— Мне бы тоже хотелось это знать, — сказал пастор.
Кажется, мы обе не услышали, как он постучал и вошел. Или он вовсе не стучал?
— Если только, — в руке священника запестрела копия, — они с Незими не обсуждали пресловутый спор о покрывалах. Может быть, Вендлгард хотела доказать с помощью цитаты из Хильдегард, что в Западной Европе девушкам вполне прилично носить волосы непокрытыми и распушенными, а заодно и надевать украшения, золотые венцы, равно как и белые платья. Почему Господу не радоваться, глядя на них?
Тут меня в очередной раз осенило: пастор намекал на переписку двух аббатис XII века, а именно Хильдегард фон Бинген и Тексвинд фон Андернах, где действительно идет речь о покрывалах.
Склонясь над книгой, Августа и пастор почти соприкасались головами, и немка громко зачитывала фрагмент текста, найти который ей не составило большого труда, притом нимало не смущаясь, старалась придвинуться к духовной особе как можно ближе.
Сравнение с рукописью показало: Вендлгард изменила последовательность слов и перетасовала фразы. Может, в этом и был заключен особый смысл? Текст не везде повторялся дословно, иногда версия Вендлгард звучала архаичнее первоисточника.
Я подумала о Самур-оглы: «Мог ли он сцепиться с кем-нибудь из-за вопроса о ношении паранджи?» Внезапно у меня открылись глаза, фигурально выражаясь.
— Данный текст — всего лишь прикрытие! — вскричала я. — Это зашифрованное письмо Вендлгард!
— И все же принадлежит Хильдегард! — защитил пастор свое открытие.
— Точно. — Августа приобняла молодого человека за талию. — Давайте присядем! Ничего если мы сядем? — Она оглянулась на меня. Ей-таки удалось слиться с пастором, пусть в местоимении.
Они заняли стулья.
— Разве не правдоподобно, — принялась я размышлять вслух, — одна свободомыслящая особа прячется за словами другой, тоже строптивой, не склонной выбирать выражения, однако никогда не попадавшейся на ереси.
— Как это? — спросила Августа, что прозвучало для серьезного ученого необдуманно, почти простодушно.
— Они обе принадлежали к ордену святого Бенедикта. Следовательно, Вендлгард должна была знать труды Хильдегард, которая в то время слыла чуть ли не святой.
— Вы полагаете, — пастор поднял глаза, — она могла использовать письма Хильдегард как огне- и водонепроницаемую вуаль для сокрытия собственных взглядов, не всегда согласующихся с основными церковными догмами?
— Именно.
— Это еще нужно доказать, — встряла Августа, — хотя поразмыслить стоит.
Время чая давно миновало, но я все же предложила. Вообще-то мое предложение граничило с садизмом: пастор не пьет чая, я прекрасно это знаю.
— А нет ли у вас, случайно, початой бутылочки в буфете? — спросил пастор.
Должно быть, унюхал. В буфете действительно стояла бутылка, которую прошлой ночью мы с Самур-оглы открыли, но так и не допили.
Я принесла вино и бокалы и отправилась на кухню, чтобы намазать пару бутербродов: красное вино вызывает аппетит. Попутно мне на ум пришла одна из заповедей святого Бенедикта, а точнее — поменьше есть и пить. Тут и пастор, хоть и не принадлежал к ордену бенедиктинцев, крикнул из комнаты, мол, хлопочите поменьше, а Августа сказала, что вообще-то ей надо поскорее в гостиницу: Пат будет беспокоиться.
Тем не менее я подала закуску.
Едва мы прикоснулись к бокалам, как тонкая острая молния сверкнула лентой над долиной и шипя ушла в озеро, небо лопнуло с сухим треском, и из прорехи потоком хлынул дождь. Тяжелые капли дружно застучали по окаменевшей почве, разбиваясь в тысячи грязных брызг.
— И это в сентябре! — Пастор демонстративно перекрестился.
Хотя неизвестно, к грозе ли относился его жест или к Августе, распространявшей вокруг себя флюиды откровенного кокетства — вот уж чего никак от нее не ожидала. Я приписала ее поведение тому рефлекторному стремлению к брачным узам, которое овладевает женщинами, включая интеллектуалок, когда на их пути вдруг возникает мужчина, придерживающийся целибата[15] или же одобряющий оный.
К сожалению, или наоборот, данной паре пока некуда было деться друг от друга. Природа неистовствовала: ветер бил плетями дикого винограда в окно, водосточные трубы хлюпали, ежесекундно грозя захлебнуться. А с вином и хлебом я, наверное, в первый раз за весь день попала в точку.
При таком разгуле стихии можно было рассчитывать, что ни одна живая душа не пойдет к вечерне. Августа, похоже, наслаждалась успехом своей идеи относительно Хильдегард, а также обществом симпатичного молодого мужчины.
Бутерброды исчезли вмиг. Впрочем, я не собиралась никого кормить ужином — так, легкая закуска. Подливая вино, я пересказывала речь Унумганга о том, что в основе языка, точнее, языков лежит нумерационная структура, способная выявить внутренние взаимосвязи.
— Игра с числами, которая прокатилась волной по монастырям в тринадцатом веке и дала повод ко множеству спекуляций…
Мои рассуждения не произвели на святого отца большого впечатления. Зато Августа — женщина и ученый — предложила провести эксперимент.
Я принесла блокнот и три фломастера, и каждый из нас занялся вычислением смысла того, что первым пришло в голову при чтении рукописи. Мы складывали значения букв немецкого алфавита, с первой до двадцать шестой, в соответствии с порядковым номером каждой. Естественно, мы начали со словосочетания «Вендлгард фон Лейслинг» и не сговариваясь, но единодушно выяснили его числовой вес — 225. Пастор, поразивший нас незаурядными математическими способностями, раззадорился и узнал числовой вес «Хильдегард фон Бинген» — 170.
— Что дальше? — Августа состроила глазки пастору (ей-богу, выражение именно для нее придумано).
Я предложила слово «шифр». Пастор без промедления воскликнул:
— 55! — и спросил нас, как учитель — детишек в школе: 170 + 55?..
— 225! — ответила я, совершенно обескураженная тем, что «Хильдегард фон Бинген» плюс «шифр» равняется «Вендлгард фон Лейслинг».
Страсти разгорелись не на шутку.
— «Внутренняя связь»! — не раздумывая бросила Августа.
Числовое значение снова оказалось 225.
— Быть не может! — Пастор повернулся ко мне: — Прошу вас, теперь вы назовите первое, что придет на ум.
Я послушно ляпнула:
— Обезноженный.
Одному Богу известно, откуда у меня взялось это слово.
— Ха! — Святой отец и Августа переглянулись так, словно на сукне выпала их ставка.
Пастор с явным удовольствием выписал в столбик и сложил числа, соответствующие каждой букве.
На миг у нас перехватило дыхание: сумма равнялась 225.
— Цирк какой-то! — Августа рассмеялась несколько неуверенно, поэтому обстановку разрядила.
— Интересно, получится ли фокус с предложениями? — сказал пастор. Оказалось, что он не только отличный математик, но и азартный игрок.
Я пожала плечами:
— Давайте попробуем. Теперь ваша очередь. Но чур — наобум!
Пастор условия не выполнил. Его выдали натужные морщины на юном челе, тем не менее долго себя ждать он не заставил:
— «Связывать все со всем».
Результат, выведенный им же, нас обнадежил: получилось 227. Расхождение с числовым значением «Вендлгард фон Лейслинг» было ничтожным — особенно для тех, кто желал найти близость.
Я подумала: пора обратиться к разноплановым понятиям. Ведь существует легендарная Вендлгард — кельтская друидка. (Где только я о ней вычитала?) Нужно найти источник, и пусть он не бьет ключом, но оросит нас какими-никакими сведениями, в конце концов, нулевой результат — тоже результат.
— Как насчет «друидки»? Согласно древнему преданию…
В кармане пасторского пиджака запищал мобильный телефон. Возмущенная паства требовала вечернюю службу. Немедленно. В церкви, видите ли, собралось человек двадцать. Пастор стал довольно неумело препираться с недовольным голосом из телефона, но не преуспел и вынужден был удалиться, дабы, по его собственной формулировке, удовлетворить чаяния общины.
Я притащила большой зонт. Августа взяла дело и зонт в свои руки, выражая неколебимую решимость не выпускать их до тех пор, пока она сама и пастор, совершенно забитый ее энтузиазмом, не окажутся в деревне. Возле отеля, который неминуемо встанет у них на пути, она отдаст зонт пастору.
Хотя я была сбита с толку, но сообразила, что на меня грозят свалиться две проблемы: машина пастора и его собака. Впрочем, вскоре выяснилось, что первая проблема стоит в автосервисе, а вторая уехала в Вену с хозяином-журналистом.
Итак, несколько неприкаянный пастырь ищущих душ побрел с моей горы в долину под опекой и зонтом доцента «Женского просвещения» в сторону церкви, расположенной на берегу Альтаусзее, широко известного как самое прекрасное из всех озер Зальцкаммергута.
Наедине с остатками красного вина я поработала над словом «друидка». Значение его согласно неоднократным прямым и обратным подсчетам составило 79.
Вино значительно упростило поиск ассоциаций. Без особых мучений я нашла слово, по-моему, неразрывно связанное с друидами — «любопытство». С цифрами я оперировала не столь быстро, как пастор, но результат оказался точно 79. Для проформы я посчитала значение «результата» — опять 79.
Волосы встали дыбом по всему телу. Я приписала сей феномен действию испанского красного вина, отправила рюмки в посудомоечную машину и пошла спать. На пороге сна я слышала, как в малиннике буйствует барсук.
На следующее утро, в первый раз за эту осень, со дна озера поднялся туман и завис, как парашют, над взгорком, ведущим к Вильдензее. Я, поеживаясь, срезала побеги мяты для утреннего чая, попутно давя улиток: те, словно не заметили наступления осени, прятали где ни попадя белые бисеринки кладок. Притрусила Пат. Я присела за крыжовником, надеясь, что ее пронесет мимо. Увы! Она подбежала ко мне и завела светскую беседу. Пришлось пригласить профессоршу в дом.
Пат сильно вспотела, должно быть, из-за подъема, я дала ей полотенце, и она, запустив руку под майку, несколько раз протерла спину и грудь, прежде чем очутиться за столом.