Магда вздохнула.
— Ножички можно. Пригодится. Но смотри, узнаю, что вы в птичек там или в зверушек ножами кидали, тебя вицей вытяну, а его со двора прогоню, поняла?
— Да не буду я! — обиделась девочка. — Зачем мне! В птичек!
— Делать мне нечего, в зверюшек кидаться, — оскорблённо пробурчал батрак.
— Ну, будет-будет, милая. Прости, дорогая. Ты всё поняла?
— А Виля так оскорблять можно, — под нос себе проворчал убийца.
— Поняла, мамочка. Ты иди к братику.
— Да, слушай. Придут знакомые, дядя пусть спрячется. Ты со двора ни с кем не ходи, а травки, какие я обещала, отдай. Но не должны вроде прийти. От незнакомых спрячьтесь оба. Если в дом будут ломиться, через окошко тихонько выбирайся и беги лесом в то место, помнишь? Лесу скажи, как я тебя учила, пусть пропустит.
— Да кто сюда явится? — пробормотала Вейма.
— Пускай дойдут сначала, — фыркнул батрак.
— Она должна знать, — ответила Магда. Она огляделась, пытаясь сообразить, всё ли она учла.
— Иди, Маглейн, — подтолкнул её к выходу батрак. — Спеши к мальцу своему.
Магда схватила сумку и выбежала на улицу. Вейма метнулась туда. Она завизжала. Эрна зажала уши. Визг становился всё громче и громче, вампирша вскинула руки, завертелась. Эрна смотрела во все глаза, но всё-таки пропустила момент превращения. Огромная летучая мысль подхватила когтями её мать и скрылась в ночи. Девочка зевнула.
— Они ведь успеют? — спросила она батрака.
— Успеют, — пожал плечами Виль.
— А зачем тётя Вейма визжала?
— Дёрганная очень, вот и визжала.
— А ты знаешь, что она на лету тоже визжит? Тоненько так?
— Не знал. Иди спать, Эрлейн.
— А ты мне сказку расскажешь?
Вейма с утра злилась. Вчера ей принесли потрясающее в своих противоречиях письмо из раногского университета. Монах, который не то знает что-то, не то знает, не то мошенник, не то блаженный… всё юлил, всё врал, чушь какую-то нёс. И только когда его уже решили выставить за порог, признался. И в чём признался!
Конечно, ему не поверили.
Но нашлись краски, хоть скрипторий в университете был — одно название. Пока искали, пока несли, пока всё собрали в одной комнате, пока пришли университетские переписчики, монах терпеливо ждал и молился. А после поразил всех своим искусством. Ему дали денег — не очень много — и предложили прийти ещё раз.
А внизу приписка того лучше — про какую-то цирюльницу, которая устроила шум во дворе университета, а после ушла с монахом. По мнению брата-ключаря, это свидетельствовало о том, что дело здесь нечисто и госпожу доктора богословия и права приглашали разобраться — а также с пятёркой школяров, которые опять подрались с мясниками и теперь врали, будто бы никогда не носили длинных ножей, а что из мясников пятеро ранены и двое чуть ли не при смерти — так это школяры защищались и оружие добыли с боя. Надо было ехать в Раног, надо было выяснять, надо было разговаривать со школярами, с мясниками, с людьми, которые уверяли, будто присутствовали при драке (кто их знает, может, и впрямь присутствовали), что до монаха… Если он тот, за кого себя выдаёт… А ведь похоже, что тот. Вейма помнила, что Магда рассказывала ей о такой парочке. Надо же, они спелись. По словам ведьмы, сперва они ничем не были связаны… может, и врали.
Надо, надо, надо… до того ли ей?
Леон свалился к ночи, как-то очень внезапно и страшно. Сейчас всё было уже хорошо и Вейма не хотела вспоминать, какой ценой ей это досталось. Мальчик спит. Спит и его мать, она провела всю ночь у колыбельки. Глупо! После этого Львёнку уже ничего не грозило. Вейма…
После этого её трясло. Она проделала это третий раз в жизни. Болезнь распространялась и могло статься, что не в последний.
— Я - смерть… — звенели в ушах собственные слова. — … что ты отдашь, чтобы выкупить его жизнь и душу?
Это было ужасно. Её трясло, она рыдала. Это — как предательство.
Тогда она была не собой. Чем-то другим, древним и страшным. Отвратительным.
Вир увёл её, напоил горячим молоком. Обнял и прижал к себе.
И ещё до рассвета уехал из замка!
Осень — время охоты. Он примет участие в охоте, которую устраивает стая (ради него они не станут охотиться на людей, ради него и Арне), а после вернётся в Фирмин, где вассалы барона уже всё подготовят к загону оленей.
И он уехал, уехал, заявив, что он не может отказаться, что дела стаи нельзя отложить и что жизнь мальчика уже вне опасности!
Уехал, когда он был ей так нужен!
Вейма злилась.
В отсутствие мужа все донесения из деревни приносили ей. Даже когда он был дома, она требовала, чтобы ей докладывали. Отчасти — из принципа. Отчасти — чтобы скрыть то, что она может издалека почуять, что происходит в её владениях.
Её владения.
Эти владения принадлежали ей как вампиру. Хотя её и изгнали из клана, она сохранила права на территорию. Ради её мужа, который умудрялся влиять на политику людей так, как это было выгодно проклятым.
А ещё…
Она была женой шателена Ордулы, а это значит управление не только замком, но и ближайшей к нему деревней. Ещё до отъезда барон постепенно передал управление верному вассалу. А теперь…
Если барон не вернётся, Ордула и Латгавальд, ближайшая к замку деревня, останутся Виру и его наследникам. Это было частью той сделки, которую они заключили с Норой. По забавной иронии, наследник Вира был родным сыном барона. Вейму это устраивало. Главное — здесь будет их власть. Её и Вира. Надолго.
… может быть, барон и не вернётся…
Вампирша отогнала недобрые мысли.
Это всё усталость. Усталость и злость.
Она не поехала в Раног.
Как она могла оставить сына, не убедившись, что он поправился? Не убедившись, что болезнь взята под контроль и ей не придётся проводить тот страшный чёрный ритуал, который позволял вампирше посупить с жизнью ребёнка по своему усмотрению?
Что они будут делать, если заболеют взрослые?..
Долго университет будет сдерживать мясников? Как и во многих городах это была самая влиятельная гильдия и обижать их лишний раз не следовало. Но и уступать горожанам университет не мог себе позволить. Сегодня ты наказываешь школяров из-за мясников, а завтра твоих профессоров колотят мусорщики.
Надо было вмешаться, надо было отвлечь мясников…
Вейма поиграла с мыслью послать кого надо в Раног и устроить драку между мясниками и, скажем, кожевниками, желательно такую, чтобы им всем быстро стало не до университета.
Нет.
Не стоит лишний раз прибегать к таким мерам.
В конце концов, это подло.
… не самый хороший аргумент…
А к середине дня до замка дошли слухи про странную парочку — монаха и цирюльницу, которые взялись играть с Исваром-знахарем и монах выиграл у него лекарство в полотнянном мешочке, пару носков, какую-то особую настойку (которую тут же выпила женщина) и рукавицы.
Дело становилось ещё более странным.
Она должна была быть в Раноге. Если бы Львёнок не заболел, она бы выехала утром и не встретила бы этих людей. Что же они? Нарочно выманивали её из замка? Зачем? Женщина — конечно, Врени, проклятая. Убийца, на счету которой не одна человеческая жизнь. Другое дело, что унесённые ею жизни было совершенно не жалко.
В университете Вейму уважали и уважали не зря. Вампир, она замечала малейшую неполадку, клочок ткани, зацепившийся за гвоздь, криво закрытый ящик — и это помогло ей разоблачить трёх нечистых на руку метельщиков и даже одного декана, после чего факультет Свободных Искусств возглавил другой человек. Кроме этого Вейма чуяла ложь, чуяла и окутывающие человека чувства и обстоятельства… никто, конечно, не знал этого, но вампирша могла так посмотреть и так спросить, так ткнуть лжеца в малейшую несостыковку его вранья, что правда выходила наружу. Драчуны признавались в том, что носили длинные ножи — недопустимое преступление для школяра — воры в кражах, а те, кто пытался выехать на экзаменационных испытаниях за чужой счёт — в своём полном незнании предмета.
В университете Вейму не любили. Особенно школяры. Трудно хорошо относиться к женщине, которая сверлит тебя злым взглядом и равнодушно вытаскивает на свет все твои плутни и хитрости.
Но именно поэтому Вейме надо было туда приехать.
Надо.
Но зачем эти люди, монах и цирюльница, пытались выманить её из замка?
Надеялись повторить подвиг Виля и проникнуть внутрь?
Чтобы что?
Что они хотели украсть?
А, может, не украсть?
Отравить, убить, узнать какую-нибудь тайну?
Вампирша отворила окно и крикнула во двор:
— Менно! Эй! Менно!
Теперь кто-нибудь найдёт фенриха и скажет, что его звала госпожа.
А Вейма погрузилась в свои мысли, которые так и прыгали.
Львёнок… мальчик, которого Вейма назвала своим сыном. Именно поэтому она так нуждалась в подруге — настоящей матери — чтобы провести свой страшный ритуал. Вир не подходил, его связь с ребёнком была меньше, чем у приёмной матери и он просто не имел права выкупать у неё сына. Магда хотела, чтобы сын прожил обычную жизнь. Обычную жизнь обычного человека. Вейма говорила ей — опомнись. Вейма говорила — разумней или сбежать или скинуть плод, но не пытаться торговаться с властителем земли о судьбе его сына. Барон разочаровался в старших детях, он мог захотеть, чтобы сын унаследовал его титул и землю. В конце концов, он имел на это право — не только как властитель, но и как отец. Но Магда упёрлась. Она не хотела лгать, не хотела скрываться и тем более отказываться от ребёнка. Ведьмы всё видят как-то… не по-человечески. Для ведьмы дитя принадлежит матери. Это понятно, это древнее право, древнее, как сама земля, как лес, которому они поклонялись.
Но люди уже давно от него отказались.
Кем Магда была для барона? Служанкой, женщиной, живущей на его земле? Нечистой и проклятой ведьмой? Дочерью рыцаря? Равной, союзником?