— Ладно, давай о хорошем. Коля Муравский уже озадачен, ты тоже подключайся.
— Новое дело? — шеф-редактор водрузил очки на нос и сразу стал похож на мультяшного Питера Гриффина.
— Ага, написать конституцию Республики Советов.
— ???
— Ну, мы же собираемся царизм свергнуть?
— Ну… да… — не очень-то уверенно согласился соратник.
— Вот и надо что-то на его место. Пора готовить.
— Точно пора?
— Я так думаю, что все случится года через три после начала войны.
Исай яростно поскреб в затылке.
— Прямо даже не знаю, с чего начать…
— Вы, главное, начните.
— Наверное… — снова взялся протирать очки Андронов, — вот, в той же профсоюзной школе, пусть слушатели изложат свои взгляды на профсоюзы при социализме.
— Хорошая мысль. А в школе Советов на Советы при социализме.
Мы чокнулись и выпили. Под необязательный треп прикончили закуску и засобирались в дорогу — кто в Швецию рулить эмигрантским центром, а кто и домой.
И как бы это не последняя моя поездка в Европу перед войной. Так что я тут все дела закончил. Ну, я так думаю. А если что и позабыл — значит, не очень надо.
***
Доктор китайской медицины Ян Цзюмин (по паспорту ныне мещанин Ян Зюмин) который год был среди москвичей в большой моде. Потому как всегда можно ткнуть в нос питерским зазнайкам, что у вас там “тибетской медициной” занимается бурят-самозванец Бадмаев, а у нас китайской медициной — натуральный чистокровный китаец.
За это время массажный кабинет разросся до “клиники”, Ян выписал из Китая еще пятерых специалистов и регулярно получал оттуда травы и прочие снадобья. А созданный на основе моих обрывочных воспоминаний о вьетнамской “Золотой звезде” бальзам продавался так, что Бауэр и Ферейн тихо завидовали. Так что Ян всегда встречал меня лично, вот и сейчас он вышел в синей куртке из плотного шелка. Косицу он срезал, как только накрылась династия Цин и теперь стал очень похож не лицом, так стилем на Брюса нашего Ли.
Ну и ломал он меня, как помянутый Ли своих супостатов, но за два часа расправил мне все чакры или что там у китайцев, каналы ци? Промассировал до последней жилочки, поднял и усадил чаевничать, в себя приходить, да побеседовать о событиях в Китае. С русским языком у Яна сладилось отлично, ну, не считая плоблем с одной тлудновыговаливаемой буквой, так что мы заплелись языками на полчаса. О победе Гоминьдана на выборах и о противостоянии его с фактическим правителем Юань Шикаем. Никак мне Ян не верил, что эта каша надолго, все надеялся, еще чуть-чуть — и станет Китай процветающей страной с нормальными законами. А я пил чай и думал что да, станет. Но очень нескоро и как бы нам в России управиться побыстрее.
Дома, вечером, когда укладывались спать, Наталья привычно устроилась головой у меня на груди, я перебирал ее волосы и печально так радовался жизни.
Митька взрослый уже и самостоятельный парень, девчонки растут и радуют, наша маленькая коммуна в Сокольниках существует без внутренних проблем, надо только Дашу женить.
Здоровье пока в порядке, спасибо зарядке. И аспирину, и Цзюмину, и питанию, и маме с папой за хорошую генетику. Разве что память стала хуже — порой по часу не могу вспомнить имя или слово. Все знаю, все понимаю, человека, как живого, перед собой вижу — а имя хоть ты тресни! Приходится многое записывать, и тратить время на упражнения по укреплению памяти. Хотя не факт, что я их вспомнил верно — сдается мне, толку от них никакого. Так что строгая рабочая дисциплина, записи, каждые два часа проверка назначенного, ежедневник и все такое.
С деньгами тоже все хорошо. Даже если война заблокирует патентные выплаты из Европы, у нас есть Макс Фактор. Не столь давно я раскрыл ему принципы сетевого маркетинга, чем привел в буйный восторг и теперь он бежал впереди гербалайфа, разворачивая новую систему продаж в обалдевшей Америке. Ну и заодно удвоил обороты. Так что не пропадем.
Но все равно, кололо понимание, что не дожить мне до светлого будущего.
— Обещай мне одну вещь, — легонько тряхнул я жену. — Я хочу чтобы ты вышла замуж, если останешься одна.
Она приподнялась на локте:
— Это что за чушь?
— Старый я.
— Ой дурак… Ну ты и дурак, Скамов! Старый он… Чтобы я больше от тебя такого не слышала.
Оставалось только поцеловать ее.
***
— Мазила!!!
— Судью на мыло!
— Костоломы!
В четыре пальца пронзительно свистели голубятники, заглушая удары по мячу.
В финале сезона команда Казанской дороги “Локомотив” принимала “Сокол” Российского гимнастического общества. Местные уже сыграли за третье место, и оно досталось “торпедовцам” с завода АМО, а вот “Динамо” пролетело. Оттого на скамейках вокруг футбольного поля в Симоновой слободе бушевали непредвзято, от чистого сердца — ну, почти, железнодорожников тут считали без малого за своих, товарная станция вон, за забором.
Элегантные джентльмены “Сокола” в бело-красной форме с буквой “С” на груди понемногу уступали рабочему напору путейцев. При счете 3:1 стало ясно, что кубок до следующего года будет красоваться на Казанском вокзале, я поздравил радостного фон Мекка, попрощался с Гиляровским, Бари и Рябушинскими и покинул павильон для почетных гостей.
Меня ждала заводская больница.
Очевидное дело — чужие дети растут быстрее, просто потому, что своих ты видишь каждый день и не замечаешь, как они вытягиваются на полголовы. А чужих — раз в год, и те же полголовы кажутся резким скачком.
Так вот и завод Бари рос, рос и только сегодня я с удовольствием осознал, какой монстр вырос при моем участии. Завод бетонного литья, завод металлоконструкций, завод котельный, завод нефтяной аппаратуры, электротехнический завод… Правда, последний не то, чтобы сам “вырос” — Бари выкупил его у “Центрального электрического общества в Москве” и присоединил под названием “Динамо” к своей империи.
На месте Симоновой слободы, деревни Кожухово и вокруг Лизиного пруда стоял нынче здоровенный рабочий поселок с двумя школами, сквером, больницей, клубом, пятью чайными, спортивными площадками и футбольным полем. Тут голосовали за Союз Труда, тут могли от души вломить залетным черносотенцам, тут сами следили за порядком.
— Постойте, господа хорошие, вы чьих будете?
— Свои, — провожатый поручкался с тремя крепкими ребятами.
— А что не на футболе? — спросил я старшего из них, с трехцветной повязкой на рукаве.
— Сами вызвались, кому-то ведь надо.
И дружинники “Симоновской республики” двинулись дальше.
Полиция не вмешивалась, почитай, с 1904 года. Служба в здешнем участке оправданно считалась синекурой — все правонарушения, за исключением совсем уж из ряда вон, разбирали сами рабочие. Сами и наказывали, в основном общественными работами, оттого порядок в поселках стоял исключительный.
Ну а поскольку общежития, домики семейных и прочие здания со всеми тайными комнатами и ходами-выходами проектировало и возводило Строительное общество, то именно здесь мы и развернули один из главных опорных пунктов, а в больнице меня ждали Красин и Савинков.
— Прямо как в прошлый раз, — улыбнулся Борис.
— Держите, — я распахнул свою сумку и вытащил несколько пачек. — Все, фунты закончились, это последний перевод.
— Ничего, у нас запас есть, на год еще хватит.
— Хорошо. Тогда вот какое дело, Профана нужно из Питера перевести сюда…
Революционным структурам предстояло решить кадровую проблему Можайской ГЭС. Савва Морозов, ни слова не говоря, вдруг тоже затеял строить электростанцию, в Кондопоге, и сманил у нас Графтио, стервец эдакий. И сейчас плотина осталась без опытного гидростроителя — Кржижановский специализировался скорее по сетям, Классон все также занят своей станцией и я ничего лучшего не придумал, как вытребовать Вацлава Воровского.
— Зачем вам Профан? — настороженно спросил Красин.
— Не мне, нужен инженер на стройку в Можайск.
— Ну так Профан мне и в Питере нужен.
— Можайск важнее, время уходит, можем не успеть до войны.
— Ха! Я бы сам вызвался, да у меня тоже важные дела и тоже можем не успеть.
Черт, я не ожидал, что Красин упрется… Ладно, попробуем так.
— Хорошо, тогда предложите другой вариант.
— Вот вы хитрец… — потеребил ухо Леонид. — Брат у меня тоже электротехник, но он больше по торфяным машинам… А! Знаю!
И он радостно затряс указательным пальцем.
— Винтер. Помощник Классона. Отличный инженер-энергетик. Женат на первой жене моего брата.
Хренасе Санта-Барбара… Но если Красин советует, то надо брать.
— Договорились. Теперь к мобилизационным планам.
“Профсоюзная” докладная Столыпину не то, чтобы столкнула камень, но малость расшевелила закаменелые мозги военной бюрократии. Умные головы офицеров Генерального штаба подсчитали, что потребная бронь работникам военных и ключевых производств заметно срежет число подлежащих призыву и выступили с предложением изменить систему. Уже начался призыв инородцев в строительные части, причем волнения по этому поводу в Средней Азии довольно быстро затихли, когда выяснилось, что призывникам выдают форму, кормят и даже начисляют какую-то зарплату. И сейчас первые “стройбаты” уже пахали на прокладке железных дорог от Званки до Романова-на Мурмане и от Туапсе до Сочи и Новосенаки.
А еще вояки собрались поменять льготы с отсрочками и это, как ни странно, могло крепко ударить по нашим структурам — например, под призыв попадали административно высланные и некоторые профессии вроде учителей. Так что мы ломали голову что делать с нашими охранниками и боевиками и вообще подпольным государством.
— Не знаю, как у Никитича, — начал Савинков, — а у меня и так больше половины женщин.
— У тебя??? — вот это номер, вот это эмансипация!
— Ну да, аналитика, связь, наблюдение, везде. Одна проблема — рожают, но тут ничего не поделаешь.
Мозговали мы еще часа два и пришли к Ленину, вернее, к принципу “Лучше меньше, да лучше”.
Совсем вечером, когда мы проводили Леонида и стояли на берегу реки, Борис вздохнул.