– Пойдем, Пи Джи. Я прогуляюсь с тобой, – говорит Райнер.
После того как на пресс-релизе было объявлено, кто будет играть Август, СМИ прицепились к тому, что мое имя никому не известно. Крепко прицепились. С тех пор они зовут меня Пи Джи за мою «непорочность». В честь «детского» рейтинга фильмов[4]. Когда я говорила с Кассандрой по телефону, то подчеркнула, что я не настолько уж и непорочна. У меня просто пока не было возможности набраться дурного опыта, хоть это и прозвучало странно. В общем, Райнер теперь зовет меня Пи Джи, и меня бы это раздражало, не будь у него той ямочки на правой щеке. Из-за нее мне сложно всерьез на него злиться.
Сэнди взмахивает рукой, заставляя свои «ролексы» застрять на предплечье.
– Ага, – говорит она. – Лилианна уже внизу.
– Я готов, – откликается Райнер. Он встает за моим стулом, готовясь его отодвинуть.
Я отставляю свою чашку из-под кофе и вытираю губы тыльной стороной ладони. Бросаю взгляд на Уайатта, но он не обращает на нас никакого внимания. Он прислонился к перилам и смотрит то на облака, то на пляж внизу. Пытается предсказать сегодняшнюю погоду. Но я-то знаю, что он здесь только из-за Сэнди.
Она поворачивает нас за плечи и ведет через всю комнату, холл, лифт и еще два пролета вниз в гримерную.
– Садись, дорогая, – командует Лилианна. Мы с Райнером занимаем наши места, и Сэнди направляется к выходу.
– Встретимся на площадке, – выкрикивает она через плечо.
– А если ты нам понадобишься? – поддразнивает ее Райнер. – Где нам тебя найти?
Сэнди останавливается и упирает руки в бока.
– Дай мне немного покоя.
– Где вы будете?
– Ты же знаешь, где я буду. – Она закатывает глаза.
– Просто скажи, – отвечает Райнер. Он подмигивает мне.
– В «Старбаксе», – говорит Сэнди сквозь зубы.
Райнер вскидывает кулак в триумфальном жесте.
– И так каждый раз. Почему ты просто не скажешь кому-нибудь, что ненавидишь здешний кофе?
Сэнди бросает взгляд на Лилианну, а потом вновь на Райнера.
– Занимайся своим делом, а я займусь своим.
Она уходит в вихре кремового шелка, и я поудобнее усаживаюсь в кресле. На часах только восемь утра.
– У нас сегодня много тяжелой работы, дорогая, – произносит Лилианна, осматривая мою голову.
Лилианна не просто занимается гримом и прическами, она еще и источник местных сплетен. Она родилась и выросла на Гавайях и работала над всем, что когда-либо здесь снималось, с подросткового возраста, то есть уже почти пятьдесят лет. В мой первый день здесь она рассказала мне о том, как однажды гуляла под луной с Кэри Грантом.
– Я была ребенком, – говорила она. – Даже не поняла, что он, возможно, хотел меня поцеловать. – Я не стала говорить, что почти все считают, что он был геем.
Она тянет меня за волосы, буквально набрасывается на них, но ее плавная речь и мягкое кресло начинают меня усыплять. В последнее время я мало сплю и иногда, хоть и неловко признаться, использую время в гримерной, чтобы подремать.
Кажется, проходит одно мгновение, и вот я уже просыпаюсь и вытираю влажные от слюны уголки рта. Райнер ушел, но надо мной стоит Джессика. Она выглядит ярко и свежо в светло-розовой маечке и джинсовых шортах.
– Как успехи? – спрашивает она. Я вижу, что на самом деле она хочет спросить: «Почему вы еще не закончили?»
– Если бы твоя милая попка перестала мне мешать, мы бы не выбивались из графика, – говорит Лилианна.
Джессика краснеет, а я прикусываю губу, как бы говоря «прости».
– Поняла, – отвечает Джессика. Она уходит тем же путем, каким пришла, бормоча что-то в телефонную гарнитуру.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Лилианну. Она вооружена лаком для волос и тюбиком искусственной грязи. Лилианна улыбается и протягивает ко мне свои занятые всем этим руки.
– Готова испачкаться, милая?
Я киваю.
Знаете, как бывает, когда приходишь к зубному и гигиенист сперва просит открыть рот, вставляет туда кучу трубочек и начинает истязать ваши десны металлическими крючками, а потом расспрашивает вас о школе? Лилианна точно такая же.
– Расскажи мне о мальчиках.
– О каких мальчиках? – бормочу я. Рот у меня приоткрыт, пока она наносит грим на щеки.
– О тех, что дома, и о тех, что здесь. – Она несколько раз щелкает языком и двигает своими широкими бедрами.
– Я знаю здесь только одного.
– Да-да, милая, и он очень даже неплох.
Я смеюсь. Лилианна в семьдесят озабочена мальчиками больше, чем многие мои друзья в семнадцать. Не считая Кассандры. Лилианна только и делает, что говорит о том, что, будь она на пятьдесят лет моложе, она бы не выпустила Райнера из своего кресла.
– Я уверена, что у него есть девушка, – отвечаю я. – Вы же видели его, правда?
Райнер ведет себя так, словно он свободен. Мне кажется. Сложно понять. Я бы не сказала, что он флиртует, он просто дружелюбный, но он никогда не говорил со мной о своих романтических отношениях.
Лилианна отмахивается:
– Эта Бритни? Она ничто в сравнении с тобой.
– Кто такая Бритни?
Лилианна отступает назад и упирает руки в бока.
– Ты журналы-то хоть читаешь?
– На самом деле нет.
– Бритни Дрейк. Поп-звезда, так ее называют. Подними голову.
Я возвращаю голову в нужное положение.
– Бритни, да? – Я слышала о ней. Мне хочется сказать, что она была девочкой с канала «Дисней», но я в этом не уверена.
– Знал бы он, что для него лучше, побежал бы в другую сторону. Ходят слухи, что она изменяет ему с Джорданом Уайлдером, – говорит Лилианна. Она держит надо мной карандаш для бровей. – А дома есть мальчики?
Я на секунду задумываюсь о Джейке.
– Нет. Только друзья.
– Только друг?
Я пожимаю плечами.
– Есть один парень. Мы целовались. Но мы знакомы уже целую вечность. Ничего такого.
Понятия не имею, почему я ей это рассказала. Глупо. Я не умею держать рот на замке. Лилианна, конечно, не побежит в редакцию Star, но все равно не нужно никому ничего рассказывать. Сэнди особо это подчеркнула.
Лилианна разглядывает меня.
– И почему же ты никогда не говоришь с ним?
– Он не очень дружен с телефонами, – отвечаю я.
Лилианна приседает передо мной на корточки так, что наши глаза оказываются на одном уровне.
– Никогда не слышала, чтобы молодой человек не хотел поговорить со своей любимой, если есть возможность. Похоже, он не стоит твоего времени. – Она встает, упирает руки в бока, осматривает меня и одобрительно кивает. – Ладно, милая, мы закончили.
Знакомый ужас трепыхается у меня в груди, словно птица, взлетая, бьет по воде крыльями. Каждый день на съемках кажется еще одним прослушиванием, даже несмотря на то, что я уже получила роль. Знаю, я должна расслабиться – Райнер прав, – но понятия не имею как.
– Спасибо, – говорю я.
– Пожалуйста. Если тебе когда-нибудь понадобится вразумить этого мальчика, дай мне знать. Я могу достучаться до кого угодно. – Она поднимает бровь. Думаю, я ей верю.
Когда я выхожу наружу, солнце уже сияет вовсю. Я иду на съемочную площадку, повторяя про себя слова, которыми каждый день пытаюсь себя убедить. Они выбрали тебя. Ты сможешь. Здесь твое место.
Глава 5
Спускаюсь на пляж и вижу, как Уайатт щурится на солнце, беседуя с Камденом, нашим кинооператором, об углах съемки. «Сниматься на пляже» – это звучит сексуально, и ты думаешь, что будешь обласкана солнцем и овеяна ветрами, но на самом деле тут полно технических нюансов, и у тебя все чешется. Это постоянная борьба за правильный угол, за нужное количество песка и грязи, за то, чтобы снять хороший дубль до того, как тебя собьет с ног волна или ветер.
Райнер в этом мастер. Честное слово, все стихии подчиняются его прихотям. Я видела однажды, как ливень за секунду сменился палящим солнцем, едва Райнер ступил на пляж. У Ноя в «Запертых» есть власть над природой. С погодой происходят странные вещи, когда он поблизости. У Райнера с его персонажем много общего.
Сегодня мы снимаем сцену, которую Уайатт окрестил «выброшенные на берег». Это та сцена, в которой Август и Ной оказываются на острове, и он исцеляет ее. Я вся покрыта фальшивой кровью и грязью и одета в то, что смело можно назвать тряпьем.
Эта сцена почти в самом начале книги, но мы не снимаем по порядку. Уайатт говорит, что хотел бы снимать по хронологии событий, чтобы наши чувства менялись так же, как чувства персонажей в книге, но у нас сложный съемочный график. Мы делаем то, что от нас требуется.
Райнер болтает с одной из ассистенток, которая сооружает гору из песка. Он пытается помочь ей, но она настаивает на том, чтобы он перестал. Я вижу, как она краснеет, и ее глаза улыбаются. Он не то чтобы флиртует. Просто понимает, какое воздействие на нее оказывает.
– Поехали, ребята. Давайте до заката со всем разберемся. – Уайатт не смотрит на меня, но жестом велит нам подойти, и Райнер смахивает часть песка на ассистентку. Она отряхивает волосы и смеется. Во мне что-то вспыхивает, но я переключаюсь на свои переживания из-за работы над сценой. К нам подключают микрофоны, и как обычно один из звукооператоров оказывается слишком близко к моей груди (или тому месту, где она должна быть). А затем мы направляемся к кромке воды.
Я глубоко вдыхаю и всматриваюсь в океан. Он удивительного бирюзового цвета. Кассандра назвала бы этот цвет каким-нибудь нелепым «черепахово-зеленым». Издалека вода красивая и яркая, но когда заходишь в нее, она абсолютно прозрачна. Можно увидеть песок у твоих ног.
С актерством точно так же: вблизи все абсолютно иначе. Когда ты смотришь фильм, он цельный. Одна сцена сменяется другой с изяществом, без каких-либо усилий. Но когда снимаешь день за днем, сцена за сценой, фильм разваливается на разрозненные кусочки. Положи руку сюда, подними подбородок вот так, выпрями плечи. Сделай упор на этом слове.
Главная проблема в том, что я слишком тщательно все обдумываю, голова забита мыслями. Уайатт постоянно мне это говорит. Он кричит на меня: «Перестань думать!» Но у меня не получается. Я переживаю, что не смогу понять Август и разочарую десятки миллионов людей.