— Как интересно, — сказала Катя. — Значит, Илья Степанович, дед твой был цыганом, отец тоже цыган. А вот бабушка не цыганка, хотя очень на нее похожа. И ты, получается, маленький цыганенок!
Мальчик широко улыбнулся.
— Только какой из тебя цыган? — решила подразнить друга Катя. — Цыгане, они, знаешь, ого-го! И на гитаре играют, и плясать по-цыгански умеют!
Мальчик насупил брови, задумался. Потом решительно встал и дернул ее за рукав, предлагая идти за ним. Они спустились во двор. Он снял сандалики, отошел от приступок, провел рукой по волосам и вдруг начал прыгать, размахивать руками, прищелкивая языком. Он с таким серьезным и уморительным видом отплясывал, что девушка сначала прихлопывала в такт и напевала что-то, подбадривая его, а потом не вытерпела и вышла к нему в круг, принялась кружиться и танцевать.
Ильинична появилась на пороге, когда они, раскрасневшиеся и довольные, подняли почти всю пыль во дворе, не жалея своих пяток. Катя, заметив хозяйку, смущенно остановилась. Мальчик, как козленок, подскочил к бабушке и еще немножко потопал перед ней. Она ласково погладила его по голове, сказала:
— Ну, плясун, наплясался, теперь беги, курей запри. А ты, красавица, тоже ступай, лекарство пора принимать. Сегодня пораньше ложись, чтобы завтра утречком отдохнувшая была, в пещеру пойдем.
— Зачем мне лекарство, я себя прекрасно чувствую.
— Еще прекраснее будешь чувствовать.
— А в какую мы пещеру пойдем?
— В волшебную. Завтра все узнаешь, а сейчас пей отвар и ложись спать.
14
Девушка сидела в теплой воде маленького озера посреди подземной пещеры, запрятанной в лесной глуши.
Сверху, из лесного источника, просачивалась вода, растекалась по причудливым неровностям каменного свода и, собираясь в желобок прямо над головой Кати, шумным водопадом падала за спиной и пушистой пеной окружала ее со всех сторон. Позже Марина Ильинична объяснила, что два источника, холодный и горячий, соединялись в этой природной запруде и снова исчезали под камнями, уходили вглубь земли.
«Два часа шли через какие-то дебри, теперь сижу в этой луже, — недовольно думала девушка», — она уже собиралась выходить из воды, но женщина остановила ее.
— Сиди! Не напрягайся. Смотри на воду, она слышит и видит тебя.
Катя с удивлением заметила, что ее хозяйка, такая обычная, хотя и несколько суровая у себя в доме, здесь, на источнике, совершенно изменилась. Она сняла платок, пристально вглядывалась в падающую воду, что-то тихо приговаривала. Девушка смотрела и не узнавала Марину Ильиничну. Она видела, как капли воды на черных косах женщины сверкали, словно бриллианты в отсветах утреннего солнца, скупо проникающих в пещеру. Вода успокаивала. Катя медленно гладила свои плечи, грудь. Мысли, как каскад брызг водопада, рассыпались на миллион атомов и растворились в водоеме. Тело сделалось легким и воздушным. Цыганка, не моргая, смотрела на Катю через поток водопада. В голове девушки зазвучало:
— Я вода, чистая и сильная. Я вода, вода, вода…
Стены пещеры медленно стали смещаться, все вокруг плавно закружилось. Было радостно и томно. Сиреневые волны поднимали ее высоко вверх и плавно опускали, наполняя чистотой и гармонией.
Наконец женщина отвела от нее взгляд, снова умылась, повязала платок. Катя вышла из транса. Все стало прежним.
— Вытрись насухо, — Ильинична протянула жесткое полотенце.
Домой Катя вернулась очень уставшей, послушно выпила приготовленный отвар, прилегла на диван и мгновенно заснула.
Она проснулась, словно кто-то разбудил ее. Открыла глаза, но никого не было рядом. Почувствовала необычайную легкость во всем теле. Минуту она полежала, вспоминая сегодняшнее утро.
«Как это все было странно и необычно», — подумала она, но, услышав голоса за окнами, быстро отвлеклась и больше к этому не возвращалась.
Очень хотелось есть. Она вышла во двор. Ильинична несла в ведре молоко.
— Проснулась? Молока хочешь?
— Хочу, — обрадовалась Катя.
— Идем в дом, я тоже с тобой выпью за компанию.
Бабка нарезала хлеб, и они с аппетитом принялись за еду.
Скрипнула дверь, и появился сонный Илюша. Он подошел к бабушке, прижался щекой к ее боку.
— Ты, воробей, тоже поднялся, — ласково обняла она его, — садись, молочка налью тебе.
Мальчик медленно выпил молоко. Его сонный вид был таким по-детски милым, что обе, бабушка и Катя, невольно засмотрелись.
— Да он еще спит, — улыбаясь, заметила девушка.
Она подняла его, еще теплого и пахнущего молоком, и понесла обратно в кровать. Мальчик сквозь дрему улыбнулся ей и заснул прямо на руках.
А Катя, прежде чем опустить его на подушку, понюхала спутанные кудри, чуть коснулась губами щеки.
15
Ильинична с Катей перебирали грибы под навесом. Девушка улыбнулась, вспомнив сонного мальчика.
— Марина Ильинична, а вы Илюшу врачам показывали?
Хозяйка молча продолжала заниматься грибами.
— Извините, может, не хотите об этом говорить. Просто я его очень полюбила, и подумала, что он ведь еще маленький, ему можно помочь.
Цыганка окинула Катю взглядом.
— Вижу, девка, что ты ласковая к нему. И он к тебе, сиротка, тянется, — она горестно вздохнула. — Когда они с матерью в аварию попали, Зинаида погибла, а Илюшка замолчал, возила я его в городскую больницу. Там направление ему выписали в Хабаровский госпиталь, но без всяких гарантий. Тут Степан запил, не мог простить себе этой аварии. Я и слегла, не осилило всего старое сердце. А когда оклемалась маленько, так другие заботы закружили. Так время и пролетело. Выходит, бывает так, что дети отвечают за грехи своих родителей…
Катя видела, что Ильиничне хочется поделиться своими переживаниями, и она попросила:
— Расскажите мне, Марина Ильинична, про вашу семью.
Ильинична словно ждала этого, посмотрела вдаль, вздохнула и стала рассказывать.
— Отец мой — цыганский барон. Табор наш был не очень большой, но дружный. Почти все в нем друг другу родней либо сватами доводились. Свадьбы все старались в своем таборе играть. Кочевали мы по степям Молдавии, ходили по берегам Черноморья. Вольно было нам. Я в семье третья родилась после двух сестер, затем был брат Миро. Сестры скоро замуж повыходили за своих из табора. Я к шестнадцати годам тоже невестой считалась. Однажды летом мы стояли под Одессой, приехал к отцу богатый цыган из оседлых. Долго они разговаривали. Отец меня позвал. Посмотрел на меня гость, заулыбался, видно было, что понравилась я ему. Когда уехали они, Миро рассказал, что меня за сына этого цыгана сосватали. Я видела этого сына в Одессе на Привозе. Яркий он да пустой. На словах хвастливый, а на деле трусоватый. Но отцу перечить не принято у нас. И стала я невестой. К осени свадьбу готовили. Жених ко мне всего один раз приезжал. Открыто мне сказал, что хоть я и дочь барона, да его род богаче нашего будет, и что сватаньем этим он меня осчастливливает, и чтобы с этой мыслью я к свадьбе готовилась. А я молоденькая еще была, в тонкостях не сильно разбиралась, но гордости набраться уже успела. Поэтому не рада была такие слова от него слышать, но промолчала тогда. Через несколько дней пошли мы с сестрами да подружками на Молдаванку работать. Миро мой шустрый был. Хоть и малой, а карманы уже легко чистить умел. Подружки зазывали погадать, а я все больше по сторонам смотрела.
Тут шум услышала. Здоровый бугай моего братишку держал, на краже поймал. Миро вьюном вьется, вырваться хочет, а тот верзила руки ему заламывает и к земле пригибает. Вижу, больно братишке. Подружки говорят, не встревай, сама пропадешь. Только я подлетела и по-цыгански кричать стала, брата из рук торговца вырывать. Все вокруг шумят, возмущаются. Вдруг подходит молодой военный в погонах и громко обращается к толпе: «Граждане, расходитесь, я сам доставлю нарушителя в отделение». И берет Миро за одну руку, а меня, я не перестаю кидаться и освобождать брата, за другую. Крепко берет, понимаю, что не вырваться уже. Тут свисток со стороны слышится, торговец с подозрением смотрит на военного. Тогда тот и поступил по-военному, быстро и оперативно, тихо нам говорит: — «Ну, ребята, теперь бежим!» И мы, сломя головы, давай убегать с базара подальше. Слышим, погони вроде нет, отдышались под деревом. Я хватаю брата, хочу дальше бежать. Только он отпихнул мою руку, говорит военному:
— Выручил ты нас. Я сразу сообразил, что никуда ты нас не поведешь, Маринка, дура, панику подняла, а я понял, что ты за нас! Будь мне другом! — и руку ему протягивает.
Я брови нахмурила, говорю ему по-цыгански:
— Сам дурак! Не доверяй чужому, бежим в табор!
А парень улыбается и на нас глядит по-доброму. Братишка спрашивает:
— Ты почему нам помогать стал?
— Друг у меня на войне был, Яша, цыган. От смерти меня спас. А до победы не дожил… Много про свою цыганскую жизнь рассказывал. Братом мне стал. Я, когда увидел вас, подумал, а может, он из вашего табора, вот и вступился.
Потом на меня взглянул и, улыбаясь, пошутил:
— А еще глаза твои огнем горели, пожар ведь мог начаться, пришлось бы тогда еще и пожарников вызывать. Никогда таких глаз не видел!
— Но, но! — оборвала я его. — Ты мне здесь песни не пой! Знаю я вас, щелкоперов! — и грозно брови нахмурила.
А он так весело рассмеялся, и братишка следом за ним хохотать начал. Да от радости, что свободным остался, по земле кататься принялся. Что с него взять, пацаненок еще. Да только я тогда стояла, а щеки огнем пылали.
— Ладно, ребята, — говорит военный. — Я еще месяц здесь буду. Вон там моя часть расположена, — и указывает в сторону Мойки, там военные городки в ту пору находились. — Приходите в гости! На проходной майора Громова спросите, меня вызовут. Только вечером заходите, после службы, я вас настоящей халвой угощу!
Распрощались мы и разошлись. Миро радостно мне говорит:
— Я, Маринка, завтра, к нему в гости обязательно пойду! Теперь у меня друг — майор! А ты, Маринка, все равно дура!