Вот что пишет Чаадаев о России: «прошлое России – пусто, настоящее – невыносимо, а будущего у нее – нет». «Мы – пробел в нравственном миропорядке», «враждебный всякому истинному прогрессу» и, раз уж Бог создал Россию, то как пример того, чего не должно быть – «чтобы преподать миру какой-нибудь важный урок». «Присмотритесь хорошенько, и вы увидите, что каждый важный факт нашей истории был нам навязан, каждая новая идея почти всегда была заимствована». Если на католическом Западе Чаадаев находит динамизм и единство исторического процесса, то для России, усвоившей православный вариант христианства из Византии, а потому оказавшейся на задворках христианского мира, и надолго очутившейся под монгольским игом, по мнению мыслителя, характерны замкнутость, невежество, пассивность, рабство. Чаадаев выступил за сближение России с Европой на почве универсальной идеи христианства.
Как уже было сказано, «Философическое письмо» Чаадаева вызвало бешеное озлобление среди читающей публики. По словам современника, все говорили про «чаадаевскую статью» и «чаадаевскую историю» – чиновники, барыни, священники – «все соединились в одном общем вопле проклятия и презрения человеку, дерзнувшему оскорбить Россию». По поводу этих негодующих отзывов весьма верно и точно выразился выдающийся литературный критик В. Г. Белинский: «Что за обидчивость такая! Палками бьют – не обижаемся, в Сибирь посылают – не обижаемся, а тут Чаадаев, видите, задел народную честь – не смей: говорить речь – дерзость, лакей никогда не должен говорить!»
Петр Яковлевич, которому запретили выходить из дому, что-либо публиковать, и, публично объявив «помешанным», начали насильственно «лечить» (как известно, в XX веке в СССР инакомыслящих также неоднократно объявляли безумными и принудительно сажали не в тюрьму, а в психиатрические больницы), с мужественным достоинством выносил свое одиночество. Вскоре он, объясняя свою позицию, написал работу под названием «Апология сумасшедшего», в которой официальному патриотизму – слепому и самодовольному восхищению государством, противопоставил новое понимание любви к Родине – честное, горькое, самокритичное. В своей «Апологии» Чаадаев писал: «Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной». «Прекрасная вещь – любовь к Отечеству, но есть еще нечто более прекрасное – это любовь к Истине… Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами».
«Философическое письмо» Чаадаева стало прологом великого спора о прошлом, настоящем и будущем России, о ее месте в семье европейских народов, о русском народе и его роли в мировой истории, об истинной и ложной любви к родине. Чаадаев прочно зафиксировал в национальном самосознании факт экономической, социальной, политической и культурной отсталости России – и от этого факта нельзя было просто так отмахнуться. (Можно сравнить его с мальчиком из сказки Андерсена, решившегося сказать принародно шокирующую истину: «А король-то голый!»). Однако парадоксальным образом произведение, прозвучавшее как надгробное слово России и русской культуре, одновременно явилось началом пробужде-ни я русского самосознания. Поставленные Чаадаевым вопросы требовали ответа. Выступление мыслителя, вызвавшего на себя «огонь» правительственных репрессий и общественного негодования, стимулировало философскую дискуссию, в которой оформились две крайние позиции, сторонники которых вошли в историю под именами «славянофилов» и «западников». С ними, конечно же, вы встречались на уроках истории и обществознания (как и с Чаадаевым – на уроках литературы), но в этой книге вас ожидает не просто повторение хорошо известной информации: речь пойдет именно о философских взглядах славянофилов и западников. Читая этот параграф, попытайтесь про себя отметить, с какими из их идей вы знакомы, а с какими – сталкиваетесь впервые. (А может быть хорошо известные идеи предстанут перед вами с какой-нибудь новой, неожиданной стороны?).
То же самое необходимо сказать и о некоторых последующих параграфах этой главы, где вы вновь встретитесь с Герценым и народниками, Достоевским и Толстым. К тому же русская философия немыслима без данных имен: ведь именно эти мыслители являются наиболее яркими и выдающимися ее представителями. Так же неудивительно и то, что речь пойдет об их социальных, исторических, религиозных и моральных воззрениях: вспомним – в начале этой главы мы говорили о том, что повышенный интерес к подобным темам представляет собой одну из главных особенностей русской философии.
Славянофилами стали называть группу мыслителей, литераторов и публицистов, наиболее яркими фигурами, среди которых были А. С. Хомяков, братья П. В. и И. В. Киреевские и братья И. С. и К. С. Аксаковы. Вопреки Чаадаеву, славянофилы утверждали, что нет какого-то единого, универсального, общечеловеческого пути развития, а каждый народ живет своей особой жизнью, имеет свой особый «народный дух». Выступая против казенного патриотизма, против крепостного права, самодержавной бюрократии, в защиту достоинства личности, славянофилы, тем не менее, говорили о чувстве национальной гордости за Россию. Они остро осознавали разрыв интеллигенции с народом и стремились вернуться к «почве», отказаться от слепого подражания Западу. И все это не было только декларациями – славянофилы внесли огромный вклад в изучение самобытной народной русской культуры: братья Аксаковы занимались основательным изучением статистики, Хомяков стал первым русским светским богословом, славянофил Афанасьев собрал и издал собрание русских народных сказок и исследовал древнерусское язычество, П. В. Киреевский также собрал и опубликовал русские народные песни, а близкий к славянофилам В. И. Даль стал автором известного и доселе непревзойденного толкового словаря «живого великорусского языка».
В чем же усматривали славянофилы своеобразие и преимущество России? За что критиковали западную цивилизацию?
Подобно Чаадаеву, славянофилы считали, что религия формирует народную культуру и определяет историю. Однако, если, по Чаадаеву, католическая церковь создала условия для вызревания «социальной идеи» христианства, а русское православие – замкнуто, консервативно, реакционно, пассивно и не влияет на общество, то, по убеждению славянофилов, напротив, католическая церковь извратила христианство, превратив его из источника любви и свободы в мертвый институт власти и принуждения, тогда как православная церковь сохранила истину христианства в первоначальном, неискаженном виде. На современном Западе, по мнению славянофилов, господствует расщепленность, расколотость – как сознания отдельного человека, так и между людьми, правят бал одиночество и конкуренция. По выражению Константина Аксакова, «на Западе душа убывает». Иван Киреевский обвиняет западную культуру в отрыве просвещения умственного от просвещения нравственного, приводящем к тому, что достижения человеческого ума обращаются против самого человека.
Всему этому славянофилы противопоставили идею целостного знания (истина познается не только рассудком, но и «духом в его живой цельности») и важнейший спасительный принцип соборности, лежащий, по их мнению, в основе православной веры и всей русской жизни. Соборность они определяли как «единство во множестве», как «хоровое начало», сочетающее ценность личного и общего, добровольный союз людей для совместного действия. Неразрывное единство веры и разума, мысли и чувства, единичного и всеобщего, христианства и светской культуры – таков высший идеал славянофилов.
Говоря о православии, как соборной религии, они имели в виду не казенную церковь, ставшую после реформ Петра I всего лишь частью государственной машины, но – живое единство верующих. «Церковь знает братство, – по словам А. С. Хомякова – но не знает подданства… В делах веры принужденное единство есть ложь, а принужденное послушание есть смерть». По мнению славянофилов, в католицизме единство доминирует над свободой личности, в протестантизме свобода – над единством, и лишь православие представляет собой синтез единства и свободы, то есть основано на соборности. Таким образом, церковь не есть внешний авторитет, но есть выражение внутренней истины, принимаемой человеком свободно и осознанно.
Свое социально-экономическое воплощение соборность, по мнению славянофилов, нашла в русской общине, в которой люди коллективно («всем миром») решают вопросы совместной жизни и труда. В то время, как на Западе община давно погибла и восторжествовал дух конкуренции и эгоизма, в России общинность является, по мнению славянофилов, залогом ее великого будущего.
Идеализируя Древнюю Русь, славянофилы вместе с тем ясно видели пороки современной им Российской Империи. Хомякову принадлежат знаменитые поэтические строки о России, исполненные, пожалуй, не меньшей горечи и боли, чем «Философическое письмо» Чаадаева:
В судах полна неправдой черной,
И игом рабства клеймена,
Безбожной лести, лжи тлетворной
И лени мертвой и позорной
И всякой мерзости полна!
Спасение России славянофилы видели в ликвидации крепостного права, в освобождении церкви из-под ига государства, в уничтожении «немецкой» бюрократии, в развитии самоуправления и возвращении к общинным началам русской жизни. Отрицая капитализм, парламентаризм, конституционализм, как «западные» выдумки, славянофилы стремились вернуться к (во многом выдуманной ими же) эпохе XVII века, – времени допетровской Руси.
Славянофилам противостояла – в московских салонах и на страницах изданий – другая группа мыслителей (в основном состоявшая из ученых и профессоров – историков, юристов и т. д.), получившая название «западников». Наиболее ярким представителем этой группы был Т. Н. Грановский. Западники были убеждены в общности исторического пути всех народов и считали, что Россия должна двигаться по пути Европы, преодолевая свою отсталость. По их мнению, подлинная история России началась лишь с эпохи Петра I, направившего страну на путь европейского просвещения. «Запад» ассоциировался для этих мыслителей с понятиями «прогресс, гуманность, свобода» – со всем тем, чего так не хватало в Росси