Царь подъехал к Лобному месту, где стоял новый дьяк Андрей Щелкалов.
– Чти! – приказал он.
– Приговор государя царя и Великого князя Ивана Васильевича всея Руси и царевича Ивана, о тех изменниках, ково казнить смертью, – громко начал дьяк.
– Вины им вычесть и казнить, – снизу тихо сказал Грозный и повернул коня к плахам.
У плах, на пологом спуске в начале улочки Великой, уже стояли на коленях все триста приговоренных к смерти. Среди них Иван разглядел епископа новгородского Леонида, казначея Фуникова, дьяка Висковатого, князя Вяземского. Отдельно, посреди огромного костра, стоял привязанный к столбу Алексей Басманов. Иван посмотрел на него и отвернулся. Присмотрелся. Большую часть заговорщиков составляли купцы. Сурожане и гости с Китай-города из Москвы. Жиды, варяги и немцы из торговых слобод Новгорода.
– Здесь, здесь их казнить надобно, у Торга, – про себя подумал царь, – Что бы всему этому торговому и городскому люду, все посадской голытьбе не повадно было голову поднимать, – остановил взгляд на дюжем купчине огромного росту.
– Кто таков? – спросил Угрюма.
– Харитон Белоулин, – ответил услужливо сотник с другой стороны.
– Ордынский гость? Что ж он среди них делает? Что ж им вообще, люду этому торговому неймется. Андрей Боголюбский их душил, Всеволод Большое гнездо душил, дед и отец мой душили, а они опять шипят как змеи. Вот уж точно одну голову срубишь, у них три вырастают. И этот из Орды туда же. Ему-то что? – опять спросил он.
– Он с Ордой посредником был. Через него хотели орды бунтовать, – ответил тот же сотник.
– Ему первому голову и долой. Покажем Орде, кто в доме хозяин. Главных на плаху, остальным милость моя.
– Царь жалует милость, – по сигналу опять громко закричал Щелкалов, объявляя помилование почти двум сотням осужденных.
Остальных псари потащили к плахам. Первой слетела голова Харитона Белоулина, обрызгав кровью ближних к ней псарей. Кто-то бросил факел в костер под Данилой, и пламя скрыло его. Куда пропал сын его Федор Басманов, ходило много слухов, но доподлинно не знал никто. А Жанна в это время, в сопровождении своих верных сестер, загоняя коней, подлетала к Вратам, к Гусь-камню в Коломенском. Обернулась на дым у Кремля, махнула рукой прощаясь, и ринулась в Портал.
На маленькой башне Кремлевских стен, называемой Царской, в тени черепичной крыши, стояла и смотрела Малка. Она сжала кулаки до боли в суставах и сама себя успокаивала.
– Он сам хотел. Он устал дядька старый. Ему лучше там будет, – отвела взгляд от костра и увидела, как топор опустился на шею Вяземского, – Так тебе пес. Не трогай моих сестер. Я вас всех на плаху. Больно к крови пристрастились., -глянула еще раз на Поганую лужу, тяжело вздохнула, – Опять одна что ли? Что ж за доля такая! Поддержи Мать Артемида!
Глава 4Набег
Разве подобает царю, если его бьют по щеке, подставлять другую? Как же царь сможет управлять царством, если допустит над собой бесчестье?
Полагая, что после подобного подвига на Переволоке и снятия осады с Астрахани Москва станет сговорчивее, Девлет-Гирей вновь начал просить себе Казань, Астрахань и даров. Больно хотелось хану денег, шуб, кречетов.
Иван, получив от него письмо, хитро пожевал губами, сказал:
– Пишите, – еще раз хитро прищурился, начал диктовать, – Мы бы тебе, брату своему, за поминки не постояли, но в Москве был пожар большой, и книги, в которых те поминки значились, потерялись; а который ты нам счет прислал поминкам, то здесь старые люди говорят, что столько никогда не посылалось, и ты бы, брат наш, этот счет пересмотрел и дал нам знать, как тебе с нами впредь в дружбе и братстве быть.
Братство это, Иван знал, было призрачным. Не сегодня-завтра крымский хан поймет, что последняя казна новгородская в руках Московского царя и следующий он. Это пока ему кинжал раздора глаза отводил, стравливал его с турецким султаном. Но царь знал, что всему есть предел, что найдется и в Бахчисарае чародей, который его козни раскусит. Вот тогда Девлет вызверится совсем, потому надо держать ухо востро. Как там говаривала Малка, он вспомнил. «Кто предупрежден – тот вооружен». Правильно говорила, в ней мудрость волховская живет. Надо готовиться к встрече. Он послал умельцев обустроить последний рубеж на пути к Москве – левый берег Оки. Там люди из опричных приказов срубили заслон из двух частоколов высотой по грудь стрельцу. Землей засыпали, вырытой изо рва перед ними. Отсюда стрелки могли плывущих через реку татар без труда, как уток отстрелять.
Другая часть умельцев пошла Большую Засечную черту в порядок приводить. Шла та черта по лесным буреломам южнее реки Оки от города Переславля-Рязанского через Венев, Тулу, Крапивну, Одоев и Лихвин до верховьев реки Жиздры, что в Брянских лесах. Шла по речкам, болотам, буеракам и чащобам. Там, где был хоть какой проход, пролаз, те умельцы валили завалы лесные, валы сыпали, рвы рыли и частоколы вбивали. Да еще ставили крепостицы малые.
Вообще Иван Васильевич двигал земли свои опричные на юг в Дикое поле. Оттесняя не мирных соседей станицами казачьими, юртами татарскими и городками опричными. Вспомнил, как сказал ему Девлет-Гирей, что, мол, Москва несется Крыму в соседи, хмыкнул, нет уж, такой сосед нам не гож.
От того соседа отгородились в самом Диком поле сторожами да станичниками. По всей степи, где трава высока так, что и всадника не видать у каждого дуба, у каждого дерева одинокого стоял дозор. Каждые три дня менялись на нем конные гонцы. Как увидит сидящий на верхушке пыль в степи, так сигнал соседу подает. Пластуны же по ширине дороги протоптанной легко могли определить, кто и куда, и каким числом пошел. Коли и вправду враг какой, то жгли уже корзины с берестой, не до утайки в этом случае.
Обо всем подумал государь, однако сегодня он позвал к себе известных воевод, что со степняками не раз в стычки выходили. Иван вышел в палату. По лавкам вдоль стен сидели бояре Михаил Воротынский и Михаил Тюфякин, дьяк Ржевский, а рядом с ними опытные станичники, вожи-проводники, что по степям дружины водили и сторожа, не один год в Диком поле кочующие.
– Здравствуйте бояре и люди служилые, – Иван сел на трон, жестом приказал всем садиться, – Позвал по делу. Всем известно, что ждем к себе гостей из Крыма. А незваный гость – хуже татарина. Потому дьяк вам зачтет государев указ.
– По государеву, цареву и великого князя Ивана Васильевича всея Руси приказу боярин князь Михайло Воротынский приговорил с детьми боярскими, со станичными головами и с станичниками о путивльских, и о тульских, и о рязанских, и о мещерских станицах, и о всех украинных дальних и ближних, и о месячных сторожах, из которого города, к какому урочищу станичникам поваднее и прибыльнее ездить, и на которых сторожах, из каких городов и по скольку сторожей ставить, где б государеву делу прибыльнее и государевым украинам было бережнее, чтобы воинские люди на государевы украины безвестно войною не приходили, а станичникам бы к своим урочищам ездить и сторожам на сторожах стоять в тех местах, которые места были усторожливы, где б им воинских людей можно устеречь…, – монотонно начал Ржевский.
Русь готовилась к набегу.
В Бахчисарае, в саду, где у фонтана отдыхал хан, появился, как и ожидал Иван, чародей из Хаджи-Тархана. Как появился, загадка. На то они и чародеи, чтоб появляться неожиданно. Повертел в руках кинжал, подарок из Москвы, наклонился к уху Девлет-Гирея, долго шептал, затем распрямился, протянул кинжал хану со словами.
– Отправь назад! Или нет, принеси его на конях своей орды прямо к Кремлевскому терему Ивана!!!
– Спасибо за совет, уважаемый, – поклонился хан, – Готовьте орду!!!
Крым начал готовиться к походу на север.
– Война! – полетело по улусам, – Война! Хан повелевает, чтобы все татары, ему подвластные, в течение одной луны приготовились к войне и запаслись кормом на долгий путь!
Бабы достали дорожные кожаные мешки, что привешиваются к лошади. Сушили пшено, толкли, жарили и сыпали в мешочки для припасу. Готовили сыр и мясо. Коптили, вялили и сушили конину и баранину. Отдельно клали кобылий сыр, полакомится в дороге. Все пришло в движение. Оба войска изготовились к прыжку.
Иван ждал крымцев на Оке. Ждал во главе полков, все предусмотрев и решив сломать им хребет, окончательно и навсегда. Он не знал только одного, что теперь измена созрела среди земцев. В шатер царя, отодвинув плечом Годунова и Скуратова, Малка вошла стремительным шагом. Зыркнула на Угрюмов и они выкатились из шатра, встав вокруг него, чтоб ни одна живая душа не могла услышать, что твориться за его тонкими стенами.
– Государь, я тебе новости расскажу, – ведунья села на низкую лавицу.
– Откуда? – Иван повернулся к ней.
– Сороки на хвосте принесли. Девлет ведет войско большое, Изюмским шляхом, а не Муравским, и кто ж его знает, как дале пойдет.
– Сторожа говорят, что в Диком поле татар нет! Да и у меня на Оке пять полков земских и один опричный. Встретим, – запальчиво возразил царь.
– Я тебе сказку расскажу. Ты садись, не мечись перед носом, не елозь перед глазами. Садись и слушай. Отец твой Василий имел до матери твоей Елены в женах Соломонию Сабурову. Ей ворожейка Степанида. Весьма вредная баба была, – вспомнив что-то свое, задумалась Малка, – Степанида Рязанка предрекла ей, что детям у нее не быть! После чего папаша твой сплавил Соломонию в монастырь в Суздаль.
– Это дело известное, не время сейчас о моей родне поминать, – оборвал ее Иван.
– Это мне знать, когда кого поминать! А твое дело слушать!! Там в монастыре, когда мать тобой брюхата ходила. Монашка Софья, бывшая царица, тоже от кого-то понесла. И в одно ж с мамкой твоей время родила, почитай то же сына царского. Правда сынок тот умер во младенчестве и схоронили его в том же монастыре. Но вот люди мои говорят, что в гробике том, кукла в мальчиковой рубахе, опоясанная пояском с кисточками.