Я прикусываю нижнюю губу.
– Ладно, – соглашаюсь я.
– Хорошо. – Он берет мое лицо в ладони и тянет к себе. Целует мой нос, лоб, затем складочки в уголках глаз. Отстраняясь, он тяжело дышит.
– Ты великолепна, – говорит он.
– Ты шутишь, – выдыхаю я.
– Не шучу. – Он целует мою шею, прямо под ухом. Ясно мыслить почти невозможно.
Спрашиваю:
– Почему я? – Прочищаю горло. И отталкиваю его. Я думаю о словах Джордана о том, что Райнеру нравится быть в центре внимания и поэтому он встречается с актрисами. Как это может быть правдой? Я все еще никто. – Ну, не считая того, что я единственная знакомая тебе девушка на острове.
– Неправда, – говорит он. Он переплетает свои пальцы с моими. Я опускаю на них взгляд. – Ты забываешь про девушку-администратора.
– И про Джессику, – говорю я, не поднимая глаз.
Райнер кивает.
– И про Джессику.
– И? – Я распутываю наши руки и кладу свои себе на колени. Мне приходится стиснуть их, чтобы удержаться и не начать грызть ноготь.
– Почему ты? – спрашивает Райнер. – Это то, что ты хочешь знать?
– Да. – Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом.
Он качает головой, будто я единственная, кто этого не понимает.
– Из-за этого, – говорит он. – Ты не представляешь, какой тебя видят другие. Ты невероятна.
И он целует меня. По-настоящему, в губы. Я хочу что-то сказать, но слова теряются в нашем поцелуе. Путаются в его волосах, и кончиках пальцев, и между ударами сердца. «Ты невероятна». Когда его губы накрывают мои, а рука лежит у меня на талии, эти слова – единственное, что имеет значение. Это то, как он видит меня. Это то, что он ко мне чувствует.
Его руки повсюду: у меня на спине, на талии. Он прижимает меня к себе. Я тянусь к нему и вжимаю руки в его плечи, стискиваю мышцы. Чувствую, как он дышит мне в рот, но не разрывает поцелуй. Он продолжает целовать меня, и потихоньку я тоже начинаю чувствовать это. Что он, возможно, прав.
Глава 16
– Ты правда с этим мальчиком? – Голос моей матери прорывается сквозь помехи. Она всегда звонит мне по мобильному, потому что у нас дома нет тарифа для междугородных звонков, но сотовый сигнал часто плохой.
– С каких пор ты читаешь таблоиды? – спрашиваю я. Я стою у себя на кухне и смотрю на статью с заголовком «Райнер Девон и Пэйдж Таунсен заперты на Гавайях со своей любовью». Они снова напечатали то фото из «Фиш Маркета», где мы с Райнером прижимаемся друг к другу лбами. Разве они не публиковали то же самое пару недель назад? Почему это все еще актуально?
– С тех пор, как моя дочь попала на их страницы, – говорит она. Даже при такой скверной связи я слышу в ее голосе резкость.
– Ты правда всему этому веришь? – спрашиваю я. Я не задумываюсь о том, что на самом деле изменилось с тех пор. Например, мы с Райнером поцеловались. Несколько раз.
– Не знаю, милая, – говорит она.
Я кладу журнал.
– Ты что, действительно подписалась на Star?
Я все еще не верю ей. Моя мать не нашла бы таблоид, даже если он был единственной книгой в школьной библиотеке. А их, естественно, там нет. Она делает покупки в местном фермерском магазине, не в супермаркете, и из прессы там есть только Yoga Journal и куча брошюр по астрологии.
У меня другая теория.
– Тебе звонила Кассандра, – говорю я.
Мама вздыхает. Ее вздох переходит в треск.
– Пожалуйста, ответь на вопрос, Пэйдж.
– Она звонила, правда?
Воцаряется подозрительная тишина. Затем мама говорит:
– Она переживает за тебя.
Переживает за меня. Точно. Вот почему она не нашла времени позвонить мне с тех пор, как они с Джейком приезжали на съемки.
– Ей просто нужна информация, – поправляю я ее.
– Милая, мне кажется, если бы ей нужна была информация, она позвонила бы тебе. Сомневаться в Кассандре – это так непохоже на тебя. В чем дело?
Я представляю, как мама стоит в нашей кухне, где она обычно говорит по телефону. Облокотилась на столешницу или роется в холодильнике. И думаю о том, сколько времени прошло с тех пор, как мы виделись. Я не разлучалась с ней так надолго с самого рождения. Я должна сказать ей что-то важное. Что я люблю ее. Вместо этого я говорю:
– Я не хочу выносить это на публику.
– Это Кассандра и твоя мать, – говорит она. – Кто именно из нас «публика»?
– Она встречается с Джейком, – выпаливаю я.
Я не слышу ни вздоха, ни оханья, ни даже той тишины, когда человек теряет дар речи от удивления.
– Я знаю. Я видела их, – говорит мама будничным тоном, будто я сказала ей, что съела на обед сэндвич с джемом и арахисовым маслом.
– Так ты знала?
Я представляю, как она замирает перед холодильником, ставит молоко на место и упирает руку в бедро.
– Милая, вы очень долго были друзьями. Все меняется.
– Она встречается с Джейком, – медленно говорю я. Словно слова обретут для нее смысл, если я буду произносить их по отдельности.
– Разве у них нет права тоже быть счастливыми?
Я делаю глубокий вдох.
– Конечно. Просто… – Моя мама не знает о том, что мы с Джейком целовались и о том, как после этого разозлилась Кассандра. – Кассандра всегда говорила, что, если двое из нас будут вместе, это разрушит нашу дружбу.
– А ты что думаешь?
– Я не знаю, – говорю я, проводя рукой по холодному мрамору столешницы. – Это было странно и дико: видеть их вот так, здесь. Я вышла из себя. – Я сажусь на высокий стул и поворачиваюсь к окну. Обычно я не говорю с мамой о таких вещах, но слова вылетают одно за другим. О том, как я увидела Кассандру и Джейка на диване. Об ужине с Райнером. О том, каким неловким было наше прощание.
Когда я заканчиваю, она отвечает не сразу.
– Мам?
Я слышу ее вдох и медленный выдох.
– Я понимаю, милая, – говорит она. – Но мне кажется, ты должна быть к ним снисходительней. Я не думаю, что ты расстроена из-за того, что они вместе; я думаю, ты расстроена потому, что они тоже изменились. Все меняется.
– Я не думала, что мы изменимся, – говорю я. В горле непонятно откуда взявшийся ком.
– Ты не можешь винить их за то, что они продолжают жить без тебя.
– Но им правда обязательно делать это вместе?
Я слышу, как вдалеке звенит ее смех.
– Ну, – говорит она, – лучше было бы спросить: «Стоит ли из-за этого терять друзей?» – Она меняет тему, рассказывая про мою сестру и Аннабель, а затем говорит: – Мне пора. Я люблю тебя. – И отключается.
Я кладу телефон на стол. Она, конечно, права. И я скучаю по ним. Я скучаю по ним обоим. Я хочу позвонить Джейку и рассказать ему о проекте Уайатта по очистке океана. Тот придумал его, чтобы возместить ущерб, который фильм мог нанести окружающей среде. Я хочу позвонить Кассандре, сказать ей, что Райнер наконец поцеловал меня и услышать ее визг и расспросы о том, каково это, мягкие ли у него волосы и что он говорит мне, когда мы одни.
Но мне пора на репетицию, а еще этим утром нужно зайти в монтажную и посмотреть отснятые вчера материалы. Вчера мы переснимали первую сцену фильма, где Август выносит на берег, окровавленную и разбитую. В этот раз вышло лучше, и я думаю, Уайатт с этим согласился. Он даже попросил меня посмотреть запись. Он никогда не просил меня внести свою лепту, и я должна прийти вовремя. Через двадцать минут нужно быть в гримерной.
Монтажная располагается на первом этаже в зале заседания. Темные шторы всегда задернуты, и мне жалко монтажеров. Приехав на Гавайи, они целыми днями торчат здесь, глядя на экраны. Мы хотя бы регулярно работаем на улице.
Когда я вхожу, меня приветствует Гиллиан, главная по спецэффектам. Она невероятно высокая, у нее рыжие от хны волосы, и она носит очки в разноцветной проволочной оправе. Я никогда ей этого не говорила – потому что не знаю ее достаточно хорошо, – но она немного напоминает мне о доме.
– Привет, – здоровается она и кладет твердую руку мне на плечо. – У нас уже все для тебя готово. В моем кабинете. – Она захлопывает дверь ногой и ведет меня в комнату с серыми стенами и большим пластиковым столом, на котором четыре компьютера и три клавиатуры. На экране стоп-кадр пляжа.
– Садись. – Гиллиан пододвигает ко мне рабочее кресло, и я плюхаюсь в него. Она наклоняется и начинает стучать по клавишам. – Я рада, что ты здесь, – говорит она. – Райнер присоединится?
– Нет, – отвечаю я и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на дверь. – По крайней мере, я так не думаю.
Гиллиан разворачивает соседнее кресло и садится, грудью к спинке.
– Готова?
Я улыбаюсь в знак согласия. Показываю ей большой палец.
Мы просматриваем дубли. Странно видеть себя на экране вот так. Я уже видела записи со своим участием раньше – рекламу, некоторые постановки городских театров, которые были сняты на камеру, но это совсем другое. Спецэффекты еще не добавлены, но нет никакого притворства, как на сцене или площадке. Это просто мы, и мне кажется, что я смотрю домашнее видео со своим участием, только там не совсем я.
– Материал еще не обработан, – говорит Гиллиан. – Но все равно неплохо, да?
– Очень, – киваю я.
Она подмигивает мне и кликает на другой дубль. Уайатт всегда говорит о совпадении кадров, о том, что моя рука должна быть в определенной позиции, когда я говорю определенное слово, чтобы потом, когда они будут собирать фильм вместе, у них все сошлось. Я поняла это в теории, но сейчас все приобретает смысл. Фильм – это один огромный пазл, части которого разбросаны по полу гостиной. Только потом, когда все части вместе, ты понимаешь, что он образует одну историю.
У Гиллиан звонит телефон. Играет песня Dancing Queen группы ABBA.
– Любимая песня семидесятых, – говорит она. – Вот такая я старая. Только никому не говори. – Гиллиан отвечает на звонок. Она кивает несколько раз, затем прикрывает микрофон рукой. – Я пойду, заберу часть снятого материала с площадки, – говорит она. – Подождешь пять минут?