Взрывной рык заставил их вздрогнуть. Да что там вздрогнуть! Ярик натурально подпрыгнул от неожиданности. Подобно морю, оглушенному волнорезом, толпа отхлынула от ворот закрытого парка. Расступилась, пропуская в центр массивную фигуру, отдаленно напоминающую человеческую. Косолапо прихрамывая и водя острой мордой, к ним приближался…
– Белый! – ахнула Лена.
Медведь дернул разорванным ухом, вперил черные глазки в ребят. Свет фонаря обливал его сверху точно душ, выставляя напоказ все раны. Потрепало Белого изрядно. В правом бедре его по-прежнему торчала катана. К порезам добавился разорванный бок, в котором не хватало здоровенного клока. Будто кто-то выдрал кусок жадными загнутыми зубами. Морду густо усеивали тонкие костяные иглы, а одна, здоровенная, торчала прямо из груди. Белый разжал лапу, выронив на асфальт мокро блестящий плавник с черными когтями. Он видел, как ощетинились оружием ненавистные дети, и чувствовал в погибающем теле достаточно силы, чтобы оторвать их глупые головы…
Но закрывая их своим телом, вперед вышла Швея. Большая Белая Медведица. Не страшась, она взяла его искалеченную морду в ладони и осторожно выдернула иглу. Белый дернул щекой, обнажая желтые зубы. Однако не зарычал. В ладонях Большой Белой Медведицы было уютно, как в материнской утробе. Впрочем, для него они и были материнской утробой.
Белый опустился на четвереньки. Большая Белая села. Белый улегся ей на колени, стараясь не потревожить раненый бок. Пальцы Большой Белой сновали по его морде, иглы сыпались на асфальт с веселым стуком, и широкая медвежья грудь под грязным, свалявшимся мехом вздымалась все реже.
Он не испугался, когда в руке Большой Белой словно по волшебству появились маленькие ножницы. Лишь вздрогнул, почувствовав холод лезвий на шве возле левой лапы. Щелкали ножницы, в прореху тянуло ветром. Умиротворенный, Белый уже почти не дышал, когда самая нежная в мире ладонь нырнула в плотно утрамбованную вату и самые нежные в мире пальцы обхватили его сердце. Сжали осторожно, потянули – и Белый перестал быть.
Лена отвернулась, пряча лицо на груди у Жана. Ярик и сам хотел отвернуться, настолько это было страшно, но не мог. Стоял точно парализованный, чувствуя, как стекают по щекам горячие капли.
– Что. Здесь. Происходит?
Одинокий растерянный голос повесил вопрос над притихшей толпой. Фаина Григорьевна всхлипнула, тяжело поднялась на ноги, спрятала что-то в карман. У ног ее грудой истерзанного меха лежала грязная рваная игрушка.
– Спасибо… – срывающийся голос Фаины Григорьевны взвился ракетой, сбив висящий в воздухе вопрос. – Спасибо, что посетили нашу уникальную экскурсию «Мистические тайны ночного Петрозаводска» в рамках грядущей библионочи. От лица Национальной библиотеки Республики Карелия выражаю вам признательность за участие в перформансе и надеюсь, что вам понравилось.
– Ох, Яр, вечно вы с сестрой тащите нас непонятно куда, – тихо, но отчетливо сказала мама. – У меня от последней сцены мурашки по коже.
– Н-да, – отец потер пятерней щетинистый подбородок. – Жутковатая программа. И медведь этот как живой. Интересно, что он символизирует?
– Я думаю, это как-то связано с карельскими сказками. Ну, «Сын-медведь», например, помнишь?
– Да, но почему он белый?
– Хм-м… новое прочтение, должно быть. У тебя программка не завалялась?
Родители болтали как ни в чем не бывало, не замечая Ярика, смотревшего на них с открытым ртом. Даже когда сын, тряхнув головой, отошел в сторону, они продолжали увлеченно болтать между собой. Ярик протиснулся через расходящихся по домам оглоушенных взрослых, цапнул за руку Славку.
– Извините, – Ярик кивнул его родителям как старым знакомым. – Мы на минуточку.
Толпа схлынула, оставив на дороге одинокую Фаину Григорьевну. Подошли Жан с Леной, принялись помогать собирать останки Белого.
– Сердце. Что вы с ним сделаете? – спросил Ярик.
– Что? – рассеянный взгляд Фаины Григорьевны сфокусировался на ребятах. – Ах, сердце… Начну сначала. Постараюсь дать то, чего ему не хватало.
– А это возможно?
– Учитывая наши знания и то, что мы пережили, я думаю, «невозможно» – это теперь не про нас.
– Тогда вот что, – Ярик вытолкнул Славку вперед. – У моего друга кое-что есть. Вы ведь поможете ему?
Славка долго не мог сообразить, хлопал ресницами. А когда наконец понял, покраснел до кончиков ушей. Но все же вынул из кармана блестящий глаз-пуговицу не колеблясь.
– Интересно… Непросто будет, – тронув глаз пальцем, сказала Фаина Григорьевна. – И кто же это у нас?
– Это Розочка, – смущенно, но твердо сказал Славка. – Она девочка…
Петрозаводск, 2021
Попрощайся!
Круг света, мерцающий купол, издревле дарующий тепло и безопасность. Покуда пляшет костер, покуда пирует жадно, с треском сплевывая угольки, тьма будет держаться на расстоянии. И те, кто испокон веку живет под ее сенью, тоже. Сокрытые тьмой, они сливаются с вытянутыми тенями, отброшенными костром, трепещут с ними в такт, чтобы не быть обнаруженными до поры. До той поры, когда станет слишком поздно.
В круге света сидят семеро подростков. Пятеро мальчиков и две девочки. Они жмутся друг к другу, дрожа то ли от холода, то ли от страха. Их усталые чумазые лица полны тревоги и смятения. Кто-то беспокойно дремлет. Кто-то следит за костром. Кто-то бездумно раскачивается, глядя на огонь.
Желтое масло света стекает по сырым стенам подземелья. Тьма с любопытством огромного кота трогает угасающий костер черной лапой. Ждет, когда огонь ослабнет и сидящие в круге лишатся даже этой эфемерной защиты. Ждет, когда кто-то из них умрет.
Семеро подростков сидят в круге света. Пятеро мальчиков и две девочки. Жан, Лена, Серый… а впрочем… не запоминайте их имена.
В спортивном зале на Заводской не было душа, и это была самая большая проблема. Можно ездить к черту на кулички в старый ангар в запущенной промзоне, маринуясь в переполненном троллейбусе. Можно терпеть шумное соседство скейтеров, снимающих вторую половину зала, и громкую музыку из дешевых портативных колонок. Черт, можно даже привыкнуть к чуть живым батареям, тепла от которых едва хватает, чтобы зимой изо рта не валил пар. Но отсутствие душа заставляло Жана страдать.
Жан искренне любил историческое фехтование – за суровую эстетику боевого доспеха, за хищный блеск клинков и шумный разгуляй тематических фестивалей. Сам, чего греха таить, обожал пафосные фотосессии в полном обмундировании, которые размещал ВКонтакте под именем «Сэр Галахад». Но на тренировках Жан выкладывался так, что даже прокаленный солнцем Аравии крестоносец, защищающий Гроб Господень от коварных сарацин, склонил бы голову в знак уважения. А после зажал бы нос, потому что по окончании тренировки несло от Жана как от коня того крестоносца. Хорошо хоть летом можно гонять до зала и домой на велосипеде. Ветер свистит в ушах, остужает разгоряченную кожу, испаряет капельки пота с висков и со лба… а заодно выдувает из головы все мысли, которые и тяжелыми-то не назовешь, но тревожат, и впервые не дают расслабиться, насладиться подступающим летом.
Вот и сегодня, пожав руку тренеру и наскоро распрощавшись с одноклубниками, Жан переоделся, забросил промокшую спортивную форму в рюкзак и помчался домой, подставляя лицо ветру. Стоял конец мая, и кривая уличной температуры в погодном приложении смартфона уверенно карабкалась выше двадцати градусов. Этой весной Жан внезапно осознал, что совершенно не хочет взрослеть.
Полчаса усердной работы педалями – и колеса вынесли велосипед на улицу Варкауса. Вечерело. Прохладное дыхание Онежского озера забралось под футболку, напомнив, что да, на улице, конечно, преддверье лета, но лета карельского, обманчивого, которое даже в июле может ни с того ни с сего сыпануть снегом. Жан съежился над рулем и еще отчаяннее заработал ногами, стараясь согреться движением и не думать, не думать, хотя бы сейчас не думать про школу
…последний экзамен, остальные сдал на «отлично», только английский остался, и вроде с ним нет проблем, но…
про поступление
…потратил месяц, изучая институты и университеты, программы и специальности, и все еще не мог понять, чего же он…
про родителей
…которые не давили, не намекали и вообще всячески поддерживали, не пытаясь направлять, но от этого было только…
Но главное – не думать про Лену.
С девчонками вообще непросто, но с Леной было непросто вдвойне. И ведь не спишешь на разницу в возрасте или музыкальных предпочтениях. С Леной можно болтать на любую тему, не чувствуя разрыва в два года, и вопреки ее показной готичности Жан не много знал людей более жизнерадостных, чем она.
Они встречались чуть больше полугода, с той жутковатой «кукольной» истории, которую, не сговариваясь, так ни разу и не обсуждали. Ну, как встречались… Даже спустя все эти месяцы Жан не был уверен, что Лена считает себя его девушкой. Или, если уж на то пошло, его – своим парнем.
Пронизывающий ветер осмелел, набрался сил. Мимо зажженных фонарей, огибая редких прохожих, Жан, вжимая голову в плечи, пролетел по Варкауса. Несколько пешеходных переходов он, на свой страх и риск, пересек не останавливаясь. Встречные машины жужжали растревоженными осами, но, по счастью, никто не повернул к озеру, когда замерзший Жан мчал на красный свет.
На Куйбышева, клацая зубами от холода, Жан повернул налево и, вложив все силы в последний отчаянный рывок, припустил по улице Пушкина, мимо парка. Во двор, под прикрытие стен родной пятиэтажки, он вкатился весь в мурашках. Окоченевшие пальцы мертвой хваткой вцепились в руль. У своего подъезда Жан проворно спрыгнул, на ходу пытаясь непослушными руками достать из кармана ключи.
Борясь с доводчиком и ставшим вдруг таким громоздким велосипедом, Жан наконец ввалился в подъезд. Батареи уже отключили, зато промозглому ветру сюда ход был заказан. В тепле навалилась усталость, дрожь встряхнула Жана от макушки до копчика. После незапланированной велогонки мышцы горели огнем, норовя обмякнуть.