Карповна
— Девки, дверь-то закрывайте, — сухая и неказистая Сергеева, жена священника, достала из глубокого кармана расческу и, спустив платок, стала приглаживать и без того прилизанные волосы.
— Были девки, да все вышли! — Карповна подняла свое мощное тело и села, отчего кровать заскрипела и еще больше прогнулась.
— А ты, Карповна, и девкой-то, наверное, отродясь не была? — спросила красивая Катерина, бросив под подушку роман.
— Это почему же? — Карповна удивленно подняла бровь.
— Да потому, что нет таких дураков на свете, чтоб с риском для жизни за тобой ухаживать и девушкой называть! Ты, Карповна, лучше нам честно признайся. Сама ведь своего мужа с боями взяла и силовым приемом с собой рядом уложила, с целью продления славного рода!
В палате засмеялись. Вероника Карповна не обиделась. Широко расставив ноги, она прочно уселась на кровати, подняла глаза к потолку, глубоко вздохнула во всю силу своих легких и томным басом ответила:
— Была и я девкой. Да еще какой! Парни наши деревенские дрались из-за меня до полусмерти. А кузнец, Михаил Авдеевич, царствие ему небесное, так и помер из-за глубокой ко мне любви!
— Да ну? — удивилась Екатерина. — Заездила, значит, ты все-таки кузнеца, Карповна!
Та досадливо отмахнулась и продолжала:
— Уж как он сох по мне! И сватов засылал, и на посиделках никому ко мне подходить не давал. Бог его силой не обидел, и остальные ребята боялись ему под горячую руку попадаться. В один вечер подстерег меня и прямо сказал: «Или моя будешь, или ничейная!» Только я была гордой и не из пугливого десятка, чтобы его слов испугаться. Дома маманя тоже пилила меня: «Дура! Останешься со своей косой да красотой одна! Уж все подруги замуж повыходили, а ты все нос дерешь. Ох, смотри, Вероника, не дразни судьбу! Лучше Мишки не найдешь!»
А только мне маманины слова в карман не класть было. Не любила я Мишку, и все тут!
Весной нам в правление нового бухгалтера прислали вместо умершего старика Харитонова. Бабы на ферме смеются: и маленький он, и худенький, и тихенький. Меня интерес взял. Одним днем обедать не пошла, а завернула в правление. Постучала тихонько и открыла дверь. А он за столом сидит, сам такой небольшой да худенький, глаза на меня поднял, строго спрашивает:
— Вам что, гражданка, нужно? По какому вопросу пришли?
А сам руками по счетам щелк да щелк. А я как его глаза, строгие и необыкновенные, увидала, так про все враз и забыла. Потом уважительно ему говорю:
— Никакая я не гражданка, а Вероника Воронюк. А вы вот счетами-то щелкаете, а время обеднее, значит, сейчас обедать нужно, а не костяшки перебирать. И воздухом вам дышать почаще надобно, а то вы какой-то бледный да малокровный.
Он хоть и смутился, но опять же строго мне отвечает, что сам лучше знает, когда ему считать, а когда обедать.
Я домой вернулась, а кусок в горло не лезет, все о нем думаю, какой умный да худющий. Тихонько сестренку Гал инку отправляю:
— Отнеси, Галя, до бабки Кузьминой шмат сала, постояльцу ее передай.
А на следующее утро в правление меня вызывает. Я прибежала, он закрыл дверь да как закричит:
— Что же вы себе позволяете? Унизить меня решили? Сало зачем-то прислали.
Я крепкая была на нервы, из меня слезу сроду ничем не выдавишь, а тут растерялась, из глазонек слезы обильно полились. Обидно стало, что попрекает. Стою и плачу, ничего не говорю. Он тоже смутился. Из-за стола вышел, стал меня успокаивать. А я одним глазком плачу, а другим прикидываю, что не такой уж он и махонький, разве самую малость. А что худой, так были бы кости, а мясо нарастим! И тут же его полюбила, крепко и надолго!
Карповна замолчала.
— А кузнец? — спросила Санька.
— А Михайло не мог мне простить, что променяла его на такого несолидного мужчину, уехал работать в район, да там и помер. Врач сказал, что все органы у него в полном порядке находились, ничего не болело, так и отошел здоровым, — женщина перекрестилась.
Санька выкрутила шею, с любопытством уставилась на громадную Карповну, стараясь представить себе эту мощную женщину молодой и красивой. Она знала, что Вероника позавчера родила сына после четырех дочерей, видела ее мужа, бухгалтера, действительно невысокого и худощавого с очень добрыми глазами. Сегодня утром он со старшей дочерью приходил в больницу и долго стоял под окнами палаты. Дочка, здоровая и румяная, давала матери отчет за вчерашний день. Она говорила медленно и нараспев, называла Карповну на вы. И все в палате невольно проникались сознанием своей важности и незаменимости. Младшая Воронюк, стараясь быть взрослой, все-таки спросила:
— Вы, мама, не волнуйтесь, отдыхайте, мы кроватку уже приготовили, наверное, вас завтра уже и выпишут?
А супруг от смущения, что его так откровенно разглядывает вся палата, хмурил брови и мягким тенорком напоминал:
— Вероника, поверх халата обязательно кофту надевай, чтобы не застудиться. Ведь, помнишь, как с Валюшкой случилось!
Карповна с умилением смотрела на мужа и с самым нежным чувством в душе отвечала ему:
— Ладно уж, закукарекал, сама, чай, знаю, не застужусь. Идите до дома. Да скажите этой фалде, Ленке, чтоб историю мне исправила. Не то выйдем с Егорушкой, я ей устрою Варфоломеевскую ночь, надолго запомнит!
И долго пыхтела от удовольствия, глядя в спины уходящим, слыша за спиной перешептывание соседок по палате.
За круглым столом
Перед обедом заехал Владимир. Привез жене вместе с огромным букетом красных роз целый пакет ее любимых заварных пирожных. Счастливо улыбаясь, постоял под окном больницы, слушая Саню, которая, выглядывая в форточку, торопливо рассказывала, какой у него теперь есть самый умный и красивый сын, и что она совсем не боялась рожать, и вообще, все просто замечательно!
— У тебя такой интересный муж! — сказала Арусяк, которая мимоходом тоже выглянула в окно палаты и успела хорошенько рассмотреть Владимира.
— Да, — простодушно улыбаясь, согласилась Саня. — Знаете, когда я его в первый раз увидела, сразу полюбила. Не потому, что он был для меня самым красивым, просто поняла, что без него мне теперь нельзя в жизни, понимаете?
Карповна принесла заваренный чайник, и Катерина ответила Сане:
— Пирожные сама съешь или нас тоже угостишь?
— Конечно! Угощайтесь, — Саня поставила пакет на стол.
— А если так, ну его, их больничный обед, давайте, бабы, у кого чего есть, выкладывайте, устроим пирушку, а ты, молодая, расскажешь нам свою историю любви, чтобы мы все окончательно поняли.
Через минуту женщины из седьмой палаты, сидя за круглым столом, обильно угощались.
— Ну, не тяни, рассказывай! — жуя сардельку, потребовала Катерина.
История Сани, по ее разумению, была обыкновенная и простая, ей и рассказывать-то особенно нечего.
«Может, приврать им чего-нибудь?» — подумала девушка, лукаво обводя глазами женщин за столом. Она посопела носом, но решила, что врать, все-таки не стоит.
— Родилась я в Беларуси, в Минске, так у меня в паспорте написано.
— Да зачем нам, где ты родилась, — перебила Катя. — Ты нам про любовь поведай, мы не внутренние органы твоей биографией интересоваться. Она засмеялась, но тут же оборвала смех, выхватила у Сергеевой пирожное и внушительно сказала:
— Слушай, Алевтина! Поклоны бьешь, а Бога не боишься! Четвертое пирожное лопаешь, а ведь великий пост идет! Ох, смотри, раба божья, как бы Владыка порчу на тебя не наслал, — она осмотрела пирожное. — А мы, грешники, все одно в аду гореть будем, возьму на себя твой грех, пусть мне будет хуже, — хрустя пирожным, грозно махнула Саньке головой. — Давай, молодая, начинай уже!
Алевтина обиженно поджала губы, взяла свою кружку с чаем, встала из-за стола и вернулась на кровать.
— Почему вы такая злая, Катя? — Арусяк говорила с мягким акцентом, выговаривая слова, слегка растягивала их на армянский манер. В споре она не повышала голоса, лишь удивлялась чужому крику, еще шире открывая свои большие глаза, хлопала мохнатыми ресницами и нараспев приговаривала: — Зачем ты кричишь, ахчи, я ведь не глухая.
Катерину страшно бесила эта непривычная и незнакомая манера поведения, и она раздражалась еще больше.
— Зато ты, добренькая такая! Суешься со своей добротой, куда тебя не просят! Лечи свою задницу и дуй обратно в солнечную Армению. А то понаехало тут, — она скривила рот. — Куда не плюнь, так все с Кавказа!
Арусяк ответила:
— Зачем вы меня обижаете? Разве я виновата, что у меня все хорошо? Что меня муж любит, а у вас мужа нет. А здесь, между прочим, моя бабушка уже семьдесят лет живет. А дядя Ашот уже почти тридцать лет работает директором коневодческого завода. И ему никто не говорит, где ему жить и куда ехать! И вы мне не указ! — маленькая и крепенькая, она взяла полотенце и, гордо подняв подбородок, отправилась в туалет.
В палате замолчали.
— Вот тебе и коротышка, — заметила Карповна. — А как отбрила!
А Саня смотрела на Катю и никак не могла понять, как так получилось, что у такой красивой женщины нет мужа? Санька терпела, но жгучее любопытство и жалость к Кате, надевшей на себя маску грубой развязности, заставили сказать:
— Вы не обижайтесь на нее, Катя. Можно вас попросить рассказать о себе?
Катерина с прищуром взглянула на Саню, потом на остальных. В палату вернулась Арусяк и принялась спокойно пить чай. Тогда женщина, встряхнув спутанными кудрями, с усмешкой сказала:
— Может, и правда, рассказать вам?
— Расскажите, — повторила Саня.
Катерина махнула рукой как перед стартом.
— Так и быть! Приготовьте носовые платочки слезки вытирать, — улыбаясь, обратилась к Саньке: — Ты среди нас самая молодая и еще не понимаешь, какой это подарок — молодость! Тебе ведь, наверное, кажется, что так будет всегда — стройные ножки, веснушки на носу, парни вслед оборачиваются!