Глава шестаяБольшой шухер
…Если в себя не втягивать, то горло меньше дерет. С осторожностью попыхивая трубкой, Лоуд спускалась по неудобным ступенькам и раздумывала о том, что Светлоледи — удивительно пришмонденая баба. Насквозь подзаглотная, а уж в остальном — ни в какие ворота. Но образованная, этого не отнять. Пожалуй, будет поученее Укса. Вот «шухер» — очень правильное слово. Когда начинается веселье, так именно, он, шухер, и случается.
Лоуд спустилась к подножью, гаркнула на хвостача с тачкой, — тот поднапрягся, покатил быстрее. Надо бы приставить сюда десяток лентяев, чтоб ступеньки ровняли. Хотя, что они успеют? Да и какие-то «наряды-работы» у них расписаны, краснокамзольники выдают — нет, с этими бумажками вообще запутаешься.
Во вражеском лагере коки-тэно ориентировалась свободно — успела дважды обогнуть, прежде чем водоноса подрезала и к главным красночам поднялась. Забавно там вышло, хотя когда бабахнуло, чуть не обоссалась. От неожиданности, естественно. Да, вот этак что-то новенькое, небывалое и узнаешь…
Следовало поторапливаться — завыл, довольно красиво и переливчато, сигнальный рог, хвостачи вдруг засобирались, складывая инструменты и спешно строясь десятками. Лоуд деловито шагала мимо, пускала дым — припёрки поглядывали с завистью. Видимо, трубка была штуковиной, достойной большого уважения. Оборотень и сама начинала думать, что в этом дыме что-то есть, хотя во рту горько и пить хочется.
Клетка со зверьком-шпионом стояла на прежнем месте — за штабелями бревен, подальше от лентяев-строителей — этим только дай повод глазеть и не работать. Вокруг клетки вышагивал часовой с длинным копьем в руках. Босые пятки отбивали такт по вытоптанной земле, выпущенный в прореху портков хвост сурово хлестал по ногам. Видать, опытный служака.
Лоуд на ходу подобрала у штабеля ветку, обломала лишние сучки. Главное в шпионском деле — уверенность.
Часовой что-то сказал — хвостачи болтали вроде бы по-человечески, но этак навыворот, что ющец их разберет.
— Заткнись, чертт бы тебя побрал, — одернула Лоуд часового. Командный рык хвостатые вонючки очень даже понимали, только нужно было это «чертт» вворачивать — так все краснокамзольники делали. Выразительное, кстати, слово, хотя, что за дарка здешние Пришлые поминают, неясно.
Лоуд пихнула-подкатила поближе чурбак, поддернула на коленях красивые брюки, с удобством села, ткнула суком лохматый бок свернувшегося за прутьями клетки пленника:
— Эй, волк-недоросток, не сдох еще?
Узник гневно, но тихо заворчал.
— Не околел, — сделала вывод шпионка. — Поили-кормили? Гадил исправно? У вас, енотов-потаскунов, желудок с ладошку, вас пережеванным кормить нужно.
Пленник перевернулся, приоткрыл один глаз.
— Э, чертт бы вас с Логосом взял, еще подмигивает, игрун бесхвостый, — покачала головой Лоуд. — Скоро жирок-то растрясти придется — к начальству тебя отведем. Чтобы был готов, яйца вылизал, вонь подхвостную развеял. Понял, чучело криволапое?
Мин смотрел злобно, но в оба глаза, и заворчал согласно.
Оборотниха пустила клуб дыма погуще-покрасивей, встала с чурбака, прицелилась трубкой в часового:
— Охранять! Чтоб никто не подходил!
— Сларагерва! — браво заверил хвостач.
— Так-то, чтоб вас чертти потоптали, — Лоуд двинулась дальше…
По насыпи маршировали хвостачи — судя по предвкушению на мордах, вояк ждал ужин. Лоуд на всякий случай пригрозила их старшему трубкой — тот втянул живот, приосанился. Краснокамзольников хвостачи боялись до икоты, шпионка уже не раз успела в этом убедиться.
Немногочисленные бесхвостые строители трудились на дроблении камня в карьере, что прорубился в скалы за уже возведенным зданием, обозванным Лоуд для простоты понимания «свинячьей конюшней». Людей-рабов было немного: с десяток, все скованные попарно, оборванные так, что муди на виду болтаются. На Хозяине и Спауне одежды тоже поубавилось.
— Новые где? — рявкнула Лоуд старшему охраны — зачуханных пленных сторожило аж четверо хвостачей.
— Здесь, сэр, — хвостач указал своим хлипким мечом.
— Ко мне их, живо!
Лоуд с удовольствием оглядела соратников — эк их за полдня поистаскало-то. Городской шпион успел ноги сбить — к сапогам-то шибко добротным привык, босому неудобно.
Лоуд обернулась к старшему охраны:
— Одежда с них где?
— Они сам порвавши. Так оних вели… — охранник сбился за непонятные слова.
Коки-тэно неспешно переложила трубку в левую руку — старший охранник получил кулаком в ухо, затоптался, залопотал что-то оправдательное.
— Обуть и одеть, — приказала Лоуд. — Их к Самому велено отвести. Ясно?
Хвостач забормотал утвердительно, присел и принялся стаскивать с себя сапоги — судя по гримасам, маловата ему была новая обувка.
Лоуд ткнула трубкой в страдальцев:
— Что, нищеброды, работа не нравится? Логос велел разные науки превосходить, ибо нет ремесел ненужных.
— Истинно так, сэр, — почтительно заверил догадливый Укс. — Во многоликости трудов польза превеликая.
Тут и Спаун, которому сунули сапоги, сообразил, принялся кланяться, бормоча благодарности. Дергаемому цепью напарнику тоже пришлось поклоны бить. Очень мило.
Подобревшая Лоуд хлопнула по плечу охранника:
— Одежду вернуть, умыть, держать наготове. Скоро заберу. Понял, мартышка?
Старший охранник воспринял неведомую «мартышку» как должное. Лоуд на всякий случай напомнила про всё забирающих черттей и двинулась к берегу. Оставалось самое трудное — отыскать тайник. Мысль прятать оружие и имущество в реке, на взгляд опытной коки-тэно, была глупейшей — закудхаешься искать тот мешок.
Оказалось, не так сложно, едва Лоуд миновала пристань с часовым пикинером (на кой чертт длинные копья обзывать какими-то «пиками» даже Логос понять не способен) и вышла к тростникам, как в глаза бросилась крупная дохлая рыба, весьма неестественно болтающаяся на воде. Оглядевшись, шпионка двинулась к поплавку-намеку — вода, пусть и не морская, обняла очень славно.
Едва Лоуд нащупала бечеву, продетую в жабры тухлятины, как у прибрежных камней неслышно вынырнула голова — смотрел Сиге недобро.
Лоуд для успокоения превратилась в Светлоледи, потом в самого селка, и в себя-тетку. Зоркий тюлень вынырнул рядом и спросил:
— Как там?
Вообще-то, Лоуд было приятно услышать чистую, истинно морскую речь. Эх, давненько в последний раз доводилось слыхать этот глубинный язык. Говоришь, говоришь на всякой человечьей дряни, уши от этих корявостей вянут.
— Нормально. Все на цепях сидят, я дело готовлю.
Дарки задрали головы: над рекой проплывала давешняя летучая какашка — вблизи она казалась куда как крупнее. Пузатое, надутое тело, видимо тканевое, под ним подвешен короб, механизм какой-то крутится, следом дымный хвост струится.
— Чего только не придумают, шмондюки подзаглотные, — с опаской пробормотала оборотень — летучая колбаса выглядела странно и ненадежно — вот запросто бухнется, хорошо если в воду, а не на голову.
— И не говори, — согласился селк. — Утром летало, сейчас опять. Ничего, морская пехота уже идет. Через день здесь будут.
— Мы сегодня начнем. Так обстановка складывается, пришлось план ускорения запускать, — прокряхтела Лоуд, пытаясь оторвать от дна тяжеленный мешок.
— Сами вы не управитесь.
— У нас амбразуры и шарометы готовы.
— Убийственный пар пускать будем, — небрежно пояснила коки-тэно. — Так что пусть морпехи поторапливаются, если поглядеть хотят. Да и скажи им, что важный мертвяк в верхних комнатах в шкафу будет спрятан. Это если ваши вояки вовремя не успеют. Мертвяк на имя Остера откликался, как в действительности его звали, непонятно. По титулу был пол-ковн-иком или мажором — тут я слегка забыла. В общем, он весь бритый и важный. И горло изящно перерезано.
— Понятно, найдем.
— А мне вот не понятно. Зачем вам мертвяк? Он уже завтра развоняется, что в нем толку?
— Чучело набьем. Традиция такая, — объяснил селк.
Лоуд хмыкнула:
— Кому врешь? Кудхает, аж усы растопырились. Не стыдно?
Бесстыжий тюлень помог дотолкать мешок до самого берега, дальше Лоуд надрывалась сама. Жить безупречным оборотнем, несомненно, участь счастливая, но утомительная. Какой хочешь облик принимай, но сил-то у тебя от иллюзорной груды мускулов не прибавляется. Оттого любила Лоуд шнырять мальчишкой или юнцом-недоростком — вот тогда чуешь себя сильным-ловким, аж в радость. Но у людей мелковатый образ уважением не пользуется. Вот если мужик бычьего обличия по улице косолапит, тогда да…
Впрочем, сейчас выбирать не приходилось. Лоуд закинула мешок на плечо, стараясь шагать непринужденно, миновала пристань. Хребет уже ломило, а еще в гору подниматься и ленивых цепных шмондюков освобождать. И что в этот мешок напихали⁈ Там на десять латников хватит. Нет, так дело не пойдет.
Лоуд остановилась у тропки, поставила мешок, — от лодок поднимался десяток хвостачей. Коки-тэно для убедительности вынула из кармана сержантскую трубку — внутри благородного прибора булькнула бурая жижа. Ладно, придется пустую сосать. Сержанта-краснокамзольника здесь все равно в лицо знать должны.
— Стоять!
Цепочка хвостачей, вздрогнув, замерла, старший с зарубкой-татуировкой на плече поспешил к господину сержанту.
— Одного сюда, — Лоуд указала трубкой на не самого рослого воина, одновременно сапогом пихнула мокрый мешок. — Нести груз!
Хвостачи смотрели обиженно, указанный затоптался на месте.
— Сэр, молитва… — робко замямлил старшина.
— Успеет, чертт бы вас, — Лоуд стукнула непонятливого хвостача-старшину трубкой по лысому лбу, жижа плюхнулась тому на нос.
Старшина поспешно выдернул из строя облюбованного оборотнем несчастного и десяток торопливо устремился прочь. Командир, размазывая по мордосу пахучую дрянь, с ненавистью оглянулся на краснокамзольника-самодура.
— Так-то, чертти бы вас, — довольная Лоуд пихнула во впалый живот новоявленного носильщика. — Взял и пошел!