Следовательно, известно, какую картину действительности рисуют каждому живому существу его органы чувств, но мы ничего не можем сказать о том, каков мир на самом деле. Но если даже, продолжает Секст Эмпирик, не сравнивать восприятия человека и всех других живых существ, а остановиться на чувственном опыте только людей, и в этом случае нам не откроется объективная картина вещей. Ведь органы чувств у всех устроены неодинаково: один лучше видит, другой – слышит, третий – обоняет, следовательно, и картина мира у каждого из нас будет отличаться от впечатлений любого другого.
Например, человек, лишенный зрения и слуха, будет считать, что нет вообще ничего видимого и слышимого, нет цветов и звуков, а существует только осязаемое, обоняемое и вкусовое. А насколько отличается мир, видимый человеком со стопроцентным зрением от восприятия близорукого: стоит последнему надеть очки, как все вокруг него преображается и становится совершенно иным. Следовательно, мы можем сказать, какой нам кажется действительность в зависимости от наших чувственных данных, но ничего не знаем о том, какова она сама по себе.
Наконец, греческий скептик предлагает нам следующий замечательный пример. Представим себе, что перед нами – яблоко. Оно желтое (зрительное впечатление), гладкое (для осязания), благоуханное (восприятие обоняния), сладкое (на вкус) и хрустящее (для слуха). У нас пять органов чувств (так мы устроены) и поэтому нам кажется, что у наблюдаемого предмета пять вышеперечисленных качеств. Но если бы у яблока было не пять качеств, а, скажем, десять, тогда сколько бы качеств мы воспринимали? Все равно пять, потому что у нас нет тех органов чувств, которыми мы могли бы воспринять оставшиеся качества. А если бы у яблока было только одно качество, сколько мы в данном случае воспринимали бы качеств? Все равно пять, потому что каждый орган чувств это одно качество преподносил бы нам по–своему. И даже если бы у яблока вообще отсутствовали все качества, мы воспринимали бы их ровно пять, поскольку каждый действующий орган чувств рисовал бы нам некую определенную реальность.
Следовательно, мы не в состоянии сказать, каков предмет на самом деле и что собой представляет, но можем знать только, каким он нам кажется в зависимости от устройства наших чувств. Мы видим мир не таким, какой он сам по себе, но всегда – только таким, каким должны и единственно можем его увидеть в силу своей чувственной организации. Философская традиция, начинающаяся с Протагора и проходящая через учение греческих скептиков, называется субъективизмом [объективная реальность недоступна, но вполне известно, какой она представляется (кажется) познающему человеку – субъекту].
Беркли и Юм оказались последователями и продолжателями в новой философии данного направления и говорили, что когда мы воспринимаем какой–либо предмет, в любом случае имеем его зрительный образ, слуховой, осязательный и т. д. Мы узнаем о наличии предмета через наши ощущения или чувства. Поэтому правильнее говорить, что перед нами – не предмет, а сумма наших ощущений или чувственных его восприятий. Поскольку вне и помимо чувств мы не могли бы вообще ничего воспринимать. Мы имеем дело не с действительностью, а с нашими ощущениями данной действительности, которые для нас и являются настоящей, безусловной и первичной реальностью, то есть самой действительностью. Что стоит за ними, неизвестно. Какой реальный мир за ними скрывается, мы никогда не узнаем, потому что не в состоянии вышагнуть из наших ощущений, воспринять существующее без них и помимо них.
В том, что они не представляют нам истинной картины вещей, сильно искажают действительность, обманывают нас, мы вполне убедились. То, что мы ощущаем и то, что есть на самом деле – далеко не одно и то же, но нам доступно только ощущаемое. Поэтому вполне можно утверждать, что действительность – совокупность наших ощущений. Предметом философии, следовательно, должен быть поток впечатлений, сумма восприятий, чувственный опыт, а вопрос о том, каков подлинный мир, совершенно бессмыслен, так как мы абсолютно отрезаны от него собственной субъективной реальностью (суммой ощущений). Более того, не имеет смысла даже вопрос о существовании объективного мира: не все ли нам равно, что стоит за нашими впечатлениями и стоит ли вообще что–либо, если единственно возможная для нас действительность – мир собственных чувств и ощущений.
Ничего говорить о настоящей реальности мы не можем, и познать ее — не в состоянии. Нам всегда будут неведомы причины происходящего, связи предметов и событий и взаимодействия вещей. Мы можем не объяснить совершающееся, а всего лишь описать свой чувственный опыт, наш ум бессилен открыть невидимые механизмы сущего, но способен только констатировать кажущееся. Поэтому знать ничего, по большому счету, невозможно.
Однако мы наблюдаем вокруг себя некую последовательность вещей и стабильность происходящих событий (день сменяется ночью, а зима – летом, булыжник непременно тонет в воде, газ горит и взрывается, любой живой организм нуждается во влаге, планеты движутся вокруг Солнца, а человеческий глаз воспринимает только освещенные предметы и т. д. и т. п.), в силу чего непроизвольно ожидаем, что в будущем они будут происходить как в прошлом, что сегодня все совершится так, как было вчера. Мы фактически бессознательно надеемся на то, что завтра Солнце взойдет на Востоке и будет новый день, что благодатная весенняя почва примет брошенные в нее семена и на исходе лета даст нам свои плоды, что у разожженного костра будет тепло, и что вступивший в стадию ранней юности человек станет искать любви…
Из нашего непроизвольного ожидания вырастает привычка к устойчивому порядку вещей, из привычки — рождается вера в этот порядок. В данном случае понятие «вера» трактуется предельно широко: речь идет не о веровании в потусторонние, сверхъестественные, высшие силы, но о вере во все происходящее вокруг нас. Поскольку мы ничего не можем знать о мире, нам ничего не остается, как верить в него. Мы верим, что весной должны разлиться реки, что всякий родившийся человек растет и взрослеет, что за год Земля непременно обернется один раз вокруг Солнца, и что на ясном ночном небосводе обязательно будут видны мириады далеких звезд. Данная всеохватывающая вера и есть главная характеристика нашего существования. Дэвид Юм назвал ее «естественной религией», то есть – верой в существующее, в наличное и повседневно нас окружающее Бытие. В состоянии данной веры мы и живем на земле, некоторые, правда, говорят о том, что могут что–то достоверно знать и пытаются постичь некие истины сущего, однако, все их усилия совершенно напрасны.
Философия совсем и не должна открывать причины происходящего и проникать в его глубины и тайны, так как она все равно не сможет этого сделать. Ее задача гораздо скромнее: она должна быть практическим руководством в повседневной жизни, помогать человеку ориентироваться в окружающем мире, облегчать его реальное существование. Если философия спустится с небес и займется земными делами, она принесет немало ощутимой пользы, наполнится конкретным смыслом и вполне оправдает свое наличие в качестве вида духовной деятельности. Подобное воззрение получило название утилитаризма(от лат. utilitas – польза) или прагматизма (от греч. прагма – дело, действие) и явилось теоретической основой более поздних философских учений, ставших достаточно популярными и получивших широкое распространение в нынешнем столетии.
§ 32. Век Просвещения
XVIII век вошел в историю под названием «века Просвещения» и в философском смысле завершил формирование идей, появившихся в эпоху Возрождения и развивавшихся далее в XVII веке. Просвещение являлось общеевропейским явлением, но большее распространение получило во Франции. Знаменитыми французскими просветителями были Вольтер, Монтескье, Руссо, Кондильяк, Ламетри, Дидро, Гольбах и другие. Каждый из них написал немалое количество сочинений и изложил воззрения по различным философским вопросам. Не рассматривая взглядов каждого представителя французского Просвещения, выделим наиболее общие и существенные черты их идейного наследия.
Для всех просветителей характерной чертой являлась секулярность мышления, и каждый — так или иначе — выступил с критикой теистической христианской религии как мировоззрения. Большинство из них разделяли точку зрения деизма, в котором Богу отводится только роль первотолчка, исходной причины мироздания (он создал мир, но после этого его нигде, никак и никогда нет). Деизму понятие о Боге требуется только для объяснения происхождения мира и больше – ни для чего. Некоторые просветители разделяли атеистические воззрения. В любом случае, для всех философов Просвещения центральной реальностью и главным объектом изучения являлся физический мир или природа, которую, как они считали, можно понять и объяснить из нее, то есть найти естественные причины всего существующего и происходящего и не прибегать к понятиям о потустороннем, таинственном и неведомом.
Данная характерная черта их мировоззрения называется натурализмом (от лат. natura – природа). Самым совершенным существом природы является, по их мнению, человек. Эта особенность, как мы уже знаем, представляет антропоцентризм. Человек вполне способен постичь окружающий мир, думали просветители, и поставить его себе на службу. У познания нет границ и препон: тайны Вселенной должны открыться перед могуществом человеческого интеллекта.
Как видим, просветительская философия отличалась гносеологическим оптимизмом и рационализмом, ее представители безгранично верили в совершенство Разума, всесилие Науки и безусловность Прогресса. Последние три понятия и стоящие за ними реалии они почти обожествляли. Кроме того, просветители одной из основных задач считали повсеместное распространение и популяризацию главных идей новой философии, сформулированных еще в эпоху Возрождения, то есть в буквальном смысле слова, стремились к просвещению широких масс населения, в силу чего их культурная деятельность и вошла в историю под названием Просвещения.