Иностранная докторша услышала и ответила строгим тоном:
– Не ведьмовство, а наука, которой долго учиться надо. Умение управлять энергетическими потоками тела.
Последовал ожидаемый вопрос:
– И что, каждый так может?
– К сожалению, нет. Без природных способностей в нашем деле никуда. Почему-то женщины чаще мужчин ими обладают… да и то одна из пяти сотен… А теперь корни… вам этого не видно, но именно они дают зубам устойчивость…
Женщины молчали, не желая вмешиваться.
– Ну вот, теперь соблюдать указания, а завтра вечером я появлюсь снова. И так ещё пять раз. Без этого новым зубам не жить… Катя, просыпайся.
Девушка раскрыла глаза, попробовала языком то место, где раньше были дырки вместо зубов, и вскрикнула:
– Марья Захаровна, а уж в зеркало поглядеться можно?!
– Да, – улыбнулась в ответ госпожа магистр, – но лишь в этой комнате. Из неё до завтрашнего моего появления – ни шагу. И принести зеркало должны только вы, Елизавета Алексеевна.
Капитанша со словами «Я живо!» выметнулась из комнаты, будто ей было столько же лет, сколько и пациентке. Отдать справедливость, хозяйка дома принесла не только ручное зеркальце, но и горстку золотых монет.
– Как уговорились, Марья Захаровна, извольте пересчитать. А сейчас не угодно ль чайку?
– Никак нельзя, – твёрдо ответила докторша, – мне надо срочно за браслетом. Госпожа Абрютина…
Та с трудом отвлеклась от зрелища: любимая племянница с упоением разглядывала себя в зеркальце, держа его левой рукой.
– …Вы помните все указания? Что нельзя делать?
– Помню, как «Отче наш», не извольте беспокоиться, госпожа доктор. Всё будет исполнено.
– Рукой я займусь завтра. А сейчас мне пора. Я только-только успею…
Молодая женщина не стала уточнять, чего именно не успеет, схватила свой плащ и выскользнула за дверь. Княгиня поспешила за ней.
На полпути в дом Мешковых доктор вдруг спросила:
– Татьяна Сергеевна, а что такое «Отче наш»?
Глава 10
Предотвратить распространение слухов о чудесном исцелении было решительно невозможно, даже если бы пришельцы того захотели. Ничуть не удивительно, что до врачебного сообщества Севастополя они дошли весьма быстро. Результатом был визит капитана-исправника Ивана Александровича Плетнёва в дом Мешковых.
Князь отсутствовал по служебным обязанностям, и посетителя приняла княгиня. Разумеется, Плетнёва она знала лично – так же как и он её.
После начального светского разговора ни о чём капитан-исправник начал то, к чему его обязывала должность: проводить предварительное следствие.
– Ваше сиятельство, позвольте задать вам несколько вопросов, касающиеся некоей Марии Захаровой дочери Руа, называющей себя врачом…
Княгиня с истинно великосветским терпением выслушала Плетнёва. Появившуюся на её лице улыбку также можно было посчитать великосветской.
– Иван Александрович, могу я узнать, кто именно подал жалобу на действия этой женщины-врача?
Капитан-исправник вытер платком лоб. Ситуация ему не нравилась с самого начала, теперь же она ему очень не нравилась. Княгиня явно желала взять под защиту эту даму, и не нужно было быть сверхопытным службистом, чтобы предвидеть направление начальственного гнева в случае промаха.
– Доктор Генрих Христофорович Хофбауэр…
– И не только он, не так ли? Эту ситуацию можно было предвидеть. Господа врачи уже высказывали своё крайнее недовольство работой доктора Пирогова. Ничуть этому не удивляюсь: как врач Николай Иванович на голову выше всех севастопольских докторов, вместе взятых. В случае с Марьей Захаровной то же самое. Катеньке Власьевой она вырастила три зуба вместо выбитых. Интересно, высокоучёный доктор Хофбауэр способен на такое? Исправление скрюченной кисти было не под силу доктору Зайдель[5], как вам, возможно, уже доложили. Марья Захаровна сделала и это. А уж о том, что она справилась в один день с воспалением лёгких у меня, даже не упоминаю.
Капитан-исправник, не будучи медиком, ничего не понимал в воспалениях, но из жизненного опыта знал твёрдо: никакой врач не в состоянии вырастить исчезнувшие зубы. И всё же он попытался защищать свою позицию:
– Ваше сиятельство, так ведь сия особа врачом себя называет, не имея европейского университетского образования, а это самозванство чистейшее…
– Иван Александрович, да кто вам такое сказал? И университет она закончила, и магистерскую диссертацию защитила, только не в Европе, а в другом месте. Результат вы уже знаете. Тот же Николай Иваныч ведь тоже без европейского… – княгиня интонационно выделила слово и артистически изобразила полное презрение, – образования, что не мешает ему быть лучшим хирургом среди всех этих господ, воображающих себя докторами. Впрочем, я могу пойти вам навстречу. Слова доктора Пирогова для вас, полагаю, достаточно? Так вот, я сделаю всё возможное, чтобы Николай Иванович экзаменовал Марью Захаровну. Кстати, мой муж князь Мешков давно на этом настаивал. Он – персона заинтересованная: война совсем уж рядом, и Марья Захаровна будет его моряков лечить и выхаживать. А уж о том, как прошёл экзамен, вам, надеюсь, сам Пирогов не откажется поведать.
Плетнёв постарался не показать радости в открытую. Это решение подходило ему наилучшим образом.
– Уверяю, княгиня, суждению Николай Иваныча полностью доверяю-с.
Результатом этого разговора был матрос-вестовой, пожаловавший в приёмную к главному хирургу Севастополя с письменной просьбой Нахимова прийти к нему в приёмную в управлении флота. На все расспросы о состоянии вице-адмирала матрос давал уверения, что тот уж верно не ранен и выглядит здоровым. Пирогов, теряясь в догадках, всё же захватил саквояж с инструментами и велел немедля заложить экипаж.
В кабинете Нахимова было трое: сам хозяин, флотский лейтенант и молодая темноволосая сероглазая женщина, одетая в странного покроя плащ с жёлтой лентой по подолу.
Адмирал, желая выказать уважение, встал из-за стола.
– Николай Иванович, за то, что откликнулись, – благодарю-с.
У Пирогова несколько отлегло от сердца. Он понял, что дело не в организме Павла Степановича.
– Так чем могу, ваше превосходительство?
– Ах, Николай Иванович, давайте без чинов-с. Вот, позвольте вам представить: Мариэла Захаровна, из далёких краев, женщина-врач. Просит предоставить ей больного, на коем она могла бы продемонстрировать свои умения. А это наш ведущий доктор, он, можно сказать, главный медицинский начальник всего города.
Молодая дама улыбнулась и сделала реверанс.
Брови хирурга поползли вверх. Он не знал ни одного университета Европы, где женщина могла бы получить медицинское образование.
– Позвольте осведомиться, сударыня, какое именно учебное заведение вы заканчивали?
Николай Иванович, разрешите пока не называть университета, который я закончила. Что бы я сейчас ни сказала, у вас будут веские основания мне не верить. Давайте проверим мои слова практикой. Надеюсь, у вас найдутся больные или раненые, полное излечение которых находится за пределами ваших возможностей. Предупреждаю: среди них могут оказаться такие, от лечения которых откажусь я сама. Также нежелательны больные с повреждением костной ткани. Вообще-то излечить их в моих силах, но это потребует долгого времени, а его, как понимаю, нет. Другое дело, к примеру, тяжёлые ожоги – тут мои способности могут быть к месту.
Чувства хирурга к этому моменту являли собой густейшую смесь. То, что молодая женщина из чужих пределов – это было понятно. Именно оттуда её заметный акцент. То, что у неё нет ни на пятак почтительности к старшим в чине и возрасте – ладно, имя Пирогова не так уж известно за границей. Но вот её заявление насчёт ожогов…
– Николай Иванович, Мариэла Захаровна уже опробовала своё искусство на присутствующем здесь лейтенанте Семакове. По его свидетельству, впечатляет-с!
Николай Иванович увидел возможность хоть какой-то проверки дерзких заявлений этой юной особы.
– А что с вами было, господин лейтенант?
– Старый шрам на руке, двенадцатилетний. Мария Захаровна свела его в считаные минуты, и следа не оставила. Николай Иванович, обращаю особое внимание: хуже не будет.
Последнюю фразу хирург отметил в памяти.
– Так как же вас называть?
– Моё настоящее имя – Мариэла. Но Мария тоже годится. Это имя хорошо знакомо любому русскому.
Пирогов решился:
– У меня есть условия.
– ?
– Я буду присутствовать на операции.
– Почему «операции»? Лечении, вы хотели сказать?
– Пусть так.
– Разумеется, я согласна, сама хотела вас об этом попросить. Но и у меня будут условия.
– Какие же?
Мягкий женский голос вдруг стал стальным. Разумеется, никто из присутствующих не знал, что интонации госпожа магистр скопировала у наставницы.
– Первое вы уже знаете: я могу отказаться от лечения. Но есть и второе, куда более важное. Тот (или те), от кого я откажусь, должен быть переведён в другое помещение на расстояние не меньше полусотни шагов. Отдельно от всех прочих моих пациентов. И ему не будет разрешено приближаться к товарищам, как бы они ни просили. Вплоть до выздоровления, конечно. И третье: после лечения я пропишу полный покой в течение какого-то времени. Никому, кроме меня и вас, не будет позволено входить в то помещение. И ещё кроме тех, кому я разрешу это. Как вам такое?
Как раз условия были почти понятны, и Пирогов наклонил лобастую голову в знак согласия.
– С разрешения Павла Степановича…
– Да, конечно. Идите и доказывайте, Мария Захаровна. Сдаётся мне, ваши умения флоту весьма потребны будут-с.
Все посетители вышли.
– Николай Иванович, опишите, если не трудно, характер тех болезней или травм, которые вы собираетесь мне предъявить как экзамен.
– Извольте, сударыня. Но позвольте для начала предложить вам место в пролётке… Так вот: заряд пороха загорелся, и четверо нижних чинов получили сильные ожоги. У одного выжжены глаза. У второго кисть правой руки сгорела чуть не до костей. Я всерьёз думаю об ампутации. Ну а третий и четвёртый – просто ожоги лица с обугливанием кожи, недели за четыре должны восстановиться. Шрамы, понятно, останутся.