Отхлебнув еще пару раз белое вино из бокала, я решила пораньше лечь спать. И поймала себя на том, что прислушиваюсь к звукам в саду, ожидая пришествия барсука. Но — тихо. Фырканье не раздавалось третью ночь подряд.
Конечно, наивно полагать, что переписка дошла до нас прямо из-под пера авторов. Так же невероятно, что Вендлгард лично зашивала рукопись в барсучий живот не первой свежести. Может быть, рукопись — тайные свитки эзотерического кружка, использовавшего имена Вендлгард и Незими как символы мудрости? А ведь Незими вообще не упоминает Вендлгард. Тогда чья это переписка? Я пробежала глазами копию в надежде наткнуться на Незими в письмах Вендлгард, но тщетно. Неужели мы пали жертвами собственных иллюзий? Или редактор эзотерического журнала Самур-оглы мистифицировал Унумганга, пастора, Пат и Августу ради какой-то выгоды? Но я-то тут при чем? И в недоумении я настолько сильно тряхнула головой, что расплескала вино. Нет, версия с Самур-оглы отпадает. Надо хорошенько поразмыслить.
Деде Султан постучал лапой в окно. Пришлось открыть ему дверь на террасе. Кот проверил миску, в которой лежало, согласно этикетке на банке, мясо дикого кролика, пожевал кусочек для порядка и прыгнул ко мне на колени. Пока я допивала вино, он вылизал лапы, чесанул несколько раз по голове, потер за ушами. Покончив с «умыванием», он начал готовить себе ложе, а именно утаптывать колени. Приведя их в должное состояние, он улегся, положил лапы на мою левую руку и спустя некоторое время громко замурлыкал, погружая нас обоих в медитацию.
И я узрела Вендлгард в странных, мистических одеждах, сложившую ладони ковшиком и черпающую воду из родника. Напившись жадными глотками, она разделась и стала мыться с головы до ног. При этом она напевала.
Меня встряхнул вопрос: а, собственно, на каком языке Вендлгард могла петь? Та, что появилась в наших краях в виде цветочной луковицы. В VIII веке некое пособие христианской церкви уже стояло на месте кельтского жертвенника. Или мифическая Вендлгард прибыла значительно раньше?
Очевидно, Деде Султана укусила блоха. Он зачесался, лихорадочно щелкая зубами. От неминуемого падения его, и без того с трудом помещавшегося у меня на коленях, мог спасти только добровольный прыжок на пол. Теперь он сидел на ковре, недоуменно глядя на меня.
Совместная медитация ничего мне не прояснила, поэтому я решила не тратить времени попусту. От долгого плавания устали не только мои мышцы, но и, похоже, воображение. Поставив бокал в мойку, я выпустила Деде Султана в ночь, сулящую добычу, и поднялась наверх. Из-за теплой погоды топить в доме я еще не начинала. Холодная постель в холодной спальне… Брр! Я пожалела, что отправила гулять Деде Султана.
Однако окна я не закрыла и, прежде чем расстаться с сознанием, услышала-таки барсука. Должна признать, звуки подействовали на меня успокаивающе. Как будто бы чавканье и сопение охраняли меня от чего-то более неприятного, нежели потрава малины.
У меня кончился хлеб, и волей-неволей пришлось тащиться в деревню. Пекарня находилась рядом с «Трафиком». Если в магазине хлеба не будет, то там точно есть.
В столь ранний час в пекарне можно встретить совершенно особых людей. Большей частью это местные: квартирные хозяева, явившиеся за свежими булочками для постояльцев, холостяки, привыкшие выпивать до работы чашечку кофе с пончиком (пекарня функционировала и как кофейня), школьники, забежавшие за шоколадными батончиками или печеньем.
Я была уверена, что не столкнусь ни с Унумгангом, ни с пастором — тот наверняка читает мессу, ни с Августой, которая как раз перевернулась на другой бок. Оставалась Пат. И точно: стоило мне начать подниматься в гору, как позади засопело и затопало.
Ступив на дорожку, ведущую к дому, я со вздохом обернулась. Августа, немка с ярко-малиновым лицом затормозила, чтобы не сбить меня с ног, и теперь изображала бег на месте.
— Что стряслось? — Фраза, конечно, была слегка неуместной, зато первой пришла на ум.
Августа вымученно улыбнулась. Похоже, ее совсем не удивил вопрос.
— Знаешь, я решила заняться фигурой, и вообще…
Это «вообще» обеспокоило меня сильнее, чем все проблемы с ее фигурой, вместе взятые. Голос дрожал неподдельно депрессивной нотой.
— Ты завтракала?
— И не собираюсь! — Августа печально покачала головой. — Иначе вся пробежка псу под хвост!
Казалось, она сейчас расплачется. В такой ситуации нужно действовать быстро:
— Послушай меня, ты вовсе не принадлежишь к физиологическому типу, которому полезно носиться рысью по горам. От нагрузок такого рода у тебя лопнут на лице несколько сосудов, и только. Но если уж непременно хочется поправить форму — дай парочку кругов по Зоммербергскому озеру: болотная вода чрезвычайно полезна для суставов, а кожа станет просто атласной.
Она впитывала мои слова как губка, однако мину сохраняла скептическую.
— Но мои бедра…
— Главная заповедь: не нарушать законы природы! Тощая корова — все равно не газель. Единственное, чего ты добьешься, — это морщины, для которых пока слишком юна.
Наконец-то ее лицо прояснилось:
— Но Пат говорит…
Я собрала всю наличную строгость:
— У Пат ни спереди, ни сзади и намека нет на то, что она женщина. Если бы она не носила длинные волосы…
Августа порывисто обняла меня:
— Разреши составить тебе компанию? — Взгляд устремился в корзину, благоухающую ароматом свежего хлеба.
Я освободилась из невозможно женственного объятия.
— Могу предложить чай, кофе нет, — категорично заявила я, почему-то сделав ударение в слове «кофе» на первом слоге, как это принято среди немцев, вместо того чтобы акцентировать долгое «э» по-австрийски.
— А молоко найдется?
Книги Самур-оглы и антология со стихами Незими по-прежнему лежали на столе. Естественно, Августа сунула в них нос.
— Да ты читаешь по-турецки! — восхитилась она в гостиной, что я на кухне проигнорировала.
Когда мы уселись завтракать, она поинтересовалась, насколько полезны брошюры:
— Какая досада, что мы с Пат не владеем турецким языком! И вообще…
Я не стала углубляться в тему. Мне было очевидно, что ее «вообще» к Самур-оглы не относится. Поскольку Августа сосредоточенно жевала, возникла пауза, и я воспользовалась случаем, чтобы взглянуть в окно. У ворот стояла Пат в спортивном одеянии и смотрела в сторону дома. Видеть меня она не могла, точно. Пат явно что-то обдумывала, и я догадываюсь, что именно, потом она потрясла головой и затрусила под гору. Я едва сдержала вздох облегчения.
Августа, сидевшая к окну спиной, прожевала и приступила к объяснениям:
— Конечно, Пат добилась большего, чем я. Профессорское звание ее подхлестывает. Когда она чует след, ее выносливости позавидует любая ищейка.
Августа взялась самокритично припоминать все, чего ей недостает. Я расценила это как прелюдию к перечислению того, в чем у нее избыток. Основную часть долго ждать не пришлось.
— Я согласна, экспедиция — чрезвычайно важный источник информации, это принятая в мировой науке практика, но все же географическая локализация не всегда ведет к определению культурно-исторических предпосылок.
«Ага, сейчас она коснется переписки».
— При всей женской солидарности у меня и Пат разные мотивы в этом деле.
Я кивнула, чтобы ее подбодрить.
— Меня интересует не вообще историзм, а конкретно Вендлгард. Рискну утверждать, в ней для нас проступают черты великой богини.
Тут она, кажется, хватила через край.
— Я имею в виду мифическую Вендлгард. Разве не ты говорила про «образ цветочной луковицы»?
Невольно взглянув на Iris elegantissima, я чуть со стула не упала. Он рос! Невооруженным взглядом можно было заметить, что зазеленел второй ятаганчик. Мое возбуждение не ускользнуло от Августы.
— В чем дело?
Я поспешила ее заверить, что к ней это не относится, мол, внезапно вспомнила о назначенной встрече. Абсолютно вылетело из головы.
Но Августа не унималась. Она вцепилась в мой клубень, как… Я бы сказала — бульдог, как бы ни напрашивалось сравнение со свиньей, натасканной на трюфели.
— Я давно думаю про ирис. Твоя версия определенно указывает на богиню растений, если не на праформу Госпожи всех животных. Изгнанница, жертва агрессии высших сил, присутствует в мифах всех без исключения народов. И то, что она поселилась у черта на куличках, лишнее тому подтверждение.
Что-то не помню, упоминала ли при Августе Iris elegantissima.
— Извини, я грубо отозвалась о твоем великолепном, манящем туристов крае, но для VIII века такое определение справедливо, согласись. И принимая во внимание образ ириса, можно проследить путь Вендлгард через Балканы в Среднюю Европу. То есть образуется цепь доказательств, которые, впрочем, нужно снабдить научным аппаратом.
У меня в голове образовалась каша.
— Погоди, в твоих рассуждениях есть определенная логика. Но тогда получается: при упоминании известных нам Вендлгард речь идет о богинях, которых свергли новые боги. Например, о трех Бетт: Эмбет, Вилбет и Борбет?
— Ну да! Они стали потом святой Маргаритой, святой Катариной и святой Барбарой.
— Маргарита — с червяком, Катарина — с колесом, Барбара — с башней, — процитировала я стишок, помогавший мне в детстве правильно распределять атрибуты этих барышень.[24]
— Неплохо бы узнать, как умерли обе Вендлгард — реальная и мифическая. И найти изображение мифической. Святых украшают орудиями их пыток.
Подобная мысль не приходила мне в голову:
— Орудия пыток?
— Я уж молчу про святую Катарину. Возьмем святую Лючию, приносящую свет. При жизни она носила имя Джина Лючина и была настолько целомудренной, что, когда поклонник похвалил ее глаза, она вырезала их из орбит и послала ему на подносе, попросив больше не беспокоить. Оскорбленный в лучших чувствах поклонник попробовал упечь ее в дом терпимости, но силою Святого Духа она вдруг стала такой тяжелой, что никто не смог сдвинуть ее с места. Мало того, ни костер, ни кипящее масло не причинили ей вреда. Даже с кинжалом в горле она протянула достаточно долго для того, чтобы принять святое причастие. Впрочем, исследователи полагают, что этим экзекуциям подвергали не деву, а статую при разграблении храма Святой Лючии. Ведь намек весьма прозрачный: она стала такой тяжелой, что никто сдвинуть не мог, то есть окаменела, превратилась в статую.