– На этой постановке я была в ту ночь, когда родился Том. Когда у меня отошли воды, твой отец хотел уйти, не дождавшись второго акта, но я настояла на том, что ребенок подождет.
Она протягивает мне билет за билетом: дни рождения и годовщины, а один раз – обычный летний вечер.
– Я пригласила няню и пошла в театр, – говорит она, в ее глазах сияет озорная искорка.
Отдав мне последний билет, она смотрит на меня.
– Теперь ты понимаешь?
Я ничего не отвечаю. Я не уверена, смогу ли что-то сказать из-за кома в горле.
– Я не храню все это, чтобы напоминать себе о том, чего у меня нет. Я храню это как напоминание о том, что у меня есть.
Я сглатываю. Чувствую, как слезы подступают к глазам. Слезы стыда, грусти, вины. И любви.
– Я не была такой, как ты, – продолжает она. – У меня не было такого таланта. И однажды я поняла, что у меня есть дети, которым я должна отдать свою любовь. Я хотела быть рядом, когда я нужна. И я не могу сделать этого, находясь на сцене. Школьный кабинет – вот где мое место. Иногда ты отказываешься от чего-то, потому что так правильно. И делать то, что правильно – приятно. Это приятнее, чем исполнение мечты. Потому что мечты нереальны.
– Как думаешь, моя мечта реальна?
Она вздыхает.
– Иногда я переживаю за тебя. Это тяжелый бизнес, и я стараюсь не слишком сосредоточиваться на этом и не говорить об этом, потому что больше всего на свете я хочу, чтобы ты поняла, что это не всё. Что есть вещи, которые намного важнее успеха.
– Например?
Она смотрит на меня и улыбается, почти смеется.
– Ты слишком умна для такого вопроса.
Я фыркаю.
– Иногда создается ощущение, что тебе все равно. Скоро выходит блокбастер с моим участием, а ты ведешь себя так, словно это школьный спектакль.
Она гладит меня по спине, затем поправляет мои волосы.
– Я, возможно, не понимаю мир кино и эгоистично мечтаю, чтобы ты жила дома, но я никогда не хотела, чтобы ты хоть минуту сомневалась в том, как я горжусь тобой. Ты всегда была другой, – говорит она срывающимся голосом. – Наверное, я игнорировала это, потому что надеялась, что тогда ты останешься здесь и будешь моей дочерью.
– Я и так твоя дочь, – говорю я.
– Моя дочь-кинозвезда. – Она улыбается и выпрямляет спину. – Как насчет того, чтобы сводить свою маму поужинать, а? Только мы двое.
– С удовольствием, – Я протягиваю руку, чтобы вернуть ей билеты, но она качает головой.
– Оставь их себе, – говорит она.
– Но, мам…
Она накрывает мою руку своей.
– Я хочу, чтобы они были у тебя. Может, они напомнят тебе о том, что действительно важно.
Она дотрагивается указательным пальцем до моего носа.
– А теперь дай своей матери переодеться. Мы собираемся в приличное место.
Я встаю, билеты зажаты у меня в руке.
– Я позабочусь о них, – говорю я.
Может, у моей матери нет особых драгоценностей, но эти кусочки бумаги – ее реликвии. Потому что в моей руке сейчас нечто, что нельзя купить. Что-то священное.
Глава 23
Мы все собрались за нашим обеденным столом на воскресный завтрак. Все, кроме Аннабель, которая дремлет в своем манеже в нескольких футах от нас, и моего брата Тома, который навещает сегодня семью своей жены. Даже Билл здесь, сидит рядом с моей сестрой.
– Последнее время он хорошо себя вел, – шепчет мама мне на ухо.
– У кого какие планы на сегодня? – спрашивает папа.
Билл и Джоанна хихикают, и мама поднимает брови.
– Вы хотите чем-то поделиться с остальными?
Сестра откашливается.
– Вообще-то у нас есть объявление.
Мое сердце останавливается. Я уверена, что и мамино тоже. Я слышу, как ее вилка со звоном падает на пол. «Пожалуйста, только не беременность» – молюсь я. Аннабель, конечно, замечательная и все такое, но это может случиться лишь один раз. По крайней мере, в ближайший десяток лет.
– Билл? – Джоанна смотрит на своего парня.
– Давай ты.
– Что ж… – Она делает паузу и окидывает нас всех взглядом.
– Выкладывай! – выкрикивает мой брат Джефф.
– Мы обручены! – говорит она.
– Мы собираемся пожениться! – заявляет Билл.
Джоанна надевает что-то на палец – золотое кольцо с аметистом. Оно милое и к тому же дорогое. Работа в «Пустяках и безделушках» сделала меня экспертом по части драгоценностей.
Я бросаю взгляд на маму. Она как-то странно бледнеет, и я боюсь, что она плохо это воспримет, но затем на ее лице появляется улыбка и она подскакивает и крепко сжимает мою сестру и Билла в объятьях.
– Фантастические новости! – восклицает она. – Совершенно изумительные. Нам нужно это отметить!
– Замечательно, – говорит мой брат, возвращаясь к своему завтраку.
– Сегодня же, – произносит отец. – Пэйдж завтра уезжает.
Мама его не слушает. Она уже в кухне, распутывает телефонный провод. Я слышу, как она болтает с друзьями, со всеми по очереди, пока папа подливает Биллу апельсинового сока, а мой брат спрашивает, не залетела ли Джоанна снова.
Никаких детей. Только любовь.
– У нас будет вечеринка! – кричит мама.
– Когда? – спрашивает Джоанна. Я слышу ликование в ее голосе, вижу радость на лице. Вижу, как она сияет, глядя на Билла. Она мила даже со мной.
– Сегодня вечером, – отвечает мама. – Ваш отец прав. Пэйдж должна при этом присутствовать. – Она жестикулирует, идя к выходу. – Я пойду за продуктами. Ты, – она щелкает пальцами, показывая на брата, – приберись здесь. – Она обводит рукой стол, затем вешает на плечо сумку. Через секунду дверь захлопывается.
Аннабель с криком просыпается.
– Я подойду, – говорю я.
Я иду к манежу, и она стоит там, маленькие ручки тянутся к потолку.
– Пэйдж! – кричит она своим милым сонным голоском, шмыгая носом.
– Эй, Аннабель Ли. – Я усаживаю ее к себе на бедро. Она кладет головку мне на плечо, и мне на грудь падает слеза.
– Знаешь, что? – мягко говорю я ей. – Твои мама и папа собираются пожениться. Веришь?
– Мэри! – вторит она, икая.
Я сажусь на пол, скрещиваю ноги и усаживаю на них Аннабель. Слышу, как в другой комнате моя сестра говорит о свадьбе – что они хотят пожениться следующей весной и, возможно, у нас дома. Мой брат комментирует, Джоанна повышает голос, вмешивается отец. Становится шумно, потом тихо, потом опять шумно, и все это время мы с Аннабель играем на ковре.
Я раньше думала о том, насколько другой была бы жизнь сестры, если бы она не родила Аннабель. Она бы пошла в хороший колледж, может быть, стала бы, кем хотела, например дизайнером или архитектором. Когда мы были младше, она всегда что-то чертила. Теперь я редко думаю об этом. Когда Аннабель рядом, сложно представить, что раньше ее не было.
Такова жизнь. Она просто случается, и кое-что ты уже не можешь отменить и исправить. Но замечательно, что часто вещи, которые бросают тебе вызов и требуют отдаться им целиком, полностью того стоят.
– Пэйдж, – воркует Аннабель. – Книга. – Она показывает на «Уток за рулем», свою любимую книжку. Мне кажется, это безумие – куча маленьких утят, у которых есть машины, – но ей нравится. Она смеется и визжит, когда рассматривает картинки, словно она никогда не видела ничего столь прекрасного.
Мы читаем вместе до тех пор, пока не заходит моя сестра.
– Эй, – говорит она. – Чем занимаетесь? – Она садится на корточки рядом с нами, и Аннабель протягивает к ней ручки. Моя сестра берет ее в охапку. – Привет, малышка. Развлекаешься с тетей Пэйдж?
– Поздравляю, – говорю я ей.
Моя сестра выглядит удивленной, будто она не расслышала.
– Я правда очень рада за тебя, – продолжаю я.
Она улыбается.
– Это не фильм. Но тоже кое-что.
– Да, – говорю я. – Это кое-что.
Мне кажется, в нашем доме никогда не собиралось столько людей, и это считая тот раз, когда мой брат выиграл соревнование по баскетболу в старшей школе и к нам пришли три команды вместе с друзьями. Думаю, я просто никогда не понимала, сколько друзей у моей сестры. Пришли ее бывшие одноклассники из средней и старшей школы и ребята, которые дразнили меня на заднем дворе, когда я была ребенком. Люди, которых она знает целую вечность.
Друзья Джоанны при виде нее начинают вопить. Мамины друзья склоняются над кольцом.
И затем я вижу ее. Ее беспорядочные кудряшки приветствуют меня первыми, бордовый свитер в горошек – вторым. Только один человек может носить такое с джинсами в красно-синюю полоску. Кассандра.
Подходя ко мне, она прячет руки в карманы.
– Привет, – говорит она.
– Привет, – отвечаю я. Мое сердце бешено бьется.
– Как ты?.
– Хорошо. – Мы будто ступаем по льду и боимся, что он расколется. Но я хочу расколоть его. Я хочу, чтобы все было по-настоящему, а не так, как сейчас, когда мы почти не соприкасаемся, будто нас здесь на самом деле нет.
Я думаю о том, когда видела ее в последний раз – несколько месяцев назад, в аэропорту. О том, как я умчалась, не оглянувшись.
– Я рада, что ты сегодня пришла, – говорю я.
Я вижу, как на ее лице появляется улыбка, и на меня накатывает облегчение.
– Да? – спрашивает она. – Я сомневалась. Сомневалась, что ты захочешь меня видеть. Я даже не знала, что ты дома. – Она смотрит на свои туфли. – Твоя мама позвонила.
У меня в груди что-то шевелится, словно великан пробуждается после сна. Я чувствую, как лицо краснеет от стыда. Я вдруг ощущаю себя такой глупой. Как человек, чьи убеждения вдруг оказались нелепой выдумкой. Здесь не о чем спорить. Не от чего обороняться, я просто была неправа. Я не позвонила. Я не сообщила ей. Это моя вина, что мы не общались, не ее.
– Я решила, что ты не хочешь говорить со мной, – произносит она тихим голосом.
Я качаю головой. Мои глаза наполняются слезами.
– Мне так жаль, – говорю я. – Ты была права. Я не делала никаких усилий, чтобы сохранить нашу дружбу, после того как уехала отсюда. Я должна была звонить чаще. Я должна была сказать вам обоим, как много вы для меня значите. – Я чувствую ком в горле. Он взмывает вверх и повисает, словно чье-то тело в трюке фокусника.