— Так это, они же нас не первый день знают, видели, как мы работаем, какое там медленно!
— А ты беженцев принял? — вступил в разговор Савинков.
— А как же, несколько сотен человек, как раз вместо тех, кого воевать загребли. И пленные есть.
— Ну вот их вперед и ставь, пусть они дурака включают, мы, дескать, тут люди новые, порядков не знаем, боимся напортачить.
— Ха. Ну а если солдат пришлют?
Вот за что Баландина ценили и уважали, так это за обстоятельность. До последней мелочи вникал.
— А солдаты такие же крестьяне, как и ты. Им листовки, — я посмотрел на Муравского, тот кивнул. — А господам офицерам письмо с напоминанием, что нельзя в безоружных стрелять и подписью “Армия Свободы”.
Тут уже кивнули Красин и Савинков.
— Ух ты! Это чтож, ваших рук дело? — удивленно уставился на них Баландин.
— Каких рук, Вася? Ты о ком говоришь?
— Так вот же, господа сидят…
Мы с Муравским удивленно переглянулись и уставились на Баландина.
— Какие господа? Где?
Он несколько секунд переводил неверящий взгляд с меня на Колю, потом его лицо озарилось и он простецки хлопнул себя по лбу:
— Точно! Примерещились мне, не иначе как с недосыпу. Нет никаких господ! Понял я все, Митрич, сделаем.
Напоили Баландина коньяком на сон грядущий, да отправили спать. Коньяк, надо сказать, ему не понравился — человек простой, к водке привычный, но Наталью, как врача, послушался.
А сами сели у меня в кабинете.
Савинков доложил про расследование лоббизма — да, перекупщики занесли Крыжановскому. Черт, моя вина, упустил я это, пока в депрессией маялся да книжку писал. Но Центросоюз у нас крепкий, выстоит, жаль только потерь ненужных.
А еще Борис доложил, что потихоньку инфильтрует Земгор и собирает компромат на всякие там комитеты промышленнников и прочих радетелей о земле русской, кто за громкой фразой карман набивает. И что готов к эксам, если потребуется.
Но, наверное, обойдемся — пошли германские деньги. Немцы обставились солидно, дали понять, что от Генштаба, но источники оказались в Швейцарии. Оттуда в Швецию и дальше по цепочке Штаты-Япония и только потом в Россию, через Гонконг или Персию. Китайский маршрут мы отбросили, там чем дальше в лес, тем толще партизаны — военный правитель Юань Шикай назначил себя императором, что не понравилось ни противникам, ни сторонникам. Так что там жахнет, обязательно жахнет, весь Китай в труху. Но чуть позже.
***
Побег провалился из-за состояния Морханова. Нет, идти-то он мог, и пер как лось, только вот ранение сильно подействовало на его нервное состояние, от любого возражения выходил из себя и начинал кричать. Особенно он разорался, когда Митя сказал, что идти надо на юг, в Богемию, до которой всего-то половина суворовского перехода и там, в австрийском бардаке, найти чехов-сокольцев. Но Морханов считал что на восток и точка и никакие аргументы на него не действовали, а на крики могли появиться местные.
Ну и поймали их уже на третий день.
Митя назвался рядовым Дмитрием Сомовым, попал в солдатский лагерь и еще раз попытался удрать в компании с унтером и фельдфебелем. Опять его поймали, но уже в таком измотанном состоянии, что он предпочел не скрывать настоящее звание. Немецкий военный суд “за двукратное недозволенное отдаление от предписанного местонахождения” влепил ему две недели ареста и перевод в лагерь крепости Ингольштадт, куда свозили “склонных к побегу”. Там через пару месяцев его нашло письмо от “Максима Лаврова”, из которого Митя узнал, что награжден Георгием за взрыв моста и произведен в поручики.
Жили в лагере по строгому распорядку, четыре переклички в день. Последняя в четыре часа и после нее за нахождение вне помещений могли и расстрелять. Поэтому время до отбоя пленные офицеры проводили в беседах, чтении или даже постановке спектаклей, для чего в их распоряжение предоставили весь второй этаж.
А жили человек по шесть-семь в сыроватых казематах девятого форта крепости. Немцы пленных разных национальностей перемешивали — с Митей комнату делили два бельгийца, два англичанина и три француза. Русские тоже сидели, но в других фортах, так вот ему повезло.
Митю очень удивляла немецкая еда — после того, что он видел в Германии студентом, “суп из фиалок” казался ему бредом. Военнопленных в теории кормили так же, как и солдат армии кайзера, но на практике выходило гораздо скуднее, отчего офицеры постоянно протестовали и скандалили с начальством лагеря.
В один из дней в каземате обсуждали бои вокруг Верденского укрепрайона, где немцы с присущей им планомерностью давили и давили французов, продвинувшись километров на пять за несколько месяцев.
— Таким образом, — вещал длинный французский лейтенант с выдающимся носом, — мы наблюдаем возникновение позиционного тупика. Обе стороны в состоянии подвозить подкрепления быстрее, чем нарастают потери и купировать успехи противника.
На столе лежали купленные в лавке папиросы, несколько коробочек присланных в посылках галет и консервов, спички, стояли вино и лимонад. Белый хлеб и молоко недавно исключили из рациона, потому все больше приходилось уповать на продовольственную помощь со стороны. Митина доля занимала достойное место — после установления связи посылки от Альберта приходили регулярно.
— Согласен, — сообщил английский капитан через своего “переводчика”-бельгийца, — и бои на Галиполийском полуострове это подтверждают. Союзники так и не смогли преодолеть турецкую оборону.
— Простите, но русская армия сумела это сделать и в Эрзуруме, и в Трапезунде! — возразил Митя.
Все отмахнулись — подумаешь, дикие русские побили диких турок и только длинный лейтенант взглянул с интересом, а общество перешло к обсуждению относительно свежих швейцарских газет.
Звали лейтенанта Шарль, по фамилии де Голль и он, несмотря на свое дворянское происхождение, неожиданно сдружился с Митей. И на прогулках они предпочитали быть рядом, беседуя о литературе и военном искусстве.
— То есть вы считаете, что создание подвижных соединений, способно преодолеть этот тупик?
— Не просто подвижных, а защищенных броней. И я полагаю, мы в ближайшем будущем увидим такие машины, — пересказывал Митя то, что слышал от Михал Дмитрича.
Частые жалобы на питание, наконец, привели к тому, что офицерам разрешили ходить в город — с переводчиком и конвоиром, разумеется, — для покупок. Каждый раз выходящие в город подписывали обязательство не убегать и, как ни странно, все офицеры его соблюдали и потому Митя искал другие варианты. А тот, кто ищет, тот всегда найдет.
В тот день они вышли на пару с Шарлем, без ненужного при Митином знании языка переводчика. Сопровождать их приставили хромающего обер-ефрейтора, невысокого блондина. Митя напряженно вспоминал, где он мог видеть его раньше… и назвал старый пароль из Людвигсхафена.
Мартин Дриттенпрейс быстро обернулся по сторонам и еле-еле кивнул Мите. Впрочем, незаметное движение не укрылось и от Шарля:
— Старый знакомый?
— Да.
С этого момента они готовили побег с помощью левых социал-демократов..
Часть посылок приходила на имя пожилого столяра, товарища Мартина по партии. И в мастерской, пахшей свежей стружкой, вскоре набрались два комплекта одежды, пара саквояжей, нескольких сотен марок и другие необходимые вещи. Дольше всего ждали документы, но как только к делу подключился из Швейцарии Вельяминов, все пошло на лад.
В тот день пленные, опираясь больше на здравый смысл, нежели на сухопутный армейский опыт, говорили о грандиозном сражение флотов в Северном море. Главенствовало мнение англичан, как представителей морской нации. Обсудили сведения с фронтов, перешли к рассказам о случаях на войне и анекдотам, когда этот ужасно неуклюжий русский опрокинул бутылку вина на себя и на лейтенанта де Голля!
Пришлось пострадавшим оставить интересный разговор и идти на второй этаж, в хозяйственные помещения, застирывать форму. Там же, под охраной обер-ефрейтора Дриттенпрейса, стояли ящики с грязным бельем, подготовленные к отправке в городскую прачечную…
Два француза, два бельгийца и два англичанина не дождались Шарля и Димитри к отбою и легли спать, ворча, что слишком долго они там возятся с формой, еще перебудят всех, когда вернутся.
Но они не вернулись.
Глава 22
Весна 1916
В Нюрнберге, после того, как они купили меховые шапочки, Шарль, наконец, спросил:
— И куда теперь?
До сего момента он вопросов не задавал. Вся подготовка побега — одежда, деньги, документы, явки — была в руках Мити. В конце концов, даже паспорт лейтенант де Голль получил несколько менее настоящий, чем поручик Скамов — Вельяминов, руководствуясь принципом “от добра добра не ищут”, прислал старые Митины бумаги. Множество полицейских отметок, полученных начиная со времени учебы, делали паспорт безусловно достоверным в глазах любого проверяющего. Нет, Шарлю тоже сделали отличные документы, даже вклеили фотографию, использовав возможности “польских чемоданчиков”, весьма популярных по всей Европе среди лиц, не признающих государственные власти.
Три дня, пока вокруг Ингольштадта носились наскипидаренные жандармы, военные и полицейские, беглецы просидели на чердаке мастерской. И Шарль ни словом не возразил, когда Митя скомандовал ехать не в Швейцарию, на юго-запад, а на север, в Нюрнберг. Но вот сейчас не выдержал.
— Теперь в Пилзен.
— Но мы же удаляемся от границы!
— Не так экспрессивно, Шарль. Да, удаляемся, — объяснил Митя, — как раз потому, что все бежавшие из плена стараются добраться до границ с нейтралами кратчайшим путем. И там у каждого чиновника, вплоть до железнодорожных кондукторов, будут наши приметы. А вот на дороге в Богемию нас никто ловить не станет.
— Но так же в несколько раз дольше!
— Зато безопаснее.
— У вас даже нет карты!
— Ксенофонт прошёл всю Малую Азию, побывал бог весть в каких еще местах и обошелся вовсе без карты.