Прагматизм продолжает субъективистскую традицию в философии. Когда мы рассматриваем утверждение, что истинность – это практическая полезность, невольно вспоминаем знаменитый протагоровский тезис о человеке как мере всех вещей. Что нам до объективной картины мира, говорит известный греческий софист, важно как мы относимся к происходящему, что оно для нас представляет, каким каждый из людей видит его. Далее вспомним Юма, утверждавшего, что действительность для человека – поток его ощущений; кантовскую критику разума, по которой мы видим не то, что есть, а только то, что можем видеть в силу своего устройства; странное положение Фихте «весь мир – это Я», преломляющее реальность исключительно через субъективное ее восприятие, и убедимся в том, что прагматизм не является принципиально новым направлением в философии, но представляет в иных формах выраженные идеи, возраст которых насчитывает две с половиной тысячи лет.
Объективная действительность непознаваема, говорят представители прагматизма: то, что представляется нам, и то, что существует в действительности – два разных мира, между которыми лежит пропасть. Не смешно ли пытаться сделать то, что в принципе невыполнимо: преодолеть ее? Не лучше ли принять подобное положение вещей как должное и позаботиться о себе и своих ближайших делах? Познание по Пирсу является движением не от незнания к знанию, а от сомнения к вере (то есть к вере в то, что все именно так, как мне кажется). Вопрос о том, соответствует ли это мое верование реальному миру, бессмысленный. Если оно помогает мне жить, приводит к поставленной цели, является полезным для меня, значит оно истинно.
Поскольку мир непознаваем, мы имеем полное право представлять его каким угодно, думать, что захочется и считать истиной любое симпатичное нам утверждение. Получается, что реальности как таковой для нас не существует, так как она – совокупность наших мнений, то есть мы сами ее создаем, конструируем в силу собственных субъективных желаний. Действительность, говорят представители позитивизма, абсолютно «пластична»: усилием воображения мы можем придать ей любую форму (вспомним утверждение Канта, что человек упорядочивает внешний мир с помощью врожденных форм сознания). То, каким мы себе представляем мироздание, является, конечно, не знанием о нем, но верованием в то, что это наше представление и есть истина. У человека в силу его устройства имеется принципиальная особенность, заключающейся в том, что не будучи в состоянии знать о существующем, ему ничего не остается, как верить в него (невозможно не вспомнить «естественную религию» Юма). «Мы имеем право, — говорят сторонники прагматизма, — верить на свой риск в любую гипотезу». Например, одного желания, чтобы Бог был, достаточно для веры в Бога (почти то же самое, что и кантовский нравственный аргумент). Понятно, что мы будем верить в то, что для нас наиболее выгодно, удобно и полезно. Поэтому наши понятия, идеи, теории – не отражения объективного мира, а орудия, которыми мы пользуемся для достижения неких собственных практических целей или инструменты, помогающие нам ориентироваться в той или иной ситуации.
Следовательно, наука представляет не знание о реальности, а своеобразный ящик с инструментами, из которого человек берет наиболее подходящие в каких–то определенных условиях. В силу подобных положений прагматизм иногда называют инструментализмом.
Конечно, в данном воззрении нет совершенно никакой метафизики, оно в принципе чуждо дерзновенных попыток проникнуть в тайные глубины сущего, открыть вечные связи и законы мироздания, и единой грандиозной философской системой исчерпать и объяснить все нас окружающее. Но разве не можем мы жить, не имея окончательных знаний о мире? Разве хуже мы ориентируемся в действительности, без полного и всестороннего представления о ней? Неужели отсутствие объективной истины так уж сильно отравляет наше существование? Возможно прожить и без метафизики и даже обрести счастье, не проникая в сокрытые причины и основания Бытия. Найдите хотя бы одного человека, который, просыпаясь дома в преддверии грядущего дня, думал бы о происхождении мира, вечных его тайнах и судьбах человечества и считал бы день потерянным, если бы ему не удалось ответить на эти метафизические вопросы и обрести истину…
§ 39. Мир непостижим, разум бессилен (философия жизни)
Вернемся к кризису философии, произошедшей в середине XIX века. Одним из значительных выделившихся тогда направлений являлся, как говорилось, позитивизм, рассматривавший основным источником знания не конкретные, эмпирические науки, а философию, превращавший в их служанку. Однако с не меньшим основанием можно было предположить, что наука бессильна узнать даже поверхностно окружающий нас действительный мир, что человеческий разум не так силен, как кажется, и ворота Бытия закрыты перед ним, в силу чего следует искать другие, не научные и не рациональные (рассудочные, разумные) формы познания реальности. Данное утверждение легло в основу другого влиятельного философского направления, во многом противостоящего позитивизму и названного «философией жизни».
Главная мысль его видна в самом названии. Под термином «жизнь» разумеется вся внешняя действительность, точнее — абсолютное, единое и бесконечное начало мироздания, в котором неразделенно присутствуют все слагаемые окружающего нас многообразного мира: и материальное, и идеальное, и физическое, и духовное. Речь идет, конечно, не только о человеческой жизни. Говоря о существовании Вселенной, мы можем также сказать, что она живет (существование ее назвать жизнью). Под термином «жизнь», следовательно, понимается жизнь существующего, как бы его не называли (Вселенной, мирозданием, действительностью, реальностью, Бытием и т. п.), в которой, понятно, содержится и жизнь природы, и жизнь человеческая, и жизнь общественная, и жизнь высшего, запредельного мира (если таковой существует). Все данные элементы тесно друг с другом взаимосвязаны, и могут быть объединены под общим названием жизни, которая должна являться главным и единственным предметом философии. Последняя, посвященная постижению всего существующего, является философией жизни.
Следующее важное утверждение данного направления состоит в том, что жизнь представляет собой нечто единое и целое. Пусть в ней множество слагаемых, но они теснейшим образом взаимосвязаны и переплетены, проникают друг в друга и образуют органическое единство, которое невозможно разложить на первичные составляющие элементы.
Например, дерево состоит из корней, ствола, листьев, коры и прочего. Но является ли оно простой механической суммой этих частей? Конечно, нет. Отдельные части соединены в дереве не механически, а органически, так тесно взаимозависимы и связаны, что без одного из них невозможно любое другое. Поэтому дерево есть нечто гораздо большее, чем просто сумма составляющих его частей, оно является удивительно организованным их единством, которое представляет собой жизнь данного предмета, то есть качественный уровень в тысячу раз более совершенный по сравнению с простым набором несвязанных исходных элементов. Попробуйте дерево разложить на отдельные части: отдельно лежат корни, рядышком – отпиленный ствол, поблизости – сорванная кора, подле которой – ворох оборванных листьев. Будет ли в этом случае дерево собой? Теперь его не существует, потому что нет его жизни, вместо него – набор ненужного хлама.
Следовательно, только жизнь делает любой предмет собой. Как уничтожить его? Очень просто – разложить на составные части и, следовательно, убить его жизнь. То же можно сказать про что угодно: жизнь молекулы, например, это единство ее атомов и причем органическое (они сложным образом взаимодействуют); разложите ее на составляющие атомы, и она исчезнет. Жизнь человеческая складывается из чувств, желаний, эмоций, интеллекта, воли, памяти, воображения и много иного. Можно ли представить себе одно без другого? Только нерасчленимая, единая взаимосвязь всех этих компонентов и образует живое явление, уникальное и непостижимое в своей органичности и гармонии. Целостность и неразделенность, следовательно, есть главная и неотъемлемая черта любой жизни, без которой она невозможна.
Основной особенностью нашего разума является стремление выделить в целом части и рассмотреть каждую в отдельности. Он неспособен уловить или понять целостность и единство вещи, для этого ему необходимо рассмотреть ее внутреннюю структуру, открыть элементы, из которых она состоит, и узнать их взаимодействие. Поэтому разум не может не подходить к предметам аналитически или механически, то есть — не расчленять все сложное на простые составные элементы. Но мы уже видели, что любая жизнь умирает подобным разложением, и предмет перестает быть собой. Значит, разум оказывает себе дурную услугу: разбивая то, что хочет изучить на части, он получает не исследуемую вещь, а мертвый набор элементов, в котором нет ничего от первоначальной целостности и подлинности.
Следовательно, что жизнь постоянно ускользает от разума, и он в принципе не способен постичь ее, так как своей деятельностью только омертвляет, уничтожает или постоянно теряет то, к чему направлены его познавательные усилия. Наука, построенная на разуме, тоже не в состоянии проникнуть в реальность, будучи по разумной природе безнадежно оторванной от жизни. Научное познание построено на аналитической, то есть разлагающей процедуре: разбивая изучаемое на части, оно упускает главное, за сплетением корней и ветвей не видит леса.
В учебниках по психологии, например, одна глава посвящена воображению, другая – памяти, третья – эмоциям, словно каждое из этих явлений существует самостоятельно, а не растворено во всех других и поэтому в принципе невыделяемо, в результате чего человеческая душа, представленная механическим набором психических свойств, остается непостижимой тайной.
Рассудочное мышление обречено на то, чтобы вариться в собственном соку и ничего ровным счетом не знать о жизни, которая и есть единственная существующая реальность. Следовательно, она —