца, – Славка выплюнул слово, как самое грязное ругательство, – он прибежал оттуда. Значит, мы уже почти на месте. Мы пришли. Мы уже пришли. – И тяжело зашагал, сминая чавкающий болотный ковер.
Деревянная катана оказалась довольно тяжелой. После битвы с Белым Лена хотела вернуть меч Славке, но тот словно погрузился в свое собственное Болото, в топкую трясину самоистязания. Весь их маленький отряд будто получил хороший удар под дых. Самопожертвование игрушки, глупой плюшевой игрушки совершенно идиотской расцветки, оставило след в каждом из них. Лене казалось, что она потеряла друга. Да-да, ни больше ни меньше.
Так, должно быть, люди чувствуют себя на войне, когда впервые сталкиваются со смертью. Когда понимают, что шутки кончились, да и не шутил никто, и с самого начала все было взаправду. Когда тот, с кем ты шагал бок о бок, внезапно исчезает из жизни. Резко, безвозвратно, оставляя о себе лишь фрагменты воспоминаний, пленка которых со временем рассыпается в прах.
– Я возьму? – Жан протянул руку. – Без обид, ты очень храбро билась, но у меня опыта побольше все-таки.
С неожиданным раздражением Лена сунула ему меч:
– Жан, ты можешь хоть сейчас не рыцарствовать?! Можешь без этой своей учтивости, без вежливости? Мать Тереза просто! Ах, юная дева, вы бились так храбро! Тошнит!
– Разве это плохо?
Он снова не обиделся. И от его простодушной прямоты раздражение испарилось, как одинокая туча на солнце.
– Нет. Пожалуй, ты прав, это совсем неплохо. Как думаешь, почему твой меч ему ничего не сделал? Они неуязвимы для железа?
– Вряд ли, – Жан с готовностью поддержал смену темы. – Тут другое. Мой меч хоть и не заточенный, но все же настоящий. Это не игрушка. Им, строго говоря, как любой тяжелой железкой и убить можно. А тут легко предположить, что в мире оживших игрушек и оружие должно быть игрушечным. – Жан ловко крутанул кистью – и неуклюжая деревянная катана рассекла воздух со свистом остро наточенного лезвия.
Лене вдруг захотелось поблагодарить его, сказать спасибо за смелость, самоотверженность, рассудительность и спокойствие. Без них она давно бы уже села на землю и зажмурилась. Каждый бы зажмурился, как испуганный ребенок, надеющийся, что кошмар закончится как-нибудь сам собой. Ей хотелось сказать, что она понимает, все понимает: уж кто-кто, а Жан мог и не идти, это не его дело, не его родителей увела неведомая жуткая сила. Но он пошел, более того, повел их, и ведет до сих пор, и держит лицо, хотя наверняка и сам напуган и растерян. Ей хотелось сказать, что его рыцарство не глупость, не блажь, не игра. Оно настоящее, хотя не так давно Лена думала, что такое существует только в книжках. И еще почему-то хотелось рассказать про тучку плохого настроения, испаренную солнцем… солнцем… солнц…
Спрятав лицо в ладонях, Лена громко чихнула. Даже слезы выступили. Она проморгалась, щурясь на яркое солнце, смахнула капельки с уголков глаз. И чуть не закричала от счастья, от вида лучей, продирающих тучи мягкими желтыми пальцами. Налетел ветер, настоящий ветер вместо гнилостных болотных испарений, принесший аромат цветущего луга и мокрого леса. Небо расступилось, развело насупленные брови, посветлело лицом. Каменная дорога выбежала к центру лабиринта.
Пружинистый дерн сменился твердью. Пологий каменный берег, покрытый голубоватым мхом, тащился ввысь. Там и тут пробитый соснами, он напоминал шкуру древнего ящера, утыканную стрелами великанов. Поневоле Лене вспомнились их дачный «хребет дракона», дежурные шуточки папы, театральное хмыканье мамы, тряская дорога и дребезжание микроавтобуса. На глаза навернулись слезы. И в этот раз отнюдь не от солнца.