— Недели две лежать надо, — заявила цирюльница, радуясь, что ещё накануне она приготовила мазь, помогающую заживлять раны. — А, может, и месяц. А потом руку медленно разрабатывать. Господин рыцарь всё лечение испортил.
— Вир, — слабо потянул Клос, — уйми эту девку…
— Помолчал бы лучше, — проворчал оборотень. — Она тебя всю дорогу лечила, ты б хоть спасибо сказал.
— Всю дорогу только и делала, что ругалась, — буркнул Клос. Он смерил оборотня внимательным взглядом. — Вир… тебе-то лекарь не нужен? Я видел, тебя несколько раз задели.
Вир отмахнулся.
— Я цел.
— Но я видел… кровь…
Оборотень пожал плечами.
— Чего только в бою не покажется. Не моя.
Клос сдвинул брови, но ничего не сказал. Врени закончила перевязку и перешла к Увару, который ничего умнее не придумал, чем замотать рассечённый лоб грязной тряпкой.
— Что с сыновьями графа? — спросил Клос.
— Все трое целы, — отозвался Увар, с которым как раз возилась цирюльница. — Взяли спящими. Заперли. Охраняем. Осторожней, ты!..
— Потерпишь, — прошипела Врени.
— Хорошо, — расслабленно откинулся на спинку кресла Клос. — Вели всем отдыхать. Замок готовить к обороне… Вир…
— Увар? — подхватил оборотень.
— Вы про графёныша старшего? — спросил наёмник. — Выследили. К вечеру будет.
— Тогда — отдыхать, — сказал Клос и закрыл глаза. Врени встревоженно повернулась к нему.
— Клеменс хорошего вина дал, — успокоительно заявил Вир. — Я Клосу налил.
Цирюльница вздохнула.
— Ты бы хоть меня спросил. Ладно, жить будете. Я пойду. Фабо мне не шибко понравился. Господина Клоса уложите аккуратней.
Врени до самого утра провозилась с ранеными и потом до полудня перевязывала кнехтов и рыцарей Вардулы. Они сражались без доспехов, а наёмники Увара в бою врагов не щадили, так что раны у пленных были серьёзные. Дака пыталась накормить цирюльницу, но Врени валилась с ног. Девушка отвела цирюльницу в какой-то закуток и там она уснула на охапке соломы. Проснулась только к ночи и Дака, хихикая, рассказала Врени, как в замок въехал старший сын покойного графа и как его заманили между внешними и внутренними воротами и там держали, пока он не сдался и не отдал всё оружие — своё и людям своим тоже велел.
— А потом Клос сказал, что у него нет чести, поэтому клятву он с него не спросит, — закончила рассказ Дака. — А почему нет?
— Вир говорил, Клос ему вызов бросил, а он не принял, — припомнила цирюльница. Привычно ломило тело, болела голова, в глаза как будто песка насыпали. Хотелось спать — и чтобы не трогали. Повесят так повесят, лишь бы отстали.
— Тогда конечно, — согласилась Дака. — Вставай! Ужинать надо! Поешь, людей полечишь, тогда и поспишь. Они знаешь как стонут?
— Что за собачье ремесло, — выдохнула цирюльница, поднимаясь на ноги.
Сейчас, когда умерших уже похоронили, суета захвата стихла, замок производил совсем не такое впечатление, как накануне. Вчера он казался могучей твердыней, разворошенной захватчиками. Сегодня… каменная кладка была хороша, но дерево где сгнило, где рассохлось, сараи, домики живших в замке людей — всё покосилось. В господском доме истрепались шпалеры. Слуг держать взаперти не стали, хотя и присматривали, чтобы не вздумали никуда податься, и сейчас было видно, что они одеты в заношенную одежду явно с чужого плеча.
Из чужих раненых один умер, двоим стало хуже, за остальных можно было не беспокоиться. Из своих хуже стало только Фабо, рана его воспалилась. Лоб Увара заживал, а вот Клоса, совершенно не пострадавшего при захвате замка, теперь трепала лихорадка. Врени сделала рыцарю перевязку и высказала всё, что думала про него и его отвагу. Клос только скривился. Ему было так худо, что говорить он не мог или не хотел.
Закончив лечить раненых к середине ночи, Врени отыскала свою солому и завалилась спать. Даке она сказала, что встанет только к Клосу или к кому-нибудь из детей, да и то подумает. Наутро, когда она открыла глаза, в замковой часовне звонили колокола — гулко и траурно. Цирюльница выбралась во двор и увидела самую странную похоронную процессию. Одетые в рыцарские рубашки хмурые люди были, видно, сыновья графа, а с ними, похоже, их жёны. Только на одном, старшем, была хорошая одежда, остальные рядились в что-то странное… похоже, это досталось им от их батюшки… лет двадцать назад. Вон тому, толстому, мало, у этого в плечах жмёт, а ещё одному в рукавах длинно. И никто не подумал подрезать! Рыцарские платья их жён ещё больше выдавали бедность обитателей замка. Женщины благородного происхождения уже давно подпоясывались под грудью, а у этих пояс обнимал бёдра, вышитый яркими, но не золотыми нитками. Траур? Или действительно ничего более нового не нашлось?
Процессию сопровождали наёмники с приготовленными самострелами. Графское кладбище начиналось рядом со стенами замка и далеко идти не пришлось. Священник, одетый в одежды братьев-заступников, говорил положенные слова, то и дело косясь на захватчиков. Клос, бледный, закусивший губу, стоял поодаль, глядя, как хоронят его врага. Его поддерживал Вир. Поодаль столпились любопытные из числа слуг и людей Увара. Гроб опустили в землю, застучали комья земли.
Наконец, всё было кончено.
— Всё, — сказал Клос, медленно выговаривая слова. — Вы отдали последний долг. Больше вашего тут ничего нет. Ваш отец оскорбил мою жену, женщину, жену рыцаря и дочь барона, оскорбил прилюдно, в совете. Он сам выбрал драться боевым оружием. Его смерть — на его совести. Но он погиб с честью. Адалрик бросил мне публичное оскорбление, но не принял вызова. Он отказался от своей чести и от чести вашего рода. Рода, в котором мужчины оскорбляют женщин и отказываются от поединка!
Он остановился, тяжело наваливаясь на Вира.
— Ты убийца и разбойник! — прошипел Адалрик. — Ты нарушил священный мир, напал на спящих, ты…
— Запомни, Адалрик, — хмуро ответил Клос, — это последний раз, когда я разрешаю тебе говорить. В следующий раз ты будешь убит без чести и суда, потому что трус их не заслуживает. Но сейчас я отвечу. Ни ты, ни твои братья не вступили во владение замком и графством. Они — ничьи. Мы пришли и взяли то, на что трусы не имеют права. Теперь о вас. Вы дети моего врага и братья моего врага. Поэтому вы должны быть повешены до наступления вечера.
— Ты… — начал говорить Адалрик.
Клос покосился в сторону, на стоявшего неподалёку Эрно, кивнул, потом покачал головой. Тот выстрелил, стрела вонзилась в землю у ног Адалрика.
— Ты будешь молчать, — скучающе сообщил Клос. Адалрик побледнел и шагнул назад. — У меня нет настроения шутить.
— Ты не сможешь так поступить! — выкрикнула высокая худая женщина в сером платье с обтрёпанными рукавами.
Клос покосился на Вира.
— Я не смогу? — спросил он оборотня. Кивнул сам себе. — Может, и не смогу. Я — не граф цур Дитлин. Я не воюю с женщинами. Но мужчины будут повешены. Я не могу оставлять врагов за спиной.
Женщина, рыдая, упала на колени.
— Встаньте, — смягчился Клос. — Встаньте! Если сыновья графа цур Дитлина поклянутся в церкви именем Заступника, при свидетелях и заверив свои слова письменно, что отказываются от мести, признают мои права и свою вину передо мной… вы будете жить. Все. Даже Адалрик. Если он будет молчать, конечно.
Мужчины переглянулись.
— Нам надо подумать, — хрипло произнёс тот, которому были длинны рукава.
Клос покачал головой.
— Нет времени думать. Клятва должна быть принесена сейчас. Вы покинете графство сразу после этого.
— Ты изгоняешь нас?! — вскинулся тот сын цур Дитлина, которому была мала его рубашка.
— Графство разорено, — холодно ответил Клос. — Я не могу себе позволить кормить дармоедов. Всё уже решено. Вам осталось выбрать. Сейчас вы отправитесь или на встречу с Заступником или вон из графства.
Врени почувствовала, как её дёргает за рукав Дака, которая вместе с Фатеем явилась посмотреть, как Клос разбирается с врагами одного с ним сословия.
— Зачем? — спросила девушка. — Они тоже рыцари? Воины не боятся смерти!
Врени хмыкнула.
— Для рыцаря позор, если его повесят. Для них это хуже смерти.
— Но они обманут! Посмотри на этого! Адалрик! Как смотрит! Обманет!
— У Клоса будет клятва, подписанная их рукой. Если рыцарь нарушит такую клятву, он покроет себя позором. Его перестанут считать рыцарем.
— Ну и что?
— Дело не в том, что сделают они, — пояснила Врени. — Дело в том, что о них подумает совет. Если совет откажется их защищать, можно будет ничего не бояться.
— Дураки у вас живут, — фыркнула Дака.
Сыновья цур Дитлина больше не колебались. Они вернулись в замок и в часовне дали торжественную клятву, которую от них требовал Клос. А рыцарь приготовил для них ещё один сюрприз. Под самыми стенами замка стояли две крестьянские телеги, запряжённые самыми захудалыми деревенскими лошадьми. Во двор были выведены внуки графа.
— Это ваше, — кивнул Клос на телеги. — Каждой семье я отдаю одну перину, одно одеяло и две подушки. Хлеба на два дня. Женщинам отдаю два платья, кроме тех, что на них, мужчинам по одной рубашке и к тому же два куска полотна на семью. Забирайте и проваливайте!
Женщины зарыдали. Адалрик предусмотрительно промолчал.
— Вор! — выкрикнул один из старших графских внуков. — Разбойник! Ты ограбил нас!
— Уймите мальчишку, — холодно велел Клос. — Я мог ничего не давать и выгнать вас босыми и нагими. Я так не хочу и ради женщин и детей выделяю вам телеги. Плохи? Лошади долго не протянут? Это плоды того, что вы творили в графстве, пока оно было вашим. Предательство графа и его жадность привели вас к этому.
Рыцарь запнулся, его повело в сторону. Вир его поддержал и шепнул, что пора заканчивать.
— Убирайтесь, — потребовал Клос и отвернулся. — Вас проводят.
— Для рыцаря позор ехать на телеге, — пояснила Врени Даке. Та фыркнула. — Теперь с ними никто разговаривать не будет.