– Напоминаю, джентльмены: русский кораблик невелик и не может иметь большой экипаж. Между тем орудие на палубе без всякой защиты. Этим и объясняю стремление русского капитана не выходить на близкую дистанцию. Он с очевидностью бережёт орудийную прислугу. Осколки бомб вряд ли могут повредить чугунные орудия, но зато способны значительно повыбивать артиллеристов противника, которых просто некем будет заменить. И согласен с капитаном Леру: при явно тонкой обшивке даже простые ядра, тем более бомбы могут причинить невосполнимую потерю экипажа и даже повредить орудие, на что, впрочем, рассчитывать я бы не стал. Также полагаю необходимым сбор дальнейших сведений об этом кораблике.
– Ваша точка зрения, мистер Скотт, имеет под собой некоторые основания, – неохотно признал адмирал Дандас. – Что скажете, коммодор Филипс-Райдер?
– Я бы посоветовал при встрече с этим русским не отряжать в погоню за ним одиночный корабль, а отгонять его пушечным огнём. Коммодор Скотт отметил повышенную осторожность противника. Этим и надлежит воспользоваться.
– Благодарю вас, коммодор Филипс-Райдер, за весьма здравое замечание. Все необходимые распоряжения по эскадрам, включая французскую и турецкую, будут отданы. Вам же, мистер Скотт, следует понять, что хотя ваша мысль о разведке не лишена смысла, но таковые операции совершенно вне вашей компетенции. Сообщение адмиралу Гамелену будет послано. Джентльмены, вы свободны.
Все собравшиеся знали, что именно адмиралу Гамелену предстоит командовать объединённой эскадрой союзников.
Командир «Морского дракона» рассудил, что, имея уже готовый двадцатипятифунтовый гранатомёт на корме, стоит начать со сборки подъёмника гранат именно для него. Деревянный настил палубы на корме был разобран, в металлических листах, находившихся под ним, Тифор прорезал квадратный люк, и закипела работа.
– В сущности несложное механическое устройство, – рассудил лейтенант Мешков, глядя на металлическую стойку, на которой предполагалось закрепить два зубчатых колеса с бесконечной цепью с лотками для гранат.
Затем дотошный начарт обошёл вокруг подъёмника.
– Сделано аккуратно, – одобрил он. – Интересно, зачем бронзовые вкладыши на роликах?
– Как раз это понятно, бронза даёт уменьшение силы трения, и смазка, опять же, – ответил Семаков, которому также было любопытно глянуть на иноземную машинерию. – Я другого не понимаю: как нижнее колесо крутить? Рукояти не предусмотрены, а работа не из малых; усилие на цепи, как я прикинул, пуда четыре с половиной.
У Тифора Ахмедовича, похоже, был прекрасный слух, он ответил без всякой запинки:
– Это и не нужно, Владимир Николаевич. Вот привод, – на ладони рыжего пришельца показались четыре полированных кубика.
Комендор Максимушкин скосил глаза и тихо промолвил:
– Эка сверкают, ну ровно золотые.
Начарт тоже не жаловался на слух и отреагировал сразу:
– Нет, братец, не золото это, хоть и блестит. Камень такой, называется пирит, около Екатеринбурга похожий добывают, только иностранцы отполировали кубики так, что хоть глядись в них. И он куда твёрже золота. На зуб даже и не пробуй.
Через два дня подъёмник был собран и даже задействован. Князь не поленился лично спуститься в трюм и внимательно приглядеться к работе нижнего колеса и цепи. Потом начарт собственноручно опробовал управление (небольшую серебряную табличку, вделанную в стойку на палубе). После этого состоялся негромкий разговор командира со старшим помощником.
– Владимир Николаевич, вижу кое-какие недочёты.
– Слушаю внимательно, Михаил Григорьевич.
– В трюме темно. Ну как кто из матросиков попадёт штаниной в колесо – ведь так и ногу сломать может, ей же. Освещение нужно, пусть даже слабосильное. Хорошо бы два фонарика. Или две лампы.
– Лампы? Я против; если борт пробьёт, то масло может разлиться, а пожара нам тут не надобно. Купим фонарики у наших друзей. Что ещё?
– Я подумал… – Тут Мешков понизил голос до шёпота. Слышно было лишь нечто вроде: – Спросить у Тифора…
– …Даже не знаю, где взять…
– …Во флотских мастерских должен быть…
– …Много ведь не надо… послать кого из унтеров…
Семаков вновь повысил голос:
– Тифор Ахмедович, ваше мнение потребно.
Подошедший магистр выслушал вопрос, заданный всё тем же приглушенным голосом, и понимающе кивнул:
– Никто такого не пробовал, но теория не запрещает. В самом крайнем случае смоем.
– Ну да… Кроев!
– Я!
Последовал короткий, столь же негромкий и потому невнятный диалог:
– Нам нужно раздобыть… во флотских мастерских поискать…
– Ваше благородие, а зачем… у меня запасец…
– Какого цвета?
– Это ваш-бродь, проверять надобно…
– …Кисть малая найдётся? Тащи всё, что имеется!
Не прошло и пяти минут, как пластинка управления оказалась покрыта слоем прозрачного тёмно-жёлтого лака. Теперь её трудно было принять за серебро.
– Тифор Ахмедович, что скажете?
– Ваше благородие, нельзя трогать, лак просохнуть должен, – встрял боцман.
– И не собираюсь, сударь… – И рыжий загадочно пошевелил пальцами рядом с остро пахнущей пластинкой. – Ага… как я и говорил: нормально проходят потоки. Пусть сохнет.
Российские офицеры удовлетворённо переглянулись: уж теперь-то никто не примет эту деталь за серебряную.
– Да, вот ещё: Михаил Григорьевич, наш мичманец ведь не в полной мере знает о негации. Ты уж его просвети. Ему ведь в случае чего тебя заменять.
Лекция состоялась в тот же день.
Вечером послали письмо-просьбу с заказом четырёх фонариков для освещения трюма.
А ещё через день гранатомёт повысил боеготовность: установили полукруглый щит из железного листа толщиной в три четверти дюйма, который мог в какой-то степени прикрыть прислугу от осколков.
В качестве очередной посылки из портала вылезли детали второго гранатомёта, гранаты к нему, а также фонарики. Гранаты были двух видов: хорошо знакомые двадцатипятифунтовые (триста штук) и полтора десятка новых, весящих, по словам изготовителей, пятьдесят пять маэрских фунтов. Отдельным пакетом прибыла инструкция к новому гранатомёту. В последнюю очередь пришли личные письма иноземцам. Командору Малаху целых два.
Все адресаты разошлись по своим углам. По прочтении лейтенант обвёл глазами товарищей и произнёс:
– В этом письме есть нечто, что касается нас всех, кроме Таррота. Тифор, собери команду в гостиной.
Пока люди рассаживались вокруг стола, Малах про себя отметил: они не встревожились, но отчётливо подобрались.
– Значит так, ребята. Я получил письмо от Сарата, и вот что в нём говорится…
Глава 19
Жандармский штаб-ротмистр Переверзев, служивший в Третьем отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии – а это учреждение, помимо всего прочего, контролировало иностранцев, – пребывал в нерешительности и даже в смущении. Сам себя он полагал вполне опытным в жандармских делах и даже чересчур опытным для такого небольшого чина. Но иностранцы, взятые на заметку его людьми, решительно выбивались из всех канонов и стереотипов.
То, что они говорили по-русски, не было таким уж необычным. А коль на то пошло, скорее, это было ещё одной причиной для внимания.
Странности были другого рода. Начать хотя бы с происхождения: оно было тёмным. Их акцент не походил ни на один иностранный. Правда, среди них имелся немец (если верить имени Риммер Карлович), но и у того произношение совершенно не соответствовало тому, что жандарм слыхивал у природных немцев, выучивших русский язык.
И уж ни в какие ворота не лезло присутствие в этой группе молодой женщины с медицинским образованием. Из надёжных источников стало известно: сам Пирогов признал выдающиеся умения и таланты этой дамы.
То, что эти иностранцы – не шпионы, было практически ясно. Они не задавали подозрительных вопросов и не встречались с подозрительными людьми. Больше того, оказывали услуги флотским. Они помогли построить небольшой корабль, названный «Морским драконом» и попавший под командование лейтенанта Семакова. И это судёнышко взяло на абордаж французский пароходофрегат. Из всех флотских источников слышалось одно и то же: «Огромное везение». Допустим, но ни один шпион не позволит себе содействовать захвату корабля своей или союзной державы. Никакая тайная операция не стоит столь дорогостоящего прикрытия.
Прикрытие… Оно-то у этих иностранцев было, и ещё какое! Острено, адъютант самого Нахимова, пребывал в совершеннейшем восторге от «Морского дракона». Адмирал с очевидностью благоволил лейтенанту Семакову. Пирогов, если верить сплетникам, чуть ли не набивался этой иностранке в ученики. Правда, та, по слухам, отказала. И в довершение всего – медицинская практика этой девицы-медика среди местных дам. Кому-то она новые зубы вставила, да так, что от своих не отличить, другой оспины на лице вывела; да кашель, да мигрень, да мало ли чего ещё. Результат налицо: попробуй эту особу тронь, так разобиженный женский гарнизон Севастополя живьём съест и косточки выплюнет. Может, и костей не останется.
Жандармский офицер вздохнул. В другой ситуации он постарался бы сам поговорить с этими иностранцами – хорошо построенная беседа стоит неумелого допроса. Но с такими покровителями… Ну нет, не надо искать бомб на карьеру. Что ж, придётся и дальше наблюдать.
То дополнительное письмо, которое получил командор Малах, заключало в себе требование (не просьбу!) всесторонне оценить не только новую модель гранатомёта, но и особенности тактики его применения против негаторов. А это значило, что в боевой поход предстояло пойти Тифору как магу-универсалу, Риммеру как моряку и Малаху как офицеру. Но до боевого похода предстояли учебные стрельбы. А до них – сборка носового гранатомёта. Комендором при нём назначили Патрушева, а Максимушкин остался при своих. Логика в назначениях была: первый осваивал новый гранатомёт с нуля, а второй был опытен со старым. Не имело смысла смещать комендора с должности, где он уже прекрасно себя проявил.