Заключенные взбунтовались на вторые сутки. Они с помощью кроватей забаррикадировались в камерах, сорвали с себя колпачки и принялись требовать либерализации режима.
С помощью пожарных огнетушителей бунт был охранниками подавлен, последовали репрессии. Правда, не во всем понятные. Заключенные были «перетасованы» по камерам, что породило меж ними взаимную подозрительность и неприязнь: с какой это стати кто-то оказался в лучшей камере, не «стукач» ли он? (За кадром удовлетворенно кивает эксперт: именно так ведет себя администрация тюрем, чтобы посеять вражду между заключенными, разрушить их сплоченность).
Хуже всех пришлось явному зачинщику – он попал в карцер. Правда, остальным заключенным было предложено взять часть ответственности на себя и вызволить товарища из нечеловеческих условий, но при этом лишиться части собственных привилегий.
Выручать товарища никто и не подумал! В итоге бедняга провел в страшных неудобствах целую ночь (хотя сами охранники планировали продержать его там не больше часа).
Следует лишний раз подчеркнуть, что испытуемыми выступали добропорядочные американские юноши, студенты университета. Ни один из них никогда не имел конфликтов с законом и ни минуты своей жизни не провел за решеткой. Хотя, как полагал Зимбардо, каждый из них имел некое абстрактное представление о том, как следует себя вести заключенному. «Охранники» также были практически незнакомы с тюремными порядками и нравами, хотя, вероятно, имели какое-то отвлеченное представление об этом, сложившееся под влиянием книг и кинофильмов.
Зимбардо поставил своей задачей выяснить, как эти представления воплотятся в реальном поведении тех и других. По собственному признанию Зимбардо, до начала эксперимента он очень туманно прогнозировал его возможные итоги. Но тот результат, который был получен, оказался непредвиденным и о многом заставил задуматься.
Предоставим слово самому Зимбардо:
По прошествии всего лишь шести дней мы вынуждены были закрыть «тюрьму», ибо то, что мы увидели, оказалось весьма пугающим. И для нас самих, и для большинства испытуемых перестало быть очевидным, где кончаются они сами и где начинается исполнение ими ролей. Большинство молодых людей на самом деле превратились в «заключенных» и «охранников», и обе группы были уже не в состоянии ясно отличать ролевую игру от собственного Я. Драматические изменения наблюдались почти во всех аспектах их поведения, образе мыслей и чувствах. Менее чем за неделю опыт заключения зачеркнул все то, чему они научились за целую жизнь; человеческие ценности оказались «замороженными», самосознанию каждого из них был брошен вызов, а на поверхность вышла самая гадкая, самая низменная, патологическая сторона человеческой природы. Нас обуревал ужас, когда мы видели, что некоторые парни («охранники») относились к другим парням («заключенным») как к бессловесным животным, получая удовольствие от проявления жестокости; в то время как другие парни («заключенные») становились подобострастными, дегуманизированными роботами, которых занимала лишь мысль о побеге, проблема личного выживания да растущая ненависть к «охранникам».
Интересная деталь: досрочное завершение эксперимента «заключенные» восприняли с облегчением, а «охранники»… были немало разочарованы! Похоже, их работа им понравилась. По крайней мере, они легко вошли во вкус и были готовы с энтузиазмом играть свою роль сколько потребуется.
Может закрасться подозрение, что и у «охранников», и у «заключенных» имелась какая-то патологическая предрасположенность к исполнению таких ролей. Потому-то они в них так и вжились… Ничего подобного! Для участия в эксперименте требовалось не только безукоризненное прошлое. Все испытуемые предварительно подверглись многоступенчатому тестированию, в результате которого были отсеяны те, у кого обнаружилась хоть малейшая склонность к депрессии, повышенная агрессивность либо хоть какая-то иная патология. Были отобраны во всех отношениях нормальные юноши, весьма уравновешенные и интеллектуально развитые. И роли были распределены между ними абсолютно произвольно – подбрасыванием монетки.
Во время проведения опыта к его организатору Филипу Зимбардо заглянул его коллега, которого он знал со студенческих лет, и поинтересовался: а в чем, собственно говоря, состоит научная подоплека эксперимента? Точнее – какова в данном опыте независимая переменная?
По собственному признанию Зимбардо, он в тот момент едва не вышел из себя. «У меня тут зреет бунт! На заключенных нет никакой управы! А этот педант смеет еще что-то выяснять насчет каких-то переменных!»
Сам организатор опыта, не принимавший в нем непосредственного участия, настолько вжился в роль начальника тюрьмы, что временами забывал о научной стороне дела! Что же говорить об испытуемых!
В один из дней было разрешено свидание заключенных с родными и друзьями. Навестить близких в «тюрьму» пришло несколько человек, в том числе и родители одного из заключенных. Они были крайне удручены положением своего сына, однако не решились высказать свои чувства Зимбардо. Мать лишь робко заметила: «Он у нас хороший мальчик. А к такому обращению не привык. Вы бы с ним помягче…» Отец прервал ее: «Пойдем, дорогая. Тут ничего не изменишь. Мы и так уже потратили много времени».
Наблюдая близкого человека попавшим в жестокие руки кого-то властного и безжалостного, люди враз позабыли об игровой стороне опыта и приняли на себя роль униженных родственников-просителей, робеющих перед властью.
В ходе опыта в «тюрьме» побывало свыше полусотни людей, не участвовавших в эксперименте непосредственно. В том числе даже священник. Но лишь один-единственный человек – психолог Кристина Маслач, пришедшая проинтервьюировать испытуемых, – выразила вслух свой ужас и отвращение. У нее на глазах заключенных строем с мешками на головах вели в туалет. «Это ужасно – что вы делаете с этими ребятами!» – воскликнула Кристина, едва сдерживая слезы. По признанию Зимбардо, именно в этот момент он понял, что игру надо кончать. А если бы этих слов не прозвучало?..
Какие выводы подсказывает данный эксперимент? Дискуссии об этом не стихают уже много лет. Ясно одно – свою тюрьму едва ли не каждый из нас носит с собою и внутренне готов сыграть в ней роль безжалостного стража или жалкого узника. Какая роль выступит на первый план – зависит от сложившихся жизненных условий. Или все-таки от самого человека?
26 августа 1976 года телезрители Америки пережили настоящий шок. Им был показан двухчасовой художественный фильм «Десятый уровень», созданный компанией Си-би-эс. Это не был фильм ужасов, хотя в известном смысле его можно назвать и так. В основу его сюжета был положен психологический эксперимент. Причем в отличие от «Пси-фактора», «Секретных материалов» и прочих современных псевдонаучных «ужастиков», спекулирующих на страхах и предрассудках обывателя, «Десятый уровень» повествовал о реальном эксперименте, который незадолго до этого был поставлен Стэнли Милгрэмом в Йельском университете.
С. Милгрэм
Фильм не содержал никаких впечатляющих спецэффектов и вообще был целиком снят в одном скромно обставленном павильоне. Единственным «украшением» фильма был актер Вильям Шатнер, снискавший известность участием в популярном сериале «Star Trek». В «Десятом уровне» Шатнер сыграл роль профессора Стефена Тернера, прототипом которого послужил Стэнли Милгрэм.
Сам Милгрэм выступал на съемках в качестве научного консультанта. Результаты своих опытов он ранее представил в научной периодике и в специальной монографии. Однако круг читателей такой литературы довольно узок, а телевизор смотрят практически все. И то, что увидели миллионы телезрителей в августе 1976 года, произвело на них неизгладимое впечатление.
К. Дженовезе
Что же в этой постановке так поразило телезрителей? Да сами эксперименты, о которых Ли Росс впоследствии писал: «В большей, по-видимому, степени, чем любой другой эмпирический вклад за всю историю социальных наук, они стали частью интеллектуального наследия человечества – не такого уж обширного набора исторических случаев, библейских притч и шедевров классической литературы, к которому обычно обращаются серьезные мыслители, когда рассуждают о природе человека или об истории человечества».
В чем же состоял эксперимент? По официальной версии, он был посвящен исследованию процессов научения. От испытуемого требовалось решать задачи возраставшей трудности. Для участия в эксперименте были привлечены добровольные помощники. Им надлежало следить за успешностью решения задач и в случае неудачи наказывать испытуемого ударом электрического тока (изучению якобы и подлежало влияние наказания на научение).
Строгость наказания постепенно возрастала. Для этого перед помощником была размещена приборная панель с 30 рубильниками, а над каждым из них – ярлычок с указанием силы разряда, начиная с минимального в 15 вольт и кончая максимальным в 450 вольт. Дабы помощник отдавал себе отчет в своих действиях, ему перед началом опыта давали возможность испытать на себе силу удара в 45 вольт.
После инструктажа испытуемого привязывали к устройству, напоминавшему электрический стул, провода от которого вели к приборной панели. В ответ на высказанное испытуемым беспокойство по поводу его не совсем здорового сердца экспериментатор хладнокровно заверял: «Хотя сами удары током могут быть очень болезненными, устойчивого поражения тканей они не вызовут». И эксперимент начинался.
После нескольких успешных решений ученик начинал делать ошибки. Следуя полученной инструкции, помощник экспериментатора с каждой новой ошибкой опускал новый рубильник. На пятом ударе – в 75 вольт – испытуемый начинал стонать от боли, а при 150 вольтах умолял остановить эксперимент. Когда напряжение достигало 180 вольт, он кричал, что больше не в силах терпеть боль. Если помощник испытывал колебания, присутствовавший тут же экспериментатор бесстрастно призывал его продолжать экзекуцию. По мере приближения силы разряда к максимуму можно было наблюдать, как испытуемый, уже даже не пытаясь решить задачу, бьется головой о стену и умоляет его отпустить. Поскольку такая реакция никак не может быть признана удовлетворительным решением, следовало новое наказание.