Я уже начал было верить, что этот полет по трубам никогда не кончится и что бесконечность – это не предел. Хотя, будь я немного более объективен и считал бы секунды, то понял бы, что все путешествие длилось не более трех-четырех минут.
Но уж чем-чем, а излишним объективизмом я не страдал. Мы, люди, существа исключительно субъективные. Когда нам что-то нравится, мы об этом говорим прямо, и наоборот.
Впереди что-то щелкнуло, мелькнул свет, и я вывалился, как пробка из бутылки, ногами вперед в просторное помещение, тут же попытался подняться, но поскользнулся на масле, упал, вновь попробовал встать, хотя бы на четвереньки, – это у меня получилось, и, наконец, поднял голову, чтобы осмотреться.
Я находился в огромном зале, одну стену которого целиком занимало панорамное окно, из которого открывался шикарный вид на окрестности. Прочие детали интерьера я рассмотреть не успел, кроме одного – прямо посреди зала, в пяти шагах от меня, за длинным столом в одиночестве сидел господин, одетый по моде XVII века в камзол и кружева, и меланхолично отхлебывал вино прямо из бутылки. На столе лежала обнаженная шпага, а на полу у стула валялись несколько пустых посудин, показывающих, что занятием сиим он предается уже достаточное время и прекращать его, видимо, не намерен.
На столе под шпагой лежал синий портфель.
Господин поднял на меня взгляд и воскликнул по-французски:
– Мой русский друг, это вы! Какое счастье!
Передо мной был Бреже, чуть потрепанный жизнью, будто бы слегка постаревший, но все еще крепкий на вид, полный сил, разве что взор его утратил былое божественное сияние, потускнел, и даже цвет глаз слегка изменился.
Что-то громко щелкнуло, за моей спиной в стене открылся проем, и оттуда выскочила Леа, а я едва успел отскочить в сторону, чтобы она не снесла меня с ног.
Бреже удивленно расширил глаза, но воздержался от комментариев, и все последующие минуты, пока из пищепровода один за другим вываливались члены нашей банды, включая Алешеньку, француз молчал.
Наконец наш отряд более-менее оклемался после путешествия. Тогда Бреже демонстративно захлопал в ладоши и сказал:
– Месье Максимов, сколько я вас знаю, вы всегда готовы удивить. Вот так сюрприз! Господа… дамы… вина?
– Кто это? – неприязненно оглядела француза Леа.
– Это Наместник, – быстро подсказал Алешка и склонился в поклоне до пояса: – Кланяйтесь ему, кланяйтесь, может, помилует!
– Так вот он какой, Наместник, – негромко, но очень зло произнес Вася.
– Нет, друзья мои, не спешите его убивать, – остановил я скорого на расправу лейтенанта. Мое настроение улучшалось с каждой секундой. – Все еще более сложно, чем кажется на первый взгляд. Это, граждане, не просто человек – это самый настоящий бог на земле, и я тому свидетель!
– Я уже давно не бог, месье Максимов. – Бреже устало отхлебнул из горлышка. – Кончилась моя сила.
Но мое превосходное настроение было уже не испортить. Я знал, что если кто и сумеет вернуть меня домой, то это Бреже. Один раз вернул, вернет и во второй.
Я его нашел – значит, полдела сделано. Уже почти найден путь обратно, Катя. Я иду к тебе!
Глава 6Пища богов
Леа, Киазо и Свиридов осмотрели резиденцию Наместника и заблокировали единственный вход изнутри.
– Никого, – сообщила Леа, – он тут один. Замок электронный мы вырубили, а дверь толстая – пусть теперь попробуют добраться до нас.
Апартаменты у Бреже были шикарные: просторный зал, обставленный в непринужденной аристократической манере – раритетно, дорого, сердито, – да смежные помещения: уборная, ванная комната, спальня. Но Бреже волновали лишь запасы винных полок, выстроенных в ряд у одной из стен. Когда-то, судя по всему, на полках были книги, но теперь их место заняли бутылки бургундского, нормандского, лангедокского и других французских провинций. Притом пьяным Бреже не выглядел, хотя был резок в движениях и смертельно бледен, в чем мог бы посоревноваться с Киазо. Но тоска в его взгляде не могла принадлежать трезвому человеку – в нормальном состоянии подобного не выдержать, можно тронуться умом.
– Поговорим? – предложил я Бреже, усаживаясь на один из свободных стульев.
– Наливайте себе, друг мой, тут отличный выбор вина, я позаботился об этом.
Я подумал и согласился. Отчего бы и не выпить? Красное сухое лангедокское две тысячи пятого года показалось мне достойным вариантом. Я лихо вытащил пробку, воспользовавшись заурядным штопором, валявшимся здесь же на столе, и налил в один из чистых бокалов бардовый напиток.
– Рассказывайте, Бреже, что с вами случилось с момента нашей последней встречи тогда у портатора.
Глаза француза затуманились, будто он вспоминал седую древность, а не события последних дней.
– Я потом очень сожалел, что не послушал вашего совета, месье Максимов.
– Какого совета? – удивился я, предчувствуя нечто нехорошее.
– Вы сказали мне тогда перемещаться со всеми остальными через портатор, я же в итоге решил действовать самостоятельно – силы, доступ к которым я получил, вскружили мне голову. Я решил, что все могу. Я ошибался.
– Что вы сделали?
– Я разрушил столп. – Бреже смотрел на меня глазами сумасшедшего. – Я просто уничтожил его по глупости, по незнанию и неумению. И теперь его нет, а значит, нет меня, нет вас, нет никого из нас, ни здесь, ни тогда, ни в тенях, нет даже самих теней. А есть лишь мое угасающее сознание и двадцать лет одиночества. Да, я здесь уже двадцать лет. Жалкие годы умирающего человека, который все никак не может умереть. Хотя, чувствую, мое время скоро придет. Ведь не зря же я вижу вас, мое сознание призвало вас, как тень прошлого. Этот разговор – подарок мне напоследок. Я понимаю, что говорю сам с собой, а вас тут нет, как нет и этих ваших смешных друзей, так недобро глядящих на меня. Сознание любит своевольничать. И все же я говорю с вами, будто вы реальная личность, а не мое воспоминание. Мне больше не с кем обсудить события былых дней, и я благодарен даже этому.
– Ну-ну, Бреже, не раскисайте. – Я чуть придвинулся к французу и слегка похлопал его по щекам. Голова его с седыми висками дернулась, но взгляд оставался все столь же мутным.
Тогда, недолго думая, я отвесил ему открытой ладонью звонкую пощечину. Удар вышел на славу, ладонь обожгло. Вот тут-то Бреже проняло. Он вскочил на ноги, отбросил бутылку в сторону и грозно заорал, глядя на меня сверху вниз:
– Вы что себе позволяете, русский!
– Очнулись? Вот и славно. А теперь слушайте сюда. Я – реальный, мои товарищи – тоже, и мы не уйдем отсюда, пока во всем не разберемся. Компрэ?
– Уи, месье, – ошарашенно ответил француз. Взгляд его постепенно светлел, плечи распрямлялись. Он поверил.
– Да-да, Бреже, приходите в себя, вы снова в игре! – подбодрил я француза, сам же встал и подошел к небрежно брошенному в дальней части стола синему портфелю. Не мог я спокойно смотреть на него, не проверив, что там внутри.
Отложив шпагу в сторону, я взял в руки портфель. Замки расстегнулись легко, никаких секретов. Внутри, как и в прошлый раз, – стопка листов и небольшой прибор.
Да ведь это… неужели?! Я вытащил из портфеля модулятор – именно таким пользовался Греве – компьютер, работающий на неизвестных мне принципах.
– Откуда это?
– Прислали из замка Восток. Там наместничает один лигон, который знает, что я увлекаюсь разными старыми штуками. Вот и прислали в качестве презента с нарочным.
– Лигон? – недоуменно переспросил я.
– Один из зеленых, такой, как этот, – пояснил Бреже, указывая на все еще коленопреклоненного Алешеньку. – Они называют себя «лигоны», разве вы не знали?
– Мы еще мало знакомы с гражданином, – ухмыльнулся я.
– Я думал поначалу, что они и есть – старые хозяева, о которых вы мне рассказывали, но потом понял, что ошибаюсь. Лигоны, хоть и высокоразвиты, но недостаточно, чтобы создавать миры. В итоге я сделал вывод, что они сами жители одной из теней, каким-то образом попавшие сюда. А может, они и правда явились к нам из глубокого космоса, кто знает… Но не через столп – это точно, он мертв все двадцать лет, что я здесь нахожусь. Потому-то я и разуверился в реальности происходящего. Все вокруг – лишь иллюзия…
– Не начинайте, а то я снова вас ударю, – предупредил я, и Бреже, понимая всю серьезность этого обещания, зарозовел, постепенно вновь превращаясь в человека.
Я же крутил в руках модулятор, пытаясь включить его. Три выступа, я помнил, нажать одновременно. Нет, глухо, не запускается система. Накрылся аккумулятор.
– Бесполезно, – Бреже, слегка оклемавшись, наблюдал за моими действиями с легким скепсисом, – с тех пор, как погас столп, все эти приборчики перестали включаться. Мне попадались они время от времени, но толку ноль. Как я понимаю, им для полноценной работы нужна энергия, которой больше нет. А ведь свойства «модулятора», как вы его называете, гораздо шире, чем кажется на первый взгляд. Знаете ли вы, например, что с его помощью можно было напрямую подключаться к столпу и пользоваться его энергией, используя модулятор в качестве прибора-посредника, дабы слабого человека не сожгло избыточной энергией? Но сейчас прибор мертв.
– Спроси его, как он Наместником стал! – громким полушепотом потребовала Леа. Она внимательно прислушивалась к беседе, но ее терпение стало иссякать, я чувствовал это. Трогганке требовалось действие, она хотела жить, а для этого нужно бежать прочь из замка. Мы же занимались, с ее точки зрения, ерундой – точили лясы, вместо того чтобы делать ноги.
– Это долгая история… – начал было Бреже, услышав требование трогганки.
– Расскажите ее в двух словах, – прервал я француза.
– Если коротко, то я убедил лигонов, что я им необходим. Хоть столп и исчез, но я успел замкнуть на себе несколько концентрических кругов и сумел обеспечить себя минимумом энергии, чтобы выжить. Это легкие способности, не свойственные обычным живым существам. Телекинез, подавление воли, «плеть силы», «рука на горле» и еще некоторые фокусы, которые я обозвал по-своему. Когда я ушел в горы и наткнулся на лигонов, то показал им кое-какие свои способности, был принят Правителем и остался жить в этом замке, он тогда только строился. В дальнейшем я стал Наместником. Вот и вся история. Почему он мне доверяет, не знаю. Лигоны – странные. Мне кажется, он считает меня представителем высшей касты, выше правителей, выше смертных. Я однажды переиграл его в гляделки. Вы знаете, что лигоны – хорошие гипнотизеры? Так вот, Правитель – сильнейший из них, но я его «переглядел». И теперь для него уже не важно, какую внешнюю оболочку я ношу: лигонскую, человеческую или, скажем, трогганскую. Я вне расы. Вне системы. Я сам по себе.