Она покосилась на спящую примадонну и с какой-то лихорадочной одержимостью продолжала:
— Ты их нарочно напоил, да? Чтобы мы были одни? Ведь, правда? Скажи? — она вся горела и требовала от него ответа.
Он посмотрел в ее глаза, хрипло ответил:
— Да, — наклонился, нашел ее губы, не в силах больше сдерживаться, долго и жадно целовал их.
Она потянулась к нему, обняла, но он оторвал девушку от себя, грубовато прижал к стене, стараясь спрятать растущее возбуждение.
— Послушай меня, девочка! Не дай мне сделать это!
Он отдышался, потом встал и вышел в коридор. Саня направилась следом.
— Почему? Тебе не будет со мною плохо! — она доверчиво прижалась к нему.
Владимиру уже удалось справиться с собою. Он взял ее за плечи, повернул к себе и грозным шепотом уточнил:
— Ты сама понимаешь, что сейчас мне предлагаешь?!
— Понимаю, — ответила она тихо.
— А потом всю жизнь будешь меня ненавидеть!
— Я понимаю, что ты красивый и взрослый дурак, — обреченно произнесла Санька и вернулась в купе.
«Я это и сам знаю», — сердито подумал он. Закурил, стараясь окончательно успокоиться.
В Санкт-Петербурге
Утром поезд прибыл в Санкт-Петербург. А еще через три дня майор авиации Симаков на две недели раньше положенного срока вернулся из отпуска в свою часть, где, к большому удивлению сослуживцев, долгое время оставался замкнутым и неразговорчивым.
А Саня жила в прекрасном Петербурге в квартире Наталии Андреевны, которая всю неделю не переставала вытирать на глазах слезы радости. Наталия Андреевна оказалась интеллигентной доброй толстушкой. Она обожала своего сына, бразильские сериалы и песочное пирожное.
Первые дни, проведенные в городе, были суетливыми и бестолковыми. Симакова, как большая наседка, бросалась от Сани к Владимиру, не отпускала их от себя ни на шаг, кормила до тяжести в желудке и по нескольку раз заставляла пересказывать историю их знакомства.
Владимир был спокойным и непринужденным. А может, ему просто хорошо удавалось это изображать? Санька же, с первой минуты полюбив душевную Наталию Андреевну, чувствовала себя не совсем свободно. Она не могла равнодушно смотреть на Владимира, терялась от его шутливых замечаний, а во время общего разговора просто умирала от напряжения и старания казаться естественной. На второй день за вечерним чаем Симаков, понимающий ее состояние, сообщил, что завтра улетает в часть. Наталия Андреевна уронила бокал на пол, а у Сани остановилось сердце. Ночью в своей комнате она облила слезами подушку и с беспощадной иронией твердила:
— Вот и прекрасно! Какая чудесная развязка!
Проводив Владимира, Саня решила сразу найти себе работу. Но Симакова категорично заявила:
— Нет, Сашенька. Пока отдыхай и готовься к поступлению в институт, — она достала из секретера старинную шкатулку, разложила перед изумленной девушкой золотые монеты, браслеты, кольца, серьги, пояснила: — Сестра моя перед Багдадом переправила мне все свои фамильные драгоценности и деньги, — старушка хитро подмигнула Сане. — Я ведь не зря была женой генерала, все рубли в доллары перевела. Так что, Сашенька, ты у нас барышня видная, и приданое мы имеем! — она, гордо подбоченясь, повела плечами. Потом прижала к себе девушку, грустно заметив: — Что же мой Володенька так быстро улетел? И ничего-то толком не объяснил!
Саня тихо повторила:
— Толком не объяснил…
В Петербург пришло бабье лето. Вечерами было сыро и свежо, но дни стояли тихие и теплые. Красные листья кленов, плавно кружась, опускались в воду, медленно плыли по Неве. В воздухе летала, искрясь на солнце, тонкая паутина, сорванная ветерком с карнизов домов. Саня из окна следила за движением воды в Неве, слушала Наталию Андреевну. Та по телефону разговаривала с сыном.
— Сашенька? Да, рядом стоит. Хочешь с ней поговорить?
Щеки девушки стали пунцовыми, она опустила взгляд, чтобы не показать своей радости.
Голос Владимира был настолько теплым и ласковым, что у нее перехватило дыхание.
— Как ты поживаешь, Сашенька? Я по тебе скучаю даже больше, чем по маминым пирожкам с грибами. Не обижайтесь, что редко вам звоню. Можно я тебя попрошу написать мне письмо. Может, получив от тебя весточку, я смогу спокойно заснуть…
Письмо Владимиру она написала. Учтиво поблагодарив за внимание к себе, в трех строчках сообщила, что поступила в юридический институт, а погода в Петербурге стоит прекрасная. В конце письма, как это принято, не стала напоминать, что ждет ответа, просто пожелала больших успехов на службе.
Владимир улыбнулся, прочитав ее строчки, но не бросил письмо в ящик стола, где хранил корреспонденцию, а аккуратно свернул и положил листочек в нагрудный карман.
«Значит, ты поступила в институт, моя красавица, — подумал он. — А мне что делать? Получать табели с твоей успеваемостью? Ах, Саша! Ты так далеко, но так крепко держишь меня! Сама не знаешь, что со мной натворила. Двадцать девять лет жил спокойно, и вот тебе — здравствуйте! Откуда ты взялась на мою голову?»
Он перебрал в уме всех знакомых женщин, близких, и не очень, все они казались ему теперь чем-то далеким и ненастоящим.
— Ну, что же. С собой разобрался. Теперь проверим на прочность твое сердечко, будущий адвокат!
Через три недели Саня получила ответ на свое письмо, где Владимир просто, без лирики, написал:
Саня! Я тебя прошу стать моей женой. Тебе нужно будет приехать сюда, ко мне. Не знаю, сколько придется здесь прожить, но ничего другого пока предложить не могу. Решай, моя девочка. Ты мне нужна, потому что ты — это самое лучшее, что есть у меня в жизни. Учиться сможешь здесь переводом.
Твой Владимир
Чтобы решить этот вопрос много времени Саньке не потребовалось. Уже через месяц богатая невеста вместе с Наталией Андреевной вылетела во Владивосток. Женщина весь путь украдкой вытирала слезы и сама уже не знала, почему плачет — от печали скорого расставания, или, наоборот, от большого счастья за своих детей!
Утром, когда пришла Санькина очередь рассказывать свою историю, она посмотрела на соседок, вздохнула и улыбнулась:
— Мне и рассказывать-то нечего. Обычная история. Я его полюбила, он меня тоже. И вот теперь у нас Андрейка родился. Вы все тоже детей родили. Господи, как это хорошо! Лучше, наверное, не бывает!
Женщины молча улыбались соглашаясь. Наверное, правда, лучше и не бывает!
5 ноября 2012 г.
Мужской стриптиз в Заречье
Много раскидано сел и деревень по равнинам и лесам дремучим на земле белорусской. В былые годы, правда, повадились деревенские в большие города на жительство перебираться. Ну, сколько-то времени и жили в городах тех задымленных. Иные и теперь живут. На работу троллейбусами добираются, а то, глядишь, и в метро спускаются да на быстрых электричках разъезжают.
Однако многие опомнились вовремя да потихоньку в села повертались назад. Хозяйства развели, детишек здоровеньких нарожали и зажили на земле родимой, трудом честным, хоть и нелегким. Деревенский ведь супротив городского всегда фору даст и впереди будет. А почему? Так ответ всем очевиден. В селе люди завсегда здоровее, тут вам и натуральные продукты, свои, доморощенные, и свежий воздух, которым век бы дышал, да не надышался. А красота природная? Вот наша деревня Заречье, скажем, на таком месте красивом расположилась, и в кино не увидишь.
Большая луговина перед широкой рекой обрывается. А из леса еще речка невеличка бежит да косым углом в большую реку впадает. И как раз меж этими реками наше село клином и стоит. Село невелико, но и церквушка своя имеется, и клуб, и водокачка с пристанькой. Не хуже других мы, Зареченские, живем. Церковь, правда, долго закрытой стояла. Бабки наши на пароме в Егорьевское ездили. А в прошлом году пожаловал к нам служить батюшка. Отец Алексей. Отцу этому и тридцати годков нет. Но бабы говорили, что уж больно складно проповеди читает. Теперь уж из Егорьевского к нам приезжать стали, речи его послушать. Деревенька тоже долго пустовала. Однако уж годков десять, а, поди, пятнадцать, как все дома заселили. Только за лосиной тропой два дома и пустуют. И те, говорят, смотреть приезжал один городской да небедный. Под дачу купить собирался или еще как, не знаю, врать не стану. Земля своя она силу дает, кровь густит, мысли очищает. Я-то здесь родился, здесь свои шесть десятков годков прожил, тут и на погост меня отнесут. Слава Богу, есть кому. Теперь и сын с семьей рядом живет, и племянница с сестрой на одной улице проживают. Нам со старухой уже не так скучно, как прежде бывало.
А помогает человеку крепко на родной земле держаться, конечно, юмор народный. Даже не спорьте со мною, потому как сообразительнее да смышленее в жизненных ситуациях, мудрее да пронырливее нашего мужика нет никого. Это ведь со стороны про нас басни пишут, мол, ленивые да нерасторопные. Ан нет! Коли нужда случись, так мы и поторопимся, и пошевелимся, и дело сделаем, и народ потешим.
Вот живой тому пример. Хочу рассказать вам историю, случившуюся в нашем Заречье этою весною. Может, кто посмеется. Я же так полагаю, что впереди смешного в деле том патриотизм шел к земле своей, да еще любовь мужиков наших деревенских к их женам, доказанная на деле.
— Настя, ты пишешь?
Сам я плохой писатель, чего знал, племяннице пересказал своей Насте Болотовой, по матери Жук. Она у нас в институте в городе учится. Журналисткой будет. Да она и сама свидетельницей тех событий была. Почитай, вся деревня свидетели. Я ей только кой-какие детали подсказал. Вот пускай она и напишет свой дебютный правдивый рассказ.
1
— Миша, иди сюда!
Михаил сидел на приступке. Курил, прислонясь к стене дома. Он слышал, как жена, скрипя половицами, прошла через большую комнату, потом шаги ее послышались в кухне. Заскрипела форточка. Женщина, сопя от напряжения, поднялась на табурет, высунула в открытую форточку лицо.