Первое, что приняли за данность, – потерю пароходофрегата «Эридис». По уверению старшего в чине француза, подкреплённому свидетельством стармеха, запуск машин или помп был совершенно невозможен. В таких условиях повреждённый пароходофрегат мог продержаться на воде не более пяти часов – за это время он не дошёл бы до русского порта даже в отсутствие дифферента на нос, причём под всеми парусами.
Второе и также совершенно очевидное: коль скоро приказ подлежит выполнению, то курс ляжет на Одессу вместе с эскадрой. Поскольку коммодор Райдер был произведён в чин раньше коммодора Скотта, он и стал командовать группой теперь уже из двух кораблей.
А вот дальше пошли сплошные непонятки. Главная (с точки зрения осторожного капитана «Одина») состояла в почти полном отсутствии сколько-нибудь достоверных сведений о боевых характеристиках русского корабля. Правда, все свидетели дружно утверждали, что противник не имел никакого парусного вооружения, но при этом двигался без дыма. Оба англичанина объяснили это легко: котлы топили не углём. Относительно скорости противника показания французских офицеров сильно расходились. Ответы на этот вопрос были примерно такими:
– За одиннадцать узлов ручаюсь!
– Полагаю, узлов тринадцать верных.
– Скорость? Не удивлюсь, если пятнадцать узлов.
Также все опрошенные, включая нижние чины, хором утверждали, что пушечных портов по бортам не видели. Райдер удивился. Скотт подумал о маскировке орудий, но последующие показания заставили усомниться в этом предположении.
Двое французов настаивали, что видели пушечный ствол смешного калибра, но одновременно твердили, что ни звука выстрелов не слышали, ни дыма не наблюдали. Зато решительно все отметили ужасающие по силе взрывы от бомб, которым было совершенно неоткуда взяться. Впрочем, свидетели были уверены, что ни одного прямого попадания не случилось.
А после началось описание того, что уж вовсе не могло быть.
Ни одного взрыва над водой – только подводные. Ни одного перелёта. Райдер объяснил это недостаточной дальнобойностью русской артиллерии. Скотт промолчал. Ещё одним невероятным обстоятельством была сверхчастая стрельба – французский начальник верхней батарейной палубы утверждал, что взрывы следовали с частотой не менее трёх в минуту. Одно орудие так стрелять просто не может: картечниц для столь мощных бомб не существует. Многопушечный корабль? Но ведь на нём заметили только одно орудие, да и стрельба велась не залпами. Вопросы, вопросы, вопросы…
В конце концов командир «Донтлесса» принял решение:
– Коммодор Скотт, приказ всё ещё действует, и потому поспешим к Одессе. Идём фронтом. Ночью удвойте вахту сигнальщиков. По сигналу разводите пары. Думаю, это лучше всего делать по обнаружении противника или в виду берега. Всё ясно?
Разумеется, у Фрэнсиса Скотта вопросы не появились.
Тифор соблюдал осторожность и по этой причине поддерживал скорость «Эридис» на уровне не более восьми узлов. На течь магистр и вовсе махнул рукой: то, что просачивалось сквозь заплатки, большой опасности не представляло.
Командир «Морского дракона» лелеял честолюбивую мечту довести трофей до порта. Но для этого нужно было не встретиться с противником. Вот почему сигнальщики, понукаемые начальственным рыком, напряжённо вглядывались в горизонт за кормой. Пока никого не наблюдалось, но Семаков не особо рассчитывал на удачу: если англичане догадаются погасить ходовые огни, то темнота южной ночи (всё же не Балтика) не позволит увидеть противника загодя.
Своими опасениями он поделился с иноземным капитаном. Тот не замедлил с ответом, высказанным все с тем же баварским акцентом и ошибками в терминах:
– Владимир Николаевич, почему бы вам не воспользоваться измерением потоков воды? Мы это делали. Вот, прошу смотреть. – Риммер Карлович извлёк из своей сумки небольшую серебряную пластинку и прошёлся по ней, как по клавишам фортепиано. – Этот зелёный свет есть сигнал от нашего «Дракона», а вот этот небольшой камешек должен загореться красным, если будет сигнал от чужака.
– И на каком расстоянии этот ваш… механизм чует сигнал? – В голосе у командира прозвучала неподдельная заинтересованность.
Германский капитан чуть поморщился от подобной безграмотности, потом призадумался.
– Если чужой корабль движется вращением таких больших колёс у бортов, то это… скажем, двадцать пять ваших миль. А если винтом… – Германец почесал затылок совершенно русским жестом. – Тут я не знаю, мы не пробовали и не считали… Хотя… этот ваш винт гонит высокую волну?
Семаков взял карандаш и придвинул к себе листок.
– Риммер Карлович, позвольте мне изобразить… Вот так выглядит волна за кормой, высота её не более полусажени, а дальше тянется пенный след, он никак не менее пятнадцати сажен…
– Тогда, Владимир Николаевич, думаю, двадцать ваших миль. Но это при самых лучших условиях.
– То есть?
– Нет волнения. Нет дождя, который сам по себе вносит большой шум. В шторм обнаружение возможно за… скажем, десять миль. В дождь – то же самое.
В глазах командира «Морского дракона» появился огонёк понимания.
– Вы хотите сказать, что туман и темнота…
– Не помеха.
– А если под парусами идёт, то огонёк тоже загорится?
– Да, но сигнал при этом слабее. За миль пятнадцать в хороших условиях можно заметить.
– Тоже изрядно.
– Это не всё. Поворачивая эту пластину вот так, вы по усилению или ослабеванию свечения можете судить о направлении на чужой корабль.
Нужное впечатление было создано.
– Сколько вы хотите за это чудо из ваших краёв?
В корабельном лазарете над французским капитаном трудилась маг жизни. К тому моменту первого пациента уже увели. К её некоторому удивлению, лечение оказалось не столь уж простым. Рана на голове, конечно, в счёт не шла. Пострадавший потерял много крови – это бы тоже ничего, но сотрясение мозга потребовало усилий. Про себя госпожа магистр отметила, что на Маэре за такую работу любой доктор магии взял бы не меньше полутора золотых.
Лейтенант князь Мешков выразил искреннюю готовность послужить в любой момент переводчиком, но госпожа лекарь решительно выставила его, указав, что раненый сейчас спит и будить его не следует. И попросила, чтобы кто-то из матросов исполнял обязанности рассыльного. Такового прислали (это был всё тот же матрос второй статьи Самсонов), а Мешков вернулся в рубку. Мариэла решила, что не стоит долго объясняться и доказывать раненому офицеру, что ему прописывается полный покой – пусть лучше спит, а тем временем конструкты выполнят свою роль и исчезнут.
Работа была закончена. Осталась сущая мелочь.
– Ступай-ка, братец, к лейтенанту князю Мешкову и скажи, что этому господину ещё выздоравливать часов шесть. Всё это время он проспит. Будить нельзя. А вот как проснётся, можно будет задавать вопросы. Всё понятно?
– Чего ж тут не понять? Всё сделаю, госпожа лекарь.
– Да, ещё. Хорошо бы мне что-нибудь поесть.
– Сию же минуту расстараюсь, госпожа лекарь.
Рассыльный исполнил всё добросовестно. Сверх того, он в процессе лечения старательно глядел и запоминал.
Утро застало русскую мини-эскадру посередь открытого моря и принесло новые заботы.
В лазарет спустился лейтенант Мешков в сопровождении казачьего хорунжего. Как он и ожидал, госпожа судовой врач уже была на ногах. Князь показал глазами на всё ещё спящего француза. Мариэла негромко ответила:
– Хотите допросить? Не возражаю. Он уже в полном порядке.
– Он – да, а вы?
– Я даже поспала немного. – На лице мага жизни появилась понимающая улыбка. – Хотите, чтобы я присутствовала?
Михаил Григорьевич чуть поколебался.
– Умение определить, правду ли говорит пленный, было бы весьма кстати.
Казак кивнул с видом знатока.
– Тихон Андропович, а вы знаете французский?
– Нет, Марья Захаровна, но мне так и так надобно доложить своему начальству.
Молодая женщина кивнула:
– К вашим услугам. Начинайте.
Неболтай, выслушав перевод допроса, сделал свои выводы: высадка в районе Севастополя крайне маловероятна, а значит, можно пока заняться своими делами. Конечно, после доклада есаулу.
Поскольку знания славного казака об обменном курсе французских денег были самыми приблизительными, то он мысленно запланировал визит к меняле. Это было самым первым из личных дел. Вторым – раздача долгов. Третьей по срочности – забота об оружии. Память подсказывала: пришельцы при первой же возможности исчезнут из этого мира, и если пули ещё можно заказать (а того лучше – пулелейку), то те кристаллы, о которых говорил чужестранный лейтенант, рано или поздно придут в негодность. Значит, надо изыскать способ изготовить такие же. По разумению хорунжего, магистр-мужчина, к тому же способный на всяческую магию, уж точно должен разбираться в оружии лучше, чем женщина-врач. Но тот находился на французском корабле. А кто следующий среди иностранцев по оружейным познаниям? Капитан, конечно. И Неболтай решительно направился в рубку.
– Риммер Карлович, дозвольте спросить кое-что о вашем оружии?
Польщённый моряк, разумеется, согласился.
– Вот говорили, что без камушка внутри пистоля вашего или там винтовки нельзя. Но он даёт возможность выпалить сколько-то раз, а потом всё, менять надо. Кто-то из тутошних может такое проделать?
Риммер напряг память. Не будучи магом, он кое-что всё же знал.
– Сами судите, Тихон Андропович. Кристаллы, что в вашем пистолете и винтовке, не обязательно менять, а можно подзарядить. Но это работа для мага. Четыре подзарядки пройдут нормально. Что до замены: этот вид кристаллов не из редких. Профес говорил: раздобыть такие наверняка можно. Насколько мне известно, их как есть, без огранки, использовать не стоит: будут приходить в негодность очень уж быстро. Ну, здешние ювелиры огранят. Но вот наладить пирит для применения в пистолете или винтовке – маг надобен. Может, и без ранга, студент то есть, но со способностями. А у вас я даже не знаю, есть ли такие. Если и были, так они все погашены, сами знаете. Восстановить можно, я слышал, но не знаю, как это делается. И защита потом понадобится, вот как у наших магов. Насчёт способностей – тут Мариэла может проверить. Но с кристаллами для оружия она работать не умеет. Ещё у нашего дракона спросить можно. Он в этом толк понимает. Тифор тоже, само собой, да только он по приходе в порт будет усталым до последней степени. Помяните моё слово: свалится без задних ног…