Райтер кружил по каменистой долине в нескольких милях от городка, пытаясь дать выход накопившейся за день энергии. Грузовик бешено ревел и прыгал по ухабам, распугивая светом фар случайно попадающихся птиц и мелких зверьков.
Это была его последняя ночь, когда он решился на то, к чему давно себя готовил.
Долина была полна неуловимых простым слухом вибраций, подсказывавших Райтеру, что круг поиска полицейских суживался час за часом. С восходом солнца его обнаружит вертолет или случайный патруль, и все будет кончено.
Если его убьют в перестрелке, смерть опустится ему на грудь и запустит когти в его катуальке, вырывая его из тела. Вместе они отправятся в дальний перелет к обители Предка предков. Если Райтер удержит в руках оружие, то он превратится в воина верхних земель, отвечающего за все стычки и сражения внизу.
«Битва о захватчиками была в самом разгаре. Сквозь свист пуль и клубы порохового дыма до ушей Черного Билла долетел клич смертельно раненного Красного Лосося.
Билл огляделся. Бледнолицые, подозревая, что им удалось сразить вождя, наседали в надежде захватить его, беспомощного и быстро теряющего силы. В этот момент, яростно хрипя, на него бросился солдат, сжимающий в руке саблю. Билл, подобно скользящей молнии, выполнил два движения Ритуала и неуловимо для врага, уклонившись от замаха оружия, оказался за его спиной. Набросившись, он заломил ему голову и всадил в глотку длинный индейский нож.
Все еще издавая хрип, но уже с другой интонацией, белый завоеватель медленно опускался на траву, заливая все вокруг себя алой горячей кровью. Черный Билл не мешкая выхватил саблю из слабеющих рук и, размахивая ей, как жалящей стальной лентой, принялся прокладывать дорогу к вождю. «Уак-е-оу-у!» — кричал он, заклиная демонов сражения и вынося из-под огня солдат бледнолицых раненого Лосося.
Раны на теле старейшины рода были ужасны. Он потерял много крови и сильно ослабел. Это был уже не тот прежний Лосось, служивший во всем опорой племени, скорее, он напоминал воина, готового проститься с землей перед бесконечным странствием по верхним мирам.
— Вложи в мои руки топор, — тихо приказал он Биллу. — Я снова видел Тхе Си Нуа. Он был сильно разгневан. Вот и пришел мой черед складывать песню дальней дороги, а тебе — надевать одежды вождя. Как величава смерть, — добавил он, и голос неожиданно приобрел твердость и силу. — Отныне наш род переходит под твое покровительство и защиту Великого Тхе. Ты будешь с ним общаться, как я в свое время. Отныне многое будет не так, как раньше. Тхе сказал мне — это хорошо, что ты полукровка. Тебе известны повадки белых, с которыми отныне племя будет жить в мире. Моя скво будет последней женщиной, сожженной вместе с мужчиной на погребальном костре.
Я вижу, как мои отдаленные братья согнаны на скудные земли, где нет животворных пастбищ и плодоносных источников вод. Я вижу, как индейские поселки целиком вымирают от огненной воды, занесенной белыми. Я вижу, как железный бог бледнолицых расползается по некогда привольной земле, заполняя все своим смертоносным дыханием. Но я слышу жесткий ритм шаманских барабанов и бубнов, заклинающих жителей верхних земель. Я слышу звук индейских заклинаний и песен, обращенный к Владыке Небес. Я чувствую неугасимый огонь свободы в плясках и телодвижениях. Я вижу бредущих по всем дорогам воинов, собирающих силу, подтачивающих, как речная крыса, могущество тотема белых.
При этих словах на память Биллу пришла другая фраза вождя: «Воинами будут даже дети».
— Так будет, — продолжал Лосось, — а пока ты должен отвести остатки племени за горы.
«Да, — думал Райтер. — Слишком многое так и остается за чертой воображения». Где истина? Найдется ли тот, кто объяснит ему правду жизни? Быть может, паренек, которого он повстречал на дороге прошлой ночью — это только фантом, бред перевозбужденного мозга. В состоянии ли он принести ему покой, или он позволит легавым тихо его арестовать, и Райтер снова попадет за решетку, чтобы через три месяца выйти по гулкому коридору центральной тюрьмы штата и с заклеенными пластырем глазами сесть на стул, нашпигованный тысячами вольт электричества?
Многих цивилизованных воинов он избавил за сегодняшний день от бремени жизни. С тех пор как землю покинуло НАСТОЯЩЕЕ, они уже не могли ни крепко любить, ни грустить, ни радоваться. Достанет ли у того, кого он себе предназначил, сил сделать то же самое?
Фантазия снова вернула его к страницам романа:
«— Скажи, индианка, — шептала женщина, — сможет ли он полюбить меня так же горячо?
— На земле за холмами встречаются разные травы, — уклончиво отвечала знахарка.
Черный Билл слышал ночной разговор в подробностях. Этим вечером в тайне от всех в резервацию пришла белая. Бремя, лежащее у нее на душе, было не легко. Желание вернуть утраченное чувство привело ее в индейский поселок.
Вчерашние их завоеватели так же мучались от несчастной любви, так же хворали и умирали, как и те, в чьи пределы они вторглись столь бесцеремонно, рассчитывая обрести свое счастье.
— Напиток любви приготовить не просто, — вещала индианка. — Но я дам тебе такой отвар, что любовь его будет крепка, как смерть. Хорошенько подумай — такой ли тебе нужно?
— Да, да, — горячо шептала женщина. Она свято верила в могущество индейских демонов, способных приворожить ее милого. Она не спрашивала знахарку, от чего дикари так редко прибегают к отвару сами. Не ведом был ей и Ритуал, способный пробудить в небесах грозные силы. Травы и настойки являлись лишь посредниками с теми, кто творил свою работу наверху, и результат мог быть обратным тому, что ожидала женщина.
«У нас они ищут то, что сами же и отняли», — думал Черный Билл. Годы, прошедшие в резервации, состарили когда-то крепкого воина. Не тускнели лишь его воспоминания.
На рассвете, сторонясь от всех, женщина покинет поселок, тая от недоброго глаза заветный сосуд с питьем. Быть может, любовь ее суженого будет так же страстна, как любовь, когда-то потерявшего себя вождя к прекрасной Росе На Смеющемся Поле. Быть может, сила волшебного напитка войдет через семя мужчины в ее лоно, и она родит настоящего воина. Но какой в том прок белым, что на земле появится еще один индейский воин? Никто не сможет растолковать ему Ритуал, и его будет сводить с ума сила, заставляющая по ночам смотреть в звездное небо и скорбеть по утраченной родине».
Райтер давал жаждущим питье из своего сосуда. Пришел черед, и в чаше смерти осталось всего три глотка — для него, Холси и той девчонки, которая рискнула взять в руки пистолет. «Женщина-воин» звучит так же, как «летающий олень», но что-то же заставило ее пуститься с мальчишкой в дорогу? Не то ли забытое ощущение НАСТОЯЩЕГО, которым был отравлен он сам? Давно забытая магия этой земли разъедала им души, но каждый боялся признаться в этом даже самому себе.
Преследователи, идущие по следу убийцы, так никогда и не узнают, что же произошло на самом деле. Для них он был человеком из ниоткуда. Призрак, возникший на большой дороге. Попутчик, тормозивший машины.
Если верить чиновникам, то его прошлое дело давно предано забвению. Новое заполнится сухим перечислением фактов и исчезнет в недрах памяти одного из компьютеров. Едва ли оно расскажет кому-либо о той войне, которую убийца разжег у себя внутри. Им будет непонятна та сила, которая толкнула его к этой войне, как непонятна фараонам та отчаянная борьба, в которую втянулись Джим Холси и девчонка.
Ко всем бедам и треволнениям дня к вечеру в полиции добавилось хлопот — нагрянули ребята Джона Уолша из телекомпании «Фокс» для съемок программы о преступниках.
Для капитана Эстервича этого было на сегодня более чем достаточно. Сомнительная популярность их программы не давала ему покоя даже тогда, когда освещались события, происшедшие на другом конце Штатов. Теперь, когда на вверенной ему территории случилось такое и они одну за другой терпели неудачи, меньше всего хотелось иметь дело с тележурналистами.
Некоторые высокие чины наверху считали, что программа содействует быстрой поимке преступника, поскольку в розыск включается наиболее активная часть населения. Может быть, так оно и было, но чаще полуофициальные звонки доброхотов сбивали с толку полицию. В показанном на телеэкране фотороботе люди узнавали соседей и недругов, торопясь сообщить об этом, наводили власти на ложный след. Эстервич дорожил честью мундира и понимал, что в конечном итоге некто чрезвычайно предприимчивый имел неплохой доход от еженедельных кровавых сводок происшествий за счет неразворотливой подчас машины правосудия. Будучи хозяином на своем участке, капитан разрывался от обязанности дать необходимую по закону информацию и желания не допустить телевизионщиков к делу. В конце концов он направил их на ту самую дорогу, где произошли злодеяния последних суток, а потом отдал негласное распоряжение арестовать всю команду за превышение скорости. Очень скоро фургон со всей бригадой был доставлен на штрафную площадку дорожного участка. Протесты журналистов опытный полицейский отклонил, сославшись на ведомственные противоречия. Эстервич, как настоящий хозяин, любил порядок в своем деле. Он рассчитывал продержать назойливых журналистов до утра, когда убийца будет уже пойман, чего бы это ни стоило капитану.
Не помня себя от усталости, Джим и Нэш набрели на мотель. Сначала на горизонте, залитом пурпуром закатившегося солнца, появились хрупкие треножники степных ветряков, потом путники увидели горящую неоновую надпись: «Остановка в пути».
В этом мотеле находили приют водители транзитных рейсов, чьи грузовики с контейнерами и рефрижераторы окружали по периметру площадку. Здесь можно было чувствовать себя в относительной безопасности, во всяком случае до рассвета.
Получив ключи, парочка заняла одну из комнат раскинувшегося у дороги бунгало. Не зажигая свет и не осматриваясь в помещении, они повалились в кресла, чтобы перевести дух. Меньше всего им хотелось привлекать к себе чье-либо внимание.