Седой откормленный бассет-хаунд медленно поднял на Фаину Григорьевну бельма слезящихся глаз и завилял острым хвостом.
– Ох, господи, как вы вовремя! Я тут уже полчаса стою, не знаю, что делать. Выскочила за… – Фаина Григорьевна замялась, не очень-то понимая, за чем можно выскочить в четыре часа ночи, – за сигаретами выскочила…
– Ключи забыли?
– Забыла, – всем видом покаялась Фаина Григорьевна. – Такая ворона, простите.
Звеня ключами, обладатель скрипучего голоса вышел на свет, давая себя рассмотреть. Мужчина ощутимо напоминал своего пса. Набрякшие мешки под грустными глазами, длинные седые волосы, напоминающие вислые уши, чуть опущенные уголки рта, придающие выражение вселенской тоски. От добродушного Гошика его отличали разве что болезненная худоба и глубокие, будто вырезанные ножом по дереву морщины. На вид старику было лет девяносто, а может, и все сто.
Фаина Григорьевна посторонилась, пропуская его к домофону. Сухая, словно мумифицированная, рука не дрожала. В кнопку домофона палец попал с первого раза. Старик галантно распахнул дверь, пропуская Фаину Григорьевну. По ступенькам тоже шагал бодро, останавливаясь лишь для того, чтобы подождать неторопливого Гошика.
– Простите мою память, не могу припомнить: вы с какого этажа?
– О, я на самом верху живу, – надеясь, что не краснеет, ответила Фаина Григорьевна. Ей в жизни не приходилось врать столько, сколько за один этот странный вечер. – Ключи вот забыла…
Они миновали первый этаж, но старик продолжил подниматься.
– Забыли… да, бывает… – Показалось или он как-то странно на нее посмотрел? – А мы с Гошиком гуляем в это время. Гошик у меня пенсионер, долго терпеть не может. По восемь раз на дню гуляем. Ну да ему полезно. Так, сарделька?
«Сарделька» часто задышал и вывалил язык. Второй этаж остался позади.
– Вы ему приглянулись. Гошик плохих людей на раз чует. Ни за что не подойдет. А к вам сразу нюхаться полез. Заинтересовали вы его.
Вот и третий этаж миновали. Старик не сводил с Фаины Григорьевны пристального взгляда. Не злого, даже не настороженного. Заинтересованного.
– И меня заинтересовали, чего уж там.
Четвертый этаж. Фаина Григорьевна молчала, пыхтя одолевала лестницу, а чертов собачник даже дыхания не сбил. Еще бы, по восемь раз на дню туда-сюда бегать! Хотя в его возрасте…
На пятом этаже Фаина Григорьевна остановилась, не зная, куда деваться. Шаги старика неумолимо звучали за спиной. Клацал когтями Гошик. Проходя рядом с ней, вновь добродушно ткнулся носом под коленку. Щелкнул замок, чуть слышно скрипнули петли. Клацанье собачьих когтей затихло где-то в глубине квартиры.
– Вот здесь мы и живем, я и Гошик. Рядом с нами живет Валентина Петровна. Она сейчас наверняка спит, но с утра я ее видел, она точно была жива. А напротив – семейство Рачковых, молодые совсем ребятки, но хорошие и не шумные. Их бабушек я давненько не встречал, но знаю довольно хорошо. – Старик помолчал, будто чобдумывая эти слова. – Вы сказали, что живете на самом верху. Значит, должно быть, вы живете на чердаке. И меня мучает вопрос: то ли проводить вас, то ли полицию вызвать.
Фаина Григорьевна наконец нашла в себе силы развернуться.
– Полиция меня сюда и привезла, – неловко пошутила она. – А от провожатого я не откажусь.
– Так-так, – старик с любопытством подался вперед. Больше ничего не сказал, замерев в нетерпеливом ожидании.
– Представьте, – запинаясь, начала Фаина Григорьевна, – представьте, что за окном непроглядная ночь и дует страшный ветер. Да что это я? И представлять не нужно. Слышите, как он воет в вентиляции? Но представьте, что где-то там, посреди Онежского озера, дрейфует плот, на котором трое храбрых мальчишек и одна не менее храбрая девочка бросили вызов стихии. Тьме, холоду, страху. Они уплыли, чтобы спасти тех, кто им дорог, и теперь не могут найти дорогу домой. Потому что за окном непроглядная ночь и дует страшный ветер… Ах, да что это я, в самом деле! Куда страшнее, что в округе нет ни одного маяка. И даже если их авантюра удастся, они не знают, куда плыть, и… и…
– Я знаю один маяк неподалеку, – в тон ей ответил старик. – Минутку, у меня есть жестяное ведро, ветошь и бутылочка жидкости для розжига. Надеюсь, мы с вами ничего не сожжем… но почему вы плачете?
– Я? Плачу? – Фаина Григорьевна с удивлением вытерла мокрое лицо. – Потому что все идет как надо.
Прикрыв глаза, она улыбнулась так, чтобы Вселенная, помогающая ей на этом пути, увидела и улыбнулась в ответ.
Во второй раз Ярик делал строго наоборот, то есть поворачивал в сторону, противоположную той, которую подсказывала память. Закономерно, что уже через час они стояли в новом тупике. Жан с Леной с ног сбивались, успокаивая стадо взрослых, и поглядывали на Ярика. «Ну что же ты? – читал он в их глазах. – Где твоя хваленая память?» Хотя Ярик и сам прекрасно понимал, что все это он выдумывает. Жан, к примеру, вообще не знал, что Ярик эйдетик.
Мгновения у тупика заставляли Ярика усомниться в себе. К счастью, ненадолго. Вернуться к острову для него по-прежнему не составляло труда, сколько бы поворотов они ни сделали. Каждый раз, увидев его пологий берег, Ярик украдкой выдыхал – по крайней мере, лабиринт не перестраивается на ходу. Жаль, что это знание никак не помогало им попасть домой.
Руки родителей Ярик давно выпустил – мешали сосредоточиться. В голове он ежесекундно вращал карту, словно в приложении по объемному моделированию, да толку от этого было немного, и напряжение в отряде все нарастало. Никто ни словом не обмолвился о неудачных попытках. Все покорно шли туда, куда шел Ярик, направляли нестройную толпу, устало переставляя ноги. Но на пятом заходе, когда промокшая кроссовка влипла в жадную топь, Ярик не выдержал:
– Мы заблудились.
– Как заблудились?! – не слишком убедительно сыграл удивление Славка. Он-то по-прежнему не выпускал родительских рук, и рыжие головы его мамы и папы смотрелись на фоне угрюмого Болота, как падающие метеориты, застывшие у самой земли.
– Молча. Я понятия не имею, куда мы идем. С таким же успехом дорогу может выбирать Ленка или вон один из этих. – Ярик раздраженно кивнул на топчущихся на месте взрослых.
Подошла старшая сестра:
– Что там про Ленку?
– Ничего… – буркнул Ярик.
– Нет уж, сказал «А», говори…
– Я заблудился, понятно?! – заорал Ярик неожиданно даже для самого себя. – Теперь понятно вам?! Я вообще не понимаю, куда иду! Здесь все, все не так, как должно быть! Я не знаю, как нам вернуться домой! Ни одного ориентира нет!
– А это? – непривычно спокойным голосом пресекла его истерику Ленка, указывая куда-то вдаль. – Сойдет за ориентир?
Ярик непонимающе обернулся – и остолбенел. Это было так неожиданно, что он не сразу понял, что там. В нескольких километрах, подпирая крышей падающее небо, вырастал из клубов тумана самый настоящий маяк. Строго говоря, виднелась лишь верхняя часть, в которой горел огонь, теплый и живой, и эта часть что-то смутно напоминала Ярику. Что-то до боли знакомое, что-то, что он видел чуть ли не ежедневно и для чего совершенно не нужна фотографическая память…
– Не может быть…
Он задохнулся от узнавания, от восторга, от внезапно нахлынувшего понимания. Карта в его голове сделала головокружительный оборот и со щелчком встала на нужное место. Ярик едва не расхохотался – настолько это было просто! Сложив в голове все неудачные маршруты, он выстроил дорогу к такому родному маяку. К огню, зовущему домой.
– За мной! – забыв обо всем, кроме нового пути, закричал он. Схватив безвольные руки папы и мамы, Ярик помчался вприпрыжку, хохоча и улюлюкая.
Тяжелые, неуклюжие родители подставляли лица ветру и улыбались. Если бы Ярик, увлеченный видимой только ему картой, нашел время посмотреть на них, он бы заметил, как с каждым шагом меняется выражение их лиц. Они напоминали людей, которым снится удивительный сон. Вроде и хочется досмотреть этакую небывальщину, а вроде и проснуться пора бы. Раз папа даже снял свободной рукой очки и попытался протереть их рубашкой. Мама вертела головой, и улыбка ее больше не казалась приклеенной. Им нравился этот бег, и ветер с запахом сырости, и чавканье мха под ногами, и ощущение влажной сыновьей ладони. А за ними, раскидывая руки в попытке обнять весь мир, летели, бежали, скакали, мчались, свистели, смеялись и что-то беззвучно пели взрослые, ненадолго ставшие детьми.
Обратный путь пролетел за считаные минуты. Ярик даже запыхаться не успел. Нужные повороты бросались под ноги, переходы заканчивались, едва начавшись. Где-то глубоко внутри Ярик подозревал, что время и пространство в этом мире ведут себя куда раскованнее, чем в нашем. Это объясняло многое. Да что там! Это объясняло все! Но развить эту мысль Ярику не давали свист ветра в ушах, радостное биение сердца и шумное счастливое дыхание родителей. Он снова чувствовал себя малышом, взлетающим в небо по мановению сильных рук, и это было настоящее, беспримесное волшебство. Яркое, но короткое, как и вся магия.
Вон там конец лабиринта. Уже видны последние камни.
Три с половиной десятка человек вывалились из парящего, теплого, булькающего мира в реальность, продуваемую всеми ветрами. Шумело беспокойное Онего, билось о плиты Набережной. Раскачивались деревья в парке, давая друг дружке «пять» полуголыми ветвями. Еле слышно гудела музыка из «Фрегата». Если бы кто-то увидел сейчас эту взмыленную толпу, то решил бы… Ярик покачал головой, не в силах придумать, что решил бы сторонний наблюдатель. Ему самому никакое сравнение в голову не приходило.
Они встали рядом – Ярик, Лена, Славка и Жан – и долго смотрели друг на друга. Чумазые, вымотанные. Счастливые. Никто не заметил, откуда в их кругу взялся пятый. Держась за бок и тяжело дыша, между Славкой и Леной вклинилась Фаина Григорьевна. Она обводила ребят взглядом, полным нежности, точно гладила по головам. Просто смотрела и молчала. И Ярик молчал, с благодарностью и уважением глядя на их путеводный маяк.