динение земель баши Умида Мизафарова чего стоило. Или правильнее сказать: объединение с Умидом? Не суть, важно, что оно прошло без крови…
Шах улыбнулся. Тот день очень приятно вспоминать даже по прошествии многих месяцев...
Сарыбек и Умид. Лишь двое могли претендовать на первенство в стране. Но любому из правителей требовались для объединения государства все силы. Не обескровленные тяжелой борьбой с равным противником. А еще лучше было бы объединить армии. Очень логичное, напрашивающееся решение. Но кто будет первым? Верный своим вкусам Умид предложил решить дело поединком. Рассчитывал на своего Дэва. Что и говорить, Нахруз хорош... Но Сарыбек перехитрил противника.
— Умид-ака, — сказал тогда ургенчский бек баши Арала, — зачем нам доверять исход такого дела воинам? Давай усладим их зрение схваткой полководцев. И пусть проигравший станет младшим братом, а не врагом победившего, ибо это лишь состязание, а не бой на жизнь и насмерть.
Умид просто не мог отказаться. Тем более что был сильно моложе и немного крупнее. Думал, что и умел больше. Как выяснилось, ошибался... Через два года он сказал своему бывшему противнику:
— Ты выиграл бой, шах, потому что более достоин власти. Аллах не ошибается, править должен тот, кто умнее. Но и я не проиграл. Ведь быть вторым в твоем государстве намного лучше, чем первым в своем.
Сарыбек тоже остался доволен: нет в Великом Хорезме человека вернее Умида. Единственный, от кого не надо ждать удара в спину. И лучше его никто не может разобраться в хитросплетениях ума соседей-казахов... Лучшего наместника для западных областей не найти. А самому пора закончить объединение страны. Хорезм, древнее государство узбеков, должен возродиться. Осталось немного: Ташкент и Фергана. Если, конечно, в ближайшие дни Самарканд выбросит белый флаг. А этому может помешать только вмешательство таджиков. Их ближайшая группировка не слишком сильна, но жизнь усложнить сумеет…
От размышлений оторвал вошедший в шатер нукер (шах давно вернул армии древние звания, и не важно, что часть их были арабские, персидские и даже монгольские, главное — уйти от ненавистной европейской символики):
— Великий Шах, пришел человек, показавший знак, о котором вы говорили.
— Зови.
Это хорошо. Посмотрим, так ли хорош этот таджикский посредник, чья слава перенеслась даже сквозь пески Кызылкума.
— Ассалам алейкум, — в вежливости вошедшему не откажешь. Но это не тот человек, что брал поручение.
— Салам. — Сарыбек удивленно изогнул бровь. — В прошлый раз приходил другой.
— Это не имеет значения. Все глаза Ирбиса одинаковы а его языки говорят только то, что слышат его уши.
— Но я надеюсь, с тем человеком ничего не случилось?
— Конечно, нет, просто один язык Ирбиса никогда не приходит к одному и тому же человеку дважды. Таковы Правила.
— И все языки столь молоды?
— Необязательно, шах.
— И все прекрасно говорят по-узбекски?
— А вот это обязательно. Так же, как на языках таджиков и урусов. И все носят знак, — посетитель показал свою пайцзу.
– Однако не перейти ли к делу? Какие слова услышали уши Ирбиса от бека Пенджикента?
Пока длился разговор, нукеры, принесшие всё, необходимое для чаепития (к исполнению традиций Сарыбек относился серьезно), уже удалились.
— Саттах-бек готов принять дорогого гостя в своем городе с приличествующей его величию свитой в удобное для шаха время.
— Что значит, «приличествующей моему величию».
— Это может определить только шах Великого Хорезма. Саттах-бек верит в честность Великого Шаха.
— Всё?
— Нет. Саттах-бек слишком стар, чтобы быть кому-либо сыном, но с удовольствием назовет тебя братом.
— Что ж, сказано хорошо и понятно. А что бек думает о Уктаме?
— Самаркандский хаким не хотел быть братом Саттах-бека, когда был силен. Долгие годы он настаивал на подчинении Пенджикента, и даже пытался добиться этого силой. Теперь он просит помощи, но не получит ее. Волки не боятся медведей и тигров, но не помогают лисам.
— Ты принес мне хорошие новости, посланец. Возьми это, здесь законное вознаграждение за работу.
— Не стоит беспокоиться, шах. Ответ полностью оплачен твоим собеседником. А двойную оплату мы не берем. Не обижайся, таковы правила. Мы не нанимаемся на службу. Лишь передаем слова.
— А если я захочу передать свой ответ Саттаху?
— Ты оплатишь его. И слово будет передано. Но какой смысл в этом деянии? Теперь можно послать в Пенджикент своего человека. Не опасаясь, что он умрет.
— Ну что ж, передай Ирбису мою благодарность. Его слава вполне заслужена…
— Подожди, шах. Тебе еще кое-что просили передать.
— Слушаю.
— Бодхани Ахмадов, баши Фандарьи и Нижнего Зеравшана, предлагает союз против Пенджикента, Матчи и Душанбе.
— Ты удивил меня. Минуту назад твои слова звучали от имени Пенджикента, а теперь передаешь предложение его врага.
— Мы — посредники. Мы передаем любые слова, если они оплачены. Бодхани-баши оплатил и твой ответ, так что он будет передан в любом случае.
— А если я не отвечу, то что ты передашь?
— Отсутствие ответа — тоже ответ, шах!
— Интересно, а от Матчи у тебя нет известий?
— Специально для тебя нет, шах. Но есть заявление Шамсиджана Рахманова для всех, кому интересно. Оно передано еще три года назад.
— И что сказал Шамсиджан?
— «Пока жив хоть один матчинец, никто не станет над Матчой против ее воли».
— Что ж, это хорошие слова. Тем более, они наверняка сказаны после победы.
— Ты мудр шах, как и должен быть мудр великий правитель.
— Не стоит языку Леопарда гор говорить льстивые слова.
— Это не лесть. Язык Ирбиса говорит только правду. Но иногда она похожа на лесть. Тогда ее говорить приятно. Что передать Бодхани?
— «Нет!». Тигр не ходит с шакалом.
— Хорошо шах. Ахмадов услышит твой ответ. Не смею больше отбирать твое время.
— Пожалуй, я попрошу о еще одной услуге. Не передашь ли хакиму Уктаму, что он может размышлять еще пять часов. Если Самарканд сдастся за это время, хаким и его семья останутся живы. Не будет ни резни, ни грабежей. Мне дороги жизни узбеков и сартов. Это моё слово. Надеюсь, Ирбис поверит. — Шах внимательно посмотрел на юношу, но тот оставался бесстрастен. — Я знаю, что происходит с теми, кто нарушил слово, данное Ирбису. Ответ не нужен.
— Я передам, шах…
Уфа, шахматная школа
Беспокоился Урусов зря. Играть в шахматы Боря не разучился. Скорее всего, ему сейчас не удалось бы справиться с Рублевиным образца двенадцатого года, но на детей первого разряда хватило с головой. Даже в сеансе. Из тридцати партий он лишь три завершил вничью, и то в одной пришлось очень сильно постараться, поскольку единственная участвующая в сеансе девочка сделала всё, чтобы проиграть. Впрочем, результаты игры волновали сеансера в последнюю очередь. Он наслаждался. Таким знакомым и таким забытым чувством игры, общей атмосферой шахматного праздника, самим передвижением фигур….
Казалось, не было ни поспешной эвакуации из Новосибирска, ни одиннадцати лет изнуряющих тренировок, выездов, тревог, потери друзей…
И крови на руках, навсегда похоронившей мирную жизнь.
Прошлое вернулось. И снова маститый шахматист ходит по кругу, передвигая фигуры на каждой доске по очереди, а с другой стороны этих досок сидят взволнованные, взъерошенные дети, страшно переживающие за результат первой в их жизни партии с мэтром, с небожителем, с легендой, со звездой. С гроссмейстером!
Когда-то Боря регулярно давал сеансы. Малышам в кружках, любителям на праздниках в парках, ученикам таких вот школ…
А еще раньше он сам сидел в ряду детей и так же бездарно, как вот этот крохотный мальчуган, подставлял фигуру за фигурой Крогиусу. В упорнейшей борьбе вырывал ничью у Сакаева. Как вырвал ее сейчас серьезный мальчик в очках. А свою победу над Карповым он помнит до сих пор! И радость, огромную, всепоглощающую, гораздо большую, чем принесли все последующие успехи, в том числе и очки, отобранные уже в равной борьбе у того же Анатолия Евгеньевича. Разве что последняя в его жизни турнирная партия, принесшая заветное звание, может сравниться по эмоциям…
Нет, не последняя. Крайняя. И не в жизни, а на сегодняшний день. Правы военные, последней может быть только смерть, а в жизни всегда есть шанс повторения даже совершенно невероятного события. Такого, как этот сеанс одновременной игры в шахматы в самом сердце сожженной ядерным огнем России. А значит, возможны и новые турниры, и новые партии, и может еще вернуться время, когда слово «Шах» будет означать только нападение на короля, и ни в коем случае не позывной ефрейтора Юринова.
Боря наслаждался. Он был на своем месте. Он играл в шахматы…
Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд
Отряд осторожно взбирался на склон. Как ни старались, а постоянно видеть всех не получалось. Слишком изрезана была поверхность. Камни, ложбинки, бугры, впадины… Изгибы дороги тоже не улучшали видимость.
— Стянуться плотнее, — приказал Савфат.
Джигиты стали сокращать дистанцию.
— Где Маленький?
Мурада не было.
— Он шел левее меня…
— Все туда!
Поиски ничего не дали. Джигит пропал. Савфат задумался. Очень хотелось повернуть назад.
— Сверху!
Со склона, набирая скорость, катилось несколько крупных камней. Скорее даже валунов. На ходу они выбивали мелкие камешки, организуя самый настоящий камнепад. Отряд рассыпался: каждому нужен простор, тогда уклоняться от летящих камней — не слишком сложная задача. Бурхонов присел, пропуская над головой небольшой камушек, ушел с дороги огромного валуна и обернулся, смотря, как дела у остальных. В двадцати метрах Мусо, там всё в порядке. Чуть дальше Рахмат, Далер… А где еще двое? Бойцов не было. Что за чертовщина? Здесь же и спрятаться негде! Четверка сбилась в кучу.
— Командир, пойдем назад! — прошептал Мусо. — Это не люди. Это злые духи!
Желания возражать не было даже у Рахмата.