ая, конечно, из одних коммунистов, гудит, рукоплещет своему идолу. А он не удостаивает ее взгляда. Он пожимает направо и налево руки членам Советов, что-то говорит… Но вот он подошел к рампе, прислонился к столу и уставился потупленным взглядом в потолок. Наконец посмотрел он и на собравшихся в зрительном зале и усмехнулся. Полу русский, полу татарский череп, какой повсюду в России встречается тысячами. Небольшие, с огоньком, слегка косые глаза. Черты лица суровые, угловатые. Самое характерное — широкий лоб, уходящий в лысину. Лоб как бы подавил все остальные черты лица. Ничего сентиментального. Так стоял он перед нами в простом, наглухо застегнутом френче. Безыскусственно прост. Люди этой категории не тщеславны. Им, может быть, доступно лишь единственное — наслаждение властью. Одно мановение руки, и всё замолкло. Можно было бы услышать падение булавки. Ленин начал говорить… У Ленина особые ораторские приемы. Он обращается с речью к тысячам, как если бы они вели о чем-нибудь дискуссию у себя дома, в тесной комнате с двумя-тремя студентами-сверстниками. Он пересыпает речь остротами, говорит оживленно, с сарказмом. Мысли бегут одна за другой. Выражение лица меняется непрерывно. Вот он глядит с суровой серьезностью, вот прищурил левый глаз, вот хитро подмигнул. Он принадлежит к породе тех истинно народных ораторов, каких встретить можно разве только в Лондоне, на митинге в Гайд-парке. Такого сорта ораторов в старой России было немного… Ленин, этот интернационалист, ведет речь совершенно в русском духе. Он часто пускает в оборот крепкие русские словечки. И он умеет затронуть национальную струнку. Он хорошо знает национальную душу, этот коммунистический космополит. “Владивосток снова нашинский!” — радостно провозглашает он, и вызывает бурю восторгов. Он ведет за собой толпу так, что она этого не замечает. Он — человек фактов, питает огромное доверие к устойчивости “пролетарского” государства, им созданного. И поэтому-то он говорит так, что каждый чувствует: этот знает, чего хочет. Во всей его фигуре есть что-то, напоминающее хищного зверя. Он говорит, как школьный учитель с кучкой ребят. Каждое слово — поучение; если нужно, то и нравоучение. Он насильственно вколачивает в головы “сознательных масс” свои идеи. Но сильнее всего он приковывает к себе слушателя, когда почти с пророческим подъемом касается великих мировых проблем и их взаимоотношений… Так говорит этот человек, без которого русская революция — да, наверное, и большая часть всеобщей истории — пошла бы совершенно другими путями».
Журналист Уолтер Дюранти, сидевший во время этого выступления в первых рядах партера, писал: «Невозможно было скрыть признаки, отличающие паралитика, от тех, кто знает, что это такое. Тем вечером я так и сказал советскому цензору, но писать это он мне не разрешил».
Невропатолог А.М. Кожевников 25 ноября 1922 года записывает: «Ленин шел по коридору, и у него начались судороги ноги. Он упал. С трудом поднялся. Решили, после совета с врачами, не участвовать в очередных заседаниях и отдыхать целую неделю».
Отдых растянулся на две с лишним недели. Секретарям Ленина 11 декабря сообщили, что завтра ожидается приезд Ленина в Кремль. В кабинете натопили, прибрали. На следующий день в 11 часов 15 минут он вошел в свой кремлевский кабинет. Принял А.И. Рыкова, Л.Б. Каменева, А.Д. Цюрупу, Ф.Э. Дзержинского, Б.С. Стомонякова. По телефону дал согласие на очередную высылку «антисоветских элементов» за границу. Это был его последний рабочий день в Кремле.
Утром следующего дня — ухудшение состояния здоровья. Врачи с большим трудом уговорили его не выступать ни на каких заседаниях, на время совершенно отказаться от работы. В течение трех дней Ленин работал в своей кремлевской квартире, стремился закончить начатые дела. Повторял: «Надо спешить, чтобы болезнь не застала врасплох».
В середине дня 13 декабря он вызвал Фотиеву и продиктовал ей несколько писем, одно из них — Льву Троцкому, в котором разъяснял свою точку зрения на монополию внешней торговли. Затем приехал Сталин, и их беседа затянулась на два часа. Два последующих дня Владимир Ильич продолжал приходить в рабочий кабинет, но с трудом мог сосредоточиться, читая и подписывая документы.
В ночь с 15 на 16 декабря наступило резкое ухудшение состояния здоровья главы государства. Но ехать в Горки он отказывался, надеясь на лучшее.
Через неделю наступил паралич правой руки и правой ноги. Лечащий врач Ленина доносил Сталину: «Пациент совершенно не отдает себе отчета, что Гражданская война окончилась, что наступила мирная созидательная жизнь».
Несмотря на явное болезненное состояние, Ленин с 23 по 26 декабря диктует частями, по несколько минут в день, «Письмо к съезду» — свое политическое завещание (часть историков сомневаются в принадлежности Ленину этого машинописного документа). В нем он подчеркивает необходимость сохранения устойчивого ЦК, способного предотвратить раскол партии. В этих целях он предложил увеличить число членов ЦК до нескольких десятков и даже сотни человек преимущественно за счет передовых рабочих, а также трудящихся крестьян. В письме Ленин дает характеристику некоторых членом ЦК, обращая внимание на их недостатки. Он ставит вопрос о политическом недоверии Троцкому, указывает на его «небольшевизм», борьбу против ЦК, подчеркивает, что это человек, «чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела». Ленин предупреждает об идейной неустойчивости Зиновьева, Каменева, Бухарина, Пятакова. Он считает не случайностью антипартийную позицию Зиновьева и Каменева в период подготовки и проведения Октябрьской революции. Характеризуя Бухарина и Пятакова, Ленин отмечает, что теоретические воззрения Бухарина «очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)», а Пятаков — человек, «слишком увлекающийся администраторством и административной стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе». Ленин дает также характеристику Сталину, считает его одним из выдающихся деятелей партии и вместе с тем отмечает: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».
Ленин, уже не поднимавшийся с постели, 30 декабря 1922 года заочно избирается почетным председателем открывшегося Первого Всесоюзного съезда Советов, провозгласившего создание Союза Советских Социалистических Республик.
Сталин 1 января 1923 года пишет членам Политбюро: «Закрытые письма секретарей губкомов и беседы с делегатами съезда Советов убедили меня в том, что среди крестьян нарастает серьезное недовольство на почве множественности денежных налогов. Многочисленность денежных налогов, неопределенность разрядов налогов и неуверенность в том, что по отбытии налоговых обязанностей не будут взиматься новые, непредвиденные налоги, убивает в глазах крестьянина всякую возможность правильно рассчитывать свой бюджет, опрокидывает хозяйственный план крестьянина, нервирует крестьян и усиливает среди них недовольство».
Газета «Правда» 25 января 1923 года опубликовала предсъездовскую дискуссионную статью председателя финансового комитета ЦК РКП(б) и СНК РСФСР Е.А. Преображенского. Он писал: «Мне кажется, что на предстоящем партийном съезде нам пора бы подвергнуть объективному научно-марксистскому анализу всю совокупность фактов и отношений, выявившихся за два года так называемой новой экономической политики, и установить основные тенденции в пути перехода от капитализма к социализму в России. Кстати, пора ликвидировать и самый термин “новой экономической политики”, поскольку он является уже старым по сравнению с тем действительно новым, что создается и оформляется в нашей крестьянской стране при диктатуре пролетариата».
Окончательный отход Ленина от политической и государственной деятельности произошел 10 марта 1923 года из-за третьего приступа болезни с наступлением полного паралича правых конечностей и с афазией — утратой способности устного речевого общения вследствие поражения головного мозга. На следующий день на заседании «тройки» Политбюро советские вожди, охваченные паническим страхом в связи с критическим состоянием здоровья Ленина, разрабатывают 16 пунктов плана усиления собственной охраны, чистки Красной Армии и т. д.
В Колонном зале Дома союзов 15 марта 1923 года состоялось торжественное заседание, посвященное 25-летнему юбилею Российской Коммунистической партии (счет от I съезда РСДРП в 1898 году в Минске).
Сталин 21 марта 1923 года посылает секретную записку членам Политбюро: «В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном “просьбы Вл. Ильича Сталину” о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К.[8] говорила, между прочим, что Вл. Ильич “переживает неимоверные страдания”, что “дальше жить так немыслимо”, и упорно настаивала “не отказывать Ильичу в его просьбе”. Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной и с волнением требовал “согласия Сталина”), я не счел возможным ответить отказом, заявив: “Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование”. В. Ильич действительно успокоился. Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК».
В Колонном зале Дома союзов с 31 марта по 3 апреля 1923 года проходила московская губернская конференция РКП(б). С докладами выступили Л.Б. Каменев и И.А. Зеленский. Постановили учредить Институт Ленина, где будет собрано и систематизировано все, написанное Владимиром Ильичем.