Встал тот Бог и направился дальше на север. Пришел к Маране, к пещерам ее, рассказал про веселый народ, что помог ему добраться в ее края. Марана вздохнула, мол, ты одарил, а я так осталась. Они ведь и мне услугу оказали, почитай на пол большого дня отдохнуть мне дали. Пусть же та Серебряная маска еще одно чудесное свойство имеет. Кто захочет внешность изменить, голос другим сделать, пусть маска ему поможет. Сказала так Марана, поднялась от земли и в темную безлунную ночь прилетела на Замри-гору, пошептала над той Серебряной маской и стала она маской перевертышем. Но не всем открыла тайну эту черная ночь, только тем, кому маски менять Доля дадена, не для смеху, а для страху, не для веселья общего, а для тайных дел. Чародей еще что-то рассказывал сгрудившимся у его ног молодым ребятам и девчатам, но Малка поманила рукой к себе Анну и Волдыря и отошла от костра подальше.
– Ну что ворожеи лесные, наслушались сказок скоморошьих? – она стояла на самой грани между светом отбрасываемым костром и темнотой ночи.
– Хороши сказки. А что кто-то знает тот секрет? – Анна напряглась, ожидая ответ.
– Какой секрет, – невинно уточнила Малка.
– Серебряной маски, – гнула свое Анна.
– Так нет его, – Малка чуть подвинулась на границе и пропала из вида, – Всякая кукла свою маску имеет, научись ее менять, – голос шел из места где кончался свет и начиналась ночь, из места где не было света и тьмы.
– Как? Как научиться? – Анна чуть не плакала.
– Жизнь научит, – шепот раздался прямо в ухо. Анна отпрянула, увидев рядом с собой серую тень.
– Вот они вторые маски. Там где шум и веселье, там, где яркие краски, где фейерверк огней и россыпь смеха, там всегда рядом серая, тихая, незаметная тень без лица. Тебе не надо быть такой. Возьми ковшик мой хрустальный выпей водички живой, а я вот пойду к костру, попробую, какой мед ныне скоморохи варят. Льющееся веселье. Так его чародей назвал. Хорошо назвал, – Малка опять стояла в свете от пламени костра. Величественная молодая и прекрасная. Затмевая собой само пламя волшебного костра, – Эй скоморохи, – крикнула она, – Скучно стало! Али у нас сегодня не Иванов день!!!
– Берегите Кудеяра, – в ухо шепнула тень Волдырю, – Не скупитесь кукле на дары, а то, как бы самим куклами не стать.
– Гуляй народ!!! – закричал молодой скоморох, и ударил в бубен, – Прокатился колесом у ног Анны, – берегите Кудеяра и кукле поклон, – На ходу обронил он.
С первыми лучами солнца погас костер, горевший на небольшом взгорке посреди поляны. Пропал родник волшебный. Разошлись на все четыре стороны скоморохи, веселый вольный народ. Кто с гудком, кто с Петрушкой, кто с медведем на цепи. Пошли в соседнюю деревню Анна с Волдырем, где они коней оставили. На лесной тропе выскочила к ним белка. Села как ручная, посмотрела и прыгнула прямо в руки к берегине.
– Это вам мой зверек огневушка-поскакушка, – раздался голос Жрицы Артемиды, – Будет, что не так, выпускайте ее, она меня найдет.
– Благодарствуем, Дева Ариев, – поклонились земным поклоном оба.
И бродила с тех пор кудеярова ватага по Дону и Дикому полю. По Волге от Ярославля до самой Астрахани. По Днепру летала на быстрых чайках и юрких стружках. Брала товару, сколь могли унести, и сама удача ходила с ними под червлеными парусами. Никто и нигде не мог поймать неуловимого атамана. Вот, кажись, уже достала его погоня, но только нырнут его скорые лодочки за поворот, как в воде растворятся, даже круги не идут. Говорила молва, что знает Кудеяр пещеры заговоренные, куда только ему да его ватаге вход, а всем только помрак. Ходил Кудеяр и в Крым к ханам, в монастырях крымских свечи ставил. В Кафе приору орденскому дары приносил. А еще та же молва говорила, что уходит атаман в чащу ото всей ватаги со своим волхвом Велесовым и ворожейкой своей. Вызывают там идолище поганое, куклу ожившую, и ей молятся, и ей дары приносят, Только этого не видел никто. Вскорости пропал атаман. Опять же народ говорит, что прибрало его идолище поганое, и утащило с собой в страны свои идольские.
Кудеяр же набив вьючные мешки златом и каменьями, с самыми ближними своими воями, уходил тайными тропами в Полабские земли, в Штирию, где осели потомки сына Андрея Боголюбского Георгия. Получив из рук правнуков Георгия и царицы Тамары подорожную, он ушел еще далее на север, где и осел не вдалеке от Бранибора на земле медвежьих родов.
Почти у самого моря основал он замок свой и назвал его замок «Слез».
Иван же вызвал в то время к себе Малюту и злобно спросил, до каких, мол, пор будет вся его опричная рать искать Георгия Васильевича сына Соломеи Сабуровой.
– Ищем государь, с ног сбились, – оправдывался Малюта, – Может им какая сила чародейская помогает?
– Ладно, братца моего найти не могете, а что Кудеяр тоже любомудром стал, что вы его достать не можете? Васька вон Грязной в письмах своих жалостных, не только выкупить себя просит, но еще и про Кудеярку, что в ханском дворце, как у себя дома, пишет. Он вон его видит, а твои соглядатаи нет!!!
– Врет все Васька! Цену себе набивает! Не видел он никакого Кудеяра, – отбоярился Малюта.
– Он не видел, а весь народ, что кругом энтого Кудеяра видит, и песни о нем слагает. Он что, народ, тоже себе цену набивает? – царь склонил голову набок, и Малюта понял, что сейчас грянет буря.
– Найдем государь, – поспешил он, – Найдем и в железной клетке привезем.
– Не найдешь я тебя самого в клетку железную посажу! – Иван ударил посохом в пол, – Иди!
Глава 7Мы теперь не опричь – мы сами двор…
Есть два рычага, которыми можно двигать людей, – страх и личный интерес.
Напрасно искал Малюта, напрасно рыскали по всем городам и весям кромешники. Кудеяр как в воду канул. Только былины и присказки про клады его несметные на пути попадались. То их веселый скоморох на торгу расскажет, то их седой дед гусляр под перезвон струн пропоет, то шепнет на ухо в кабаке, какая-то неуловимая тень, что, мол, был, да весь сплыл. Нет, не было на русской земле Кудеяра, одна слава его атаманская, да рассказы о лихих налетах его только и ходили по дворам, да ярмаркам. Малюта совсем сбился с ног. Его подхлестывало и то, что из всех Рюриковичей, на старший стол метивших, остался окромя государя он, да Георгий Васильевич, известный под именем лихого атамана Кудеяра. Царь мог в одночасье умереть, оставив шапку Мономахову самому Скуратову, да вот только жив был второй наследничек, а того которого нет, его ведь и отравить нельзя и казнить не можно. Потому и ярился Малюта на весь свет, потому и свистела его плеть семихвостка над спинами его ярыжек доглядающих. Но не давался ему в руки старший брат царев, не давался ему в руки лихой разбойник Кудеяр. Как белка в лесу, махнет пушистым хвостом слухов и сплетен, и уже на другом дереве орешки лузгает, только скорлупа летит. И орешки те не простые, как говорит народ, все скорлупки золотые, потому и уходит от погони, след свой золотом заметая.
Государь в Александровой Слободе совсем захандрил, заскучал. Малка поняла, что ему без юбки женской совсем невмоготу, больно падок до бабьей ласки. С другой стороны и больно услужлив бабьим речам сладким. Надоело ей за всеми его женами следить, чтоб он, под их дудку пляшучи, чего дурного не натворил, а бабий волос он хоть и долог, зато ум короток.
– Надо что-то решать, – думала Малка, покусывая кончик косы, выбившийся из-под замысловато уложенной короны волос под золотым обручем. Решительно повернулась и пошла к митрополиту.
– Низкий поклон тебе боярыня, – первым поздоровался митрополит с царской любимицей.
– Низкий поклон тебе отче, – Малка вошла в его келью, – Дело у меня к тебе. Надо епископов собрать и всю твою братию, что с твоего голоса поет и быстро решить, что старые законы мы еще чтим, как Стоглавый Собор решил, потому ни кто перечить не станет, коли царь захочет гарем себе завести, как у наших пращуров было.
– Да ты что! – опешил старец, – Опять к законам Ярилы и Артемиды возвращаться! Никогда!!!
– Царевичи уже большие. Иван Иванович вон с тремя женами по старому закону живет и ничего, никто ему в укор не ставит. Так что наследники есть. Венчанную жену, помазанную, пока Бог не торопит? Я ведь так говорю? – она вскинула глаза на митрополита, – Так? Или нет? Ты что язык проглотил? Тебя кто на это место из служек, духовников царевых вынес? Я! А ты тут перечить? Как поднялся – так и рухнуть сможешь! Собирай своих агнцев, пастырь божий и решай! Быстро решай! Я завтра начну гарем набирать, а то подопечный наш с дурной головы и без ласки бабьей совсем от рук отобьется. Не дай Бог кто ему шепнет, что не только жидовствующая ересь с торговцами в щечки целовалась, но и вы – Вера новая, то же торговцев из храма не шибко гоните. Нестяжатели!!! Смотри, он из воли моей вырвется, вы его под волю свою не подверстаете. Ваши головы первые на колу очутятся и с плах первыми покатятся. Кому на вас указать, всегда найдется! Не поминай лихом! – она повернулась и вышла вон.
– Змея подколодная, – тихо сквозь зубы прошипел чернец. Перекрестил ее в спину, – Ведьма! Но в рог согнет и не пикнет. Ведунья. Надо делать что велела.
Малка же уже везла перед государевы очи первую наложницу царева гарема. Анну Колтовскую, правнучку косожского князя Редеги из Рязанских воевод. Анне было восемнадцать, роду она была древнего, законы старые блюла и вполне подходила для старшей жены царева гарема. Ничего, что перестарок, зато ума уже набралась. В дороге Малка втолковывала рязанской красавице.
– Будешь жить в царицынском тереме. За всеми остальными женами приглядывай. Царь до юбок охоч, потому одной тобой не ограничится. Только в сок вошел. Девок дворовых гони от него в шею. Надо будет, в баньке его сами попарите. Начнешь своеволить или чего не с моих слов делать, голову сверну, как куренку, – она сделала паузу, – Не посмотрю, что роду знатного. На плаху весь род пущу.