– Давай, пой, ты всегда плохо пел. Я видела, ты не пел, ты только рот открывал и делал вид, что поешь, как окунь… Ты и гимна до сих пор не выучил?
– Не выучил, – признался я и опустился на колени, дабы раскрыть для себя еще одну тайну.
– Ты не любишь страну? Давай, спой мне…
В кабинете доктора я прислушивался к ливню и проклинал себя за то, что поддался тогда и пошел с ней. Ведь я мог убежать? Запросто! Но я не хотел показаться трусом, мне всегда важно, что подумают обо мне люди! Губительная вера во мнение людей! Сам себе же я не важен, главное, что скажут люди. И что она сказала? Она сказала мне:
– Прости, если сможешь…
Внезапно меня всего начало трясти, дыхание сбилось, а лоб покрылся холодной испариной. Почему только сейчас я припомнил ее слова? Прости, если сможешь? Прости за что?! Какого черта? Или она была так пьяна, что не соображала, что мелет? Может, она сказала это в бреду и фраза вовсе не была адресована мне?
– Что с вами? – спросил доктор.
– У меня очень плохое предчувствие…
– Не волнуйтесь, – успокоил меня доктор и усадил на кушетку.
– Доктор, можно вам кое-что рассказать? – спросил я.
– Ладно, – неохотно согласился он, и, лежа на кушетке, я выложил ему всю историю с потрохами. Он внимательно выслушал и сказал:
– Повтори, что она тебе сказала?
– Она сказала мне: прости, если сможешь…
– Хм, действительно, странная фраза, очень странная… может, она вас укусила случайно или причинила боль?
– Нет…
– Может, она вам плохие оценки ставила или из класса выгоняла? Или ругала?
– Нет, – ответил я. – Она ставила мне только пятерки.
– Хм, действительно странно. Вот же женщины, черт их разберешь, можно с ума сойти, пытаясь понять, что женщины имеют в виду. Говорят они одно, а подразумевают другое. Аузу би лля![21]
Глава 27
Следующих четыре дня я провел в бреду. Мне было плевать на работу, плевать на директора и его крики, он водил меня за собой на поводке по станции, знакомил с арабскими специалистами и специалистами из России, мы шатались по кабинетам, мы прошли сотни кабинетов, где я чисто машинально открывал рот, потому что люди требовали от меня открывать рот. Возвращаясь домой, я не покупал ни еды, ни питья, воду я пил из крана и ложился спать. Ребята пытались понять, что со мной происходит, они списывали мою молчаливость и крайне удрученное состояние на акклиматизацию. Они зазывали пойти прогуляться, выпить и поиграть в карты. Я лишь мотал головой и говорил, что очень устал и хочу спать. Кроме как об учительнице пения и о злосчастной ночи в школьной гардеробной, я больше ни о чем не мог думать. Краски жизни померкли, ничто не имело значения. Обреченно я ждал звонка из госпиталя, ждал утром, ночью и днем, я практически не спал, а если засыпал, то мне снилась учительница пения и одноклассник Дима, мы втроем были в подсобке, Дима указывал мне, как надо двигаться, что куда совать и за что дергать. Безумная учительница пения же просто хохотала. Я вспоминал школьные сплетни, поговаривали, будто она крутила шуры-муры с физруком, и с завучем, и с трудовиком, и с учителем черчения, и даже с директором, и с кем она только не крутила свои шуры-муры. Да она на каждом уроке садилась на стол и раздвигала ноги, чтобы ученики могли полюбоваться ее розовыми трусиками.
На второй день после посещения госпиталя в комнату зашел Андрей Павлович и, глядя на меня сверху вниз, соболезнующе покачал головой:
– Совсем худо пацану, может, тебе к врачу? Да, тебя надо врачу показать… ты не отравился? На, поешь хоть немного.
Он протянул мне тарелку с картофельным пюре и куриной котлетой, но я отказался. Потом пришел пьяненький Денис и засыпал меня пошлыми анекдотами, от которых мне вовсе не хотелось смеяться. Денис сказал, что ему такой сосед грустный не нужен. «И вообще, если ты живешь со мной, то жить надо дружно. А ты разговаривать не хочешь и ни черта не хочешь, ты меня не уважаешь, да?»
Приходили Сашка с Валиком, и лысый Николай Сергеевич тоже приходил. Они говорили, что поначалу тоже тосковали и что действительно в этой дыре можно спиться и повеситься, но ты не переживай, привыкнешь. Так говорили они. И, слава богу, им надоело меня утешать, их начала злить моя депрессия, и они отстали. А как только они отстали, приехал директор с пачкой документов.
– Значит, так, мудак, – сказал директор. – Вставай и работай. Некогда лежать, понятно? Вот, смотри, много дел: вот тебе на перевод протокол проверки контактора переключающего устройства, вот тебе протокол проверки схем заземления трансформатора, вот тебе выводы по состоянию главной изоляции, вот тебе данные электрических измерений, вот тебе протоколы демонтажа разбрызгивателей масла и наружного контура нагрева, вот тебе демонтаж термопар, вот тебе все фазы смещения реек барьерной изоляции, вот тебе состояние запрессовки магнитопровода согласно требованиям программы ремонта, и еще держи протоколы расширенного физико-химического и хроматографического анализа масла из бака трансформатора и вводов, и на тебе ревизию дегазационной установки, и вот держи ревизию вакуумных насосов… Ну что? Хватит на сегодня? Мне перевод наутро нужен, уяснил?
Он слюнявил палец и бросал листки прямо на пол, мне пришлось сползти с кровати и собрать их в стопку. Только директор ушел, в зале зазвонил телефон, гогот ребят мигом стих, и трубку взял Сашка.
– Просят мистера Матковского к телефону! – крикнул Сашка.
Сердце мое опустилось в желудок, ноги стали ватными, а печень запрыгала, как кузнечик по зеленому лугу. Я сглотнул, и еще раз сглотнул, и снова сглотнул.
– Эй! Мутаржим[22]! – крикнули из зала.
С первого раза мне не удалось взять трубку, она выпала из дрожащей руки.
Валик поднял трубку и приставил к моему уху.
– Алло? – тихо сказал я.
Специалисты надулись, как жабы, они из кожи вон лезли, чтоб не заржать, до того жалко и смехотворно я выглядел.
– Масауль хейр[23], – сказал доктор. – Мистер Матковский?
– Не мистер. Просто Матковский…
– Хочу вам сообщить, что…
– У меня СПИД, да?
– Я рассказал вашу историю про учительницу пения своим коллегам. Они тоже не понимают, что училка имела в виду.
– Значит, СПИД, – сказал я и кинул трубку.
– Что такое? – взволновались ребята.
– У меня СПИД, – ответил я и пошел в комнату, чтоб собрать вещи и свалить из страны к чертовой матери.
– Боже!
– Не может быть! – всполошились ребята.
– Часто бывают ошибки в результатах, – сказал лысый Николай Сергеевич. – Я же инженер-испытатель, знаю…
– Надо еще раз сдать анализы! – сказал Сашка.
Телефон снова позвонил.
– Эй, тут опять тебя просят!
На этот раз я уверенно взял трубку и гаркнул:
– Ну, что такое?
– Нет у вас никакого СПИДА, садики[24], не переживайте, спите спокойно, результат – ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ! И училку из головы выкиньте, женщины сдуру еще и не такое болтают! Аузу би лля!
Повесив трубку, я подпрыгнул на месте, хлопнул в ладоши и сообщил честной компании:
– Нет у меня СПИДА!
– Сукин ты сын! – обрадовались они.
– Ну ты и сволочь!
– Ах же ж гад!
– Кто хочет пива? А?! Кто хочет пропустить пару литров за мое здоровье? Угощаю!
Все, естественно, согласились выпить за здоровье переводчика, и я побежал в магазин, где купил двадцать банок пива «Fox». Та еще кислятина. Оставалось провернуть одно дельце. В магазине имелся телефон, он стоял на тумбочке рядом с дверью, я спросил, можно ли позвонить с этого телефона в другой город, продавец ответил, что для этого телефон и предназначен.
Набрав мобильный номер одноклассника Димы, я дождался, пока он возьмет трубку, и без прелюдий сказал:
– Это Матковский. Мне срочно нужен телефон нашей школьной училки пения. Дело жизни и смерти. Можешь достать?
– О, привет, – замычал он. – Почему ты тогда сбежал? Ты что, обиделся?
– Пожалуйста, мне некогда говорить, достань телефон, я перезвоню.
Через двадцать минут я его набрал.
– Ну, что? Достал?
– Да, пришлось обзванивать одноклассников, вот записывай…
– Спасибо! – сказал я и кинул трубку. На заднем фоне я услышал, как Олесь предложил: может, пойдем покурим?
Учительница пения два раза не отвечала на звонки, а на третий взяла-таки трубку.
– Алло, добрый вечер, вы меня наверняка не помните…
– Алло? Кто это? – спросила она.
– Это я – Матковский. Ваш бывший ученик.
– Кто?
– Максим Матковский. Школьный выпускной, гардеробная, вы и я… вспомнили?
Она заткнулась на полминуты.
– Да-да, Матковский, припоминаю-припоминаю… ну, и как у тебя дела?
– Нормально дела. Меня мучает один вопрос. Можно вас спросить?
– Ну, спрашивай, раз позвонил.
– Вы мне тогда в гардеробной сказали: «Прости, если сможешь…» Что это значило?
– Хм, я пьяна была немного, думаешь, теперь вспомню? Сколько лет прошло?
– Пять-шесть.
– Да, где-то шесть… И что я сказала тебе?
– Вы сказали: ПРОСТИ, ЕСЛИ СМОЖЕШЬ.
– Дай подумать.
Думала она мучительно долго.
– ААА! Вспомнила! – радостно прокричала она. – Это слова из песни!
– Какой еще песни?
– Моей любимой. Меладзе поет. «Цыганка Сэра» называется. Ты не слышал?
– Нет…
– Он поет. – И она запела, клянусь вам, самым мелодичным голосом, который я когда-либо слышал:
Она сказала мне – пpости,
Если можешь,
Гpустнея день ото дня,
Тебя люблю я, но все же
Доpога манит меня…
Глава 28
Пришло время тяжелых трудовых будней без прикрас и приключений. За три недели без переводчика у моего директора скопилась целая тонна бумаг: отчеты, анализы, контракты, страховки и прочее. Практически все время на протяжении двух месяцев я безвылазно просидел в квартире за переводами. Технические термины накинулись на меня, а словари, которые я взял в библиотеке на станции, были составлены еще в 70-