изукраситься наколками, как житель Ямайки. Теперь не то что на мотоцикле гонять, в постели лежать опасно. А ты такой ленивый и очаровательный, нежный и добрый мой Мики, и это даже не в твоем стиле. Ты потеряешь самого себя. Конечно, ты привык жить, как бог на душу положит, опекаемый заботливыми близкими, получил приличное образование, определился на прекрасное место, тебя ценят, и ты хочешь жить спокойно и неторопливо, но, право, право, чересчур беспечно. При изрядной зарплате существовать, как птица небесная, ничего не имея, готовый спокойно отдать все, лишь бы не влезать в презренный быт, никогда не знать, что такое крутиться, налаживать связи, — словно не замечая нашей родной действительности с ее особыми ходами и косвенными возможностями. (Ха-ха! Вот именно, вот именно, моя дорогая, это мой главный принцип — не замечать ничего подобного!)… Что же, пока еще ты мог позволять себе ничего не замечать или, точнее, взирать на весь этот славянский апокалипсис философски, а завтра? Не пора ли подумать о нашем будущем? (Э нет, о чем угодно буду думать, только не о будущем!) Но ты даже не разрешаешь мне, милый, немножко руководить тобой в этом смысле. Ну, да я тебя таким и люблю. И таким, если это окажется возможным, я бы хотела увезти тебя из нашей пропащей, совсем пропащей страны… Что же до нынешнего твоего каприза, то, честное слово, Мики, ты же славный, цветущий мужчина, ты переживаешь не детство, а прекрасную пору зрелости, и, уверяю тебя, настоящая твоя тяга не к мотоциклу вовсе, а к женщине. Может, ты немножко соскучился со мной?.. Ну, в конце концов хочешь сегодня, в эту ночь, я буду как бы твоим мотоциклом, а?..»
Я усмехнулся про себя и покосился на свою подругу. Она прелестна, спору нет, но заменить собой мотоцикл — это уж слишком… Вряд ли. Как ей объяснишь? На все мои серьезные доводы она шепчет: «Глупенький, маленький Мики!» Она убеждена, что нам надо уехать за тридевять земель, там спасение. Кто знает, может быть, она права, но мне-то что до этого? Вот она молчит, но я прямо-таки слышу ее голос — рассудительный, чуть утомленный: «Мы уедем, и ты, может быть, сделаешь там что-то замечательное, великое…» Наверное, она действительно меня любит, если еще ждет от меня таких чудес.
Итак, я листаю газеты, и мой взгляд хаотично скачет по рекламным объявлениям, словно собака по льдинкам во время ледохода… И вдруг я встряхиваю газетой, как старатель драгой, выудив нечто, и, прищурившись на свою находку, едва не вскрикиваю вслух «О!».
Передо мной прописная строка рядового объявления: «ПРОДАЕТСЯ МОТОЦИКЛ» — плюс номер телефона. А более ничего и не требуется.
Я сразу же проникаюсь уверенностью, что это именно то, что мне нужно. Если бы я верил во всяческие флюиды, то сказал бы, что типографская строка излучает какую-то приятную энергию. Я уже чувствую себя владельцем мотоцикла.
Моя подруга, почти жена, допила кофе и докурила сигарету. Под предлогом головной боли я деликатно распрощался с ней и, может быть, даже слишком второпях и неуместно клятвенно пообещал не впадать в детство, а, напротив, самым серьезным образом подумать о будущем — о нашем будущем, общем, заморском… На прощание мы поцеловались, но поскольку я уже кое-что скрывал от нее, то ощущал непривычную неловкость и подобие вины.
— Поосторожнее, — неожиданно предостерегла она меня.
На вечерних сырых улицах публика продолжала слипаться в кружки, где рассказывались ужасы и, вероятно, решалось, кого или что айда ниспровергать завтра. Будь у меня побольше времени, я бы, пожалуй, все-таки вник поглубже в происходящее, но, слава богу, торопливо проскальзывал мимо, поскольку уже успел позвонить по указанному в объявлении телефону и немедленно договорился с хозяйкой мотоцикла о встрече. Я спешил по этому адресу.
Любители-стрелки то и дело пускали в темнеющее небо одиночные ракеты, которые вытягивались на слабых огненных стеблях и вязли в низких тучах, похожих на сгустки плесени в пропавшем киселе. Столицу затопила пороховистая смесь ликования и испуга. Но я был совершенно спокоен. Несколько раз до моих ушей долетало что-то навязчиво-развязное, неудобоговоримое: «Раздавленно!..» Одно было очевидно вполне: с этой политикой все вокруг совершенно посходили с ума, бедняги. А ведь есть вещи и поважнее.
Я достиг северо-восточной оконечности города между огромными блочными многоэтажками, в густых зарослях акаций и бузины наткнулся на скопление кирпичных гаражей, в одном из которых предположительно находился предназначенный к продаже мотоцикл. Хозяйка мотоцикла заявила мне по телефону, что для нее не так важна цена, как то, в какие руки вещь попадет.
Микрорайон был тихий и, несмотря на жесткую шлакоблочность, какой-то по-деревенски умиротворенный. Не хотелось и думать, что здешнее население способно сливаться в бунтующие колонны и что-нибудь оглушительно скандировать. Я вытащил записную книжку, чтобы свериться с адресом. Потом огляделся, чтобы отыскать кого-нибудь, у кого можно было бы уточнить свое местонахождение.
Тут я обнаружил, что вокруг — и поблизости, и на отдалении — не наблюдается ни одной живой души: ни детей, ни взрослых, ни даже собак. Окрестных фонарей, однако, было предостаточно, и разгоралась они все ярче и ярче.
Но лишь я подумал о настораживающей пустоте окружающего пространства, как сбоку что-то зашевелилось, и, вздрогнув от неожиданного соседства и близости, я увидел на садовой скамейке пожилую чету, так плотно сидящую бок о бок, что она напоминала пару сиамских близнецов: громадная старуха, перебиравшая толстенными ножищами, обтянутыми коричневыми шерстяными рейтузами, а рядом восседал такой же громадный старик, потиравший квадратными ладонями квадратные колени.
— Если мои родители дотянут до столь преклонных годов, то будут выглядеть именно так, — подумал я и тут же отметил вздорность этой мысли.
— Вы с ума сошли, — услышал я произнесенное их как бы обоими одновременно и с шелестом, дополненным втягиванием воздуха через мшистые дырки ноздрей. Это было сказано весьма внятно, но я не понял, кто из двоих говорит: желтые губы шевельнулись едва, а серые лица были неподвижны, словно у чревовещателей.
— Ко мне это не относится, — несколько заторможенно возразил я.
— А как же девчонка с мотоциклом?
— Что из того?
— То-то и оно.
— Я чувствую, здесь кроется какая-то тайна, но мне было сказано, что я могу взглянуть на мотоцикл.
— Вы просто дитя. Вы хотите взглянуть на мотоцикл, но вам и невдомек, что хотят взглянуть на вас. Девчонка опять подыскивает себе дружка, который любил быструю езду.
— Я люблю.
— Сами и идете к ней в руки.
— Что, у нее уже кто-то был?
— А вот послушайте. Тут имеется одна нехорошая история. Был у нее сожитель, настоящий дьявол: лохматый, весь в наколках. У них была «любовь». Гоняли на мотоцикле вдвоем по ночам бог знает где, пока не случилась страшная авария. Дружок ее погиб. Расшибся ужасно, будто бы целой косточки не осталось, а мышечные ткани — в кашицу, — такой силы был удар. Что называется, лобовое столкновение… И вот тут замешалось невероятное: мотоцикл остался абсолютно целым, и у девчонки ни царапины… Теперь, стало быть, пропадает мотоцикл. Но это, конечно, только предлог, чтобы найти нового дружка.
— Всякое случается, — сказал я. — Но я бы постарался ездить поаккуратнее… Кроме того, меня интересует исключительно мотоцикл.
— А девчонка вас не интересует? — полюбопытствовали сиамские близнецы с несомненным ехидством.
— Во-первых, у меня уж есть одна, почти жена… — начал я весьма смущенно.
— А во-вторых? — раздался очень приветливый девичий голос.
Я обернулся и увидел, что ворота одного из гаражей раскрыты настежь, а из затемневшего внутреннего пространства, выдавшись наполовину в яркий электрический свет улицы, вздыбился, приподняв крутой, словно рога ископаемого зверя, руль, огромный, изумительный мотоцикл. В тени, под стеной гаража на канистре из-под бензина сидела девушка.
— А во-вторых… — продолжал я, подходя и любовно трогая огромное седло и сверкающие никелированные части, — кроме любви к быстрой езде, я не могу конкурировать с погибшим: еще даже не умею водить мотоцикл…
— Ну это как раз несложно, — сказала девушка.
— Надеюсь, — пробормотал я завороженно.
На мотоцикле нигде не стояло никакого клейма или значка фирмы.
— Ну так, — предложил я, — покажите, как это делается.
Она вышла из тени. Ее улыбка оказалась так же приветлива, как и голос.
— С удовольствием. — Она легко оседлала своего питомца и кивнула мне, чтобы я пристраивался сзади. — Будьте внимательны и нежны.
— Еще бы! — воскликнул я, усаживаясь.
Я сообразил, что делаю, когда уже машинально устроил ладони на ее теле, и она чуть дрогнула втянутым животом.
— Хорошо, — кивнула она.
Не успел я хотя бы приготовиться, как мотоцикл рванул с места, и я крепче обнял ее, и мое дыхание перехватило от необычайного ощущения, словно бы мы вместе падали вниз, но на самом деле летели вперед, а кусты, фонари, дома проносились мимо, и казалось, что не мотоцикл, а девушка несет меня, как настоящая ведьма. Мы поразительно легко отклонялись от вертикали на поворотах, так что я едва не чертил коленом по стремительному шоссе, а движение было столь плавным и мягким, несмотря на скорость, что можно было подумать, что мы вообще не касаемся колесами покрытия. Было уже совсем темно, и все пространство, казалось, сосредоточилось в пронзительно ярком растворе луча мощной мотоциклетной фары, и мы без остатка вбираем его, словно засасываем в воронку, оставляя за собой только черный вакуум.
Впрочем, я удивительно скоро освоился и свыкся с нашей гонкой и со всем вниманием следил за методичными разъяснениями девушки, посвящавшей меня сразу во все сложные нюансы управления. А еще через некоторое время я уверенно заявил, что все понял и хочу попробовать сам. Я погрузил лицо в ее волосы.
— Давай, — сказала она. — У тебя прекрасно получится.
Мы остановились на пустынном шоссе и, обменявшись коротким, радостным поцелуем, поменялись местами. На этот раз я повременил минутку, чтобы лучше прочувствовать миг.