Как только мы закончили завтракать, нас побеспокоил стук в дверь. Я вскинула взгляд, ожидая гнева Эгея, и удивилась. Последний вестник, прервавший наше уединение, был изгнан из города. Но сегодня старый царь опустил дрожащей рукой только что поднятую ко рту фигу и велел стучавшему войти, словно ждал его.
В комнате появился человек, которого я видела праздношатающимся по двору и хлещущим дешевое вино. Бледный, он, заикаясь, проговорил:
– Ваше величество, корабль вернулся.
– Оставь нас, Медея, – велел Эгей тихо, но твердо, даже царственно, чего до этого не случалось. Так что я повиновалась. А зря.
Я поднялась, вышла из комнаты и прикрыла за собой тяжелую дверь. Разгладила хитон и с высоко поднятой головой направилась в свои покои.
Едва я успела присесть на диван – намного удобнее тех, что в комнатах царя, – и снять вуаль, как в коридоре поднялся шум. Я вскочила на ноги и уставилась на свою служанку Агнету. Мы смотрели друг на друга с равным ужасом. Подобные волнения нам знакомы и никогда не сулят ничего хорошего.
– Мне пойти узнать, что случилось? – спросила Агнета пересохшими губами.
Я покачала головой.
– Отправь Кассандру.
Прозвучало хладнокровно, словно меж служанок у меня есть любимицы, а есть те, кем можно пожертвовать (кстати, так и есть). Но Агнета – с севера, она даже не гречанка, чужачка здесь поболее меня. Кассандра же – знакомая всем афинянка, с туповатым мужем-афинянином и по меньшей мере двумя детьми, которых я ни разу не видела. А еще у нее несколько высокородных любовников-афинян. В разграбляемом городе любой женщине грозит опасность, но у Кассандры есть мужчины, которые могут ее защитить.
Отослав Кассандру, чье горячее воодушевление выдавало отсутствие опыта, мы с Агнетой подошли к огромному, выходившему на море открытому окну. Легкий ветерок ерошил волосы, свежий воздух пах морем. Создавалась иллюзия, будто все в мире идеально. Но нас не одурачить. Мы видели, что вдалеке медленно плывет корабль. У скалы на берегу собралась толпа. Мое сердце сжалось, словно стиснутое ледяной ладонью. В комнату влетела Кассандра.
– Эгей! – закричала она.
Я кивнула ей: продолжай.
– Он покончил с собой, прыгнув со скалы.
Я молча взирала на нее. Мужчину мне не было жалко – во всяком случае, я себя в этом убеждала, – но все, чего я так усердно добивалась с самого приезда в Афины, теперь ускользало сквозь пальцы.
– Из-за чего? – выдавила я.
Виноват вестник. Мне следовало остаться.
– Из-за сына, Тесея. – Кассандра напыжилась от важности сообщения. – Тесей мертв.
Она несла какую-то чушь про белые паруса, которые означали бы, что принц жив, а корабль пришел с черными парусами – значит, принц убит. Мы развернулись к приближающемуся кораблю с трепещущими на ветру черными парусами.
– Но, – стала я рассуждать вслух, – корабль еще даже не причалил. Эгей не захотел подождать и услышать, как погиб его сын?
Мне вспомнился принц Тесей, взгляд его холодных серых глаз: оценивающий и видящий насквозь.
Говорят, нет дурака глупее старика. В то время как Эгей гордился тем, что не потерял голову ни от одной из женщин, согревавших его постель, коих было великое множество, перед своим предполагаемым наследником он стелился как мальчишка перед первой возлюбленной. Мы с Тесеем ровесники, но Эгей всегда обращался к нему «мой мальчик». Сына же Тесея, Ипполита, еще и в самом деле мальчишку – во всяком случае, юношу, – он называл «мой внук». По-моему, и то и другое казалось сомнительным, но я держала свое мнение при себе. Видела, с какой легкостью Эгей распрощался со своими старшими советниками ради «мальчика».
Ни одна из служанок не ответила на мой вопрос – и правильно, ведь я обращалась не к ним, да и их ответ ничуть не прояснил бы ситуации. Мы молча наблюдали за тем, как причалил корабль и на берег спустились его пассажиры.
Я прижалась ладонями к колонне у окна, но с вопросом меня опередила Агнета:
– Кассандра, – сказала она дрожащим голосом, – ты же сказала, его убили.
– Сказала, что слышала, – ответила та и упрямо добавила: – Паруса черные.
Спорить мы с ней не стали, но ни одна из нас не сомневалась, что шагающий по берегу высокий стройный мужчина – не кто иной, как принц Тесей, вернувшийся с Крита и, похоже, восставший из мертвых.
С корабля начали сходить потрепанные юные афиняне, которых Тесей брал с собой на Крит.
Я отошла от окна, потеряв к происходящему интерес, и тут Кассандра воскликнула:
– Кто это?
На берег осторожно ступила девушка – судя по искусно уложенным волосам, не афинянка. Ей пыталась помочь женщина постарше, но девушка сбросила ее руку.
– Невеста Тесея, – презрительно ответила я.
– Нет, – возразила Агнета. – Она годится ему в дочери. Наверное, он привез ее Ипполиту.
– Сомневаюсь, – хихикнула Кассандра. – А если так, то он зря потратился.
Я позволила себе улыбнуться. Когда меня представляли Ипполиту, он заявил, что поклоняется Артемиде, а потому мне его «всем вот этим» – он демонстративно ткнул пальцем в мою грудь – не завлечь. Будто бы я стала тратить время и силы на такого юнца, как он, когда власть надо искать совсем в другом месте.
– И все же она невеста Тесея, – повторила я уверенно, рассматривая девушку. Бледная кожа, светлый цвет волос, редкий здесь, на юге. – Более того, я могу назвать ее имя. Это моя двоюродная сестра Федра, принцесса Крита.
Кассандра в благоговении потеряла дар речи. У меня, внучки бога солнца, полно «двоюродных братьев и сестер». Как правило, это дети и внуки женщин, желавших возвыситься среди очередных пассий Зевса или Посейдона. А вот Федра действительно была моей родственницей. Наши матери – родные сестры, и бабушка по материнской линии – общая для обеих.
С вновь пробудившимся любопытством я вместе со служанками наблюдала за бредущей во дворец процессией. Тесей, получивший известие о смерти отца, шел впереди, колотя себя в грудь, крича и мучительно стеная. Возможно, он искренне горевал, не знаю. Я думала, что знала Эгея, но покинула его, дав покончить с собой.
Трибуты окружили Тесея. Юные и энергичные, они выглядели уставшими, истощенными и нуждавшимися в горячей ванне. А в самой середине, бледная и шокированная больше других, шла критская принцесса, новоиспеченная невеста Тесея.
Хоть и двоюродные сестры, внешне мы очень разнимся. Она маленькая и светловолосая, с нежной кожей, которую чуть тронь – и останутся синяки. Я высокая и темноволосая, со смуглой оливковой кожей. Синие глаза Федры придают ей невинный вид. Я слышала, ее мать очень похожа на мою, а старшая сестра Федры пошла в мать и слывет красавицей. Видно, эта девочка пошла в отца. Обычно девушек, перенявших внешность у отцов, жалеют из-за их мужиковатых скул и волевых подбородков. Но у Федры лицо мягкое и женственное. Она похожа на испуганную пташку. Такие девочки у мужчин – во всяком случае, определенного типа – вызывают желание заботиться о них и создать с ними уютное маленькое гнездышко. А вот красотой она точно не прославится.
Они проделывали свой скорбный утомительный путь ко дворцу, не предполагая, что я наблюдаю за каждым их шагом. Тесей не обращал внимания на свою невесту, а она, опустив взор, не обращала внимания ни на кого вокруг. Она тоскует по Криту или в пути узнала что-то о своем так называемом героическом муже? О том, скольких женщин он похитил, или о сыне, чью мать обесчестил, – о сыне, который, вероятно, ее ровесник?
Я измучилась той ночью, пытаясь решить, как лучше поступить: прийти к Тесею, уповая на его милость, или избегать с ним встреч в надежде остаться незамеченной и сбежать. Последнее в других дворцах было бы невозможно, но в Афинах царит вечная неразбериха. Мои личные покои расположены вдали от главных коридоров и имеют выход в маленький дворик, который я использую для омовений. И у меня всего две служанки, Агнета и Кассандра. Можно выдумать историю, что они готовят мои комнаты для следующих гостей. Благодаря творящемуся на кухнях хаосу служанки незаметно и без труда достанут мне еды. И все же это риск, ведь Тесей может оказаться куда прозорливее своего апатичного отца и меня обнаружат. Тогда Тесей или приговорит меня к смерти как бродяжку и воровку, или вернет в Коринф закованной в цепи.
Уже не первый раз я пожалела о том, что мне не с кем обсудить подобные вопросы. Таких людей просто нет. Даже мой возлюбленный Ясон, когда еще был любим мной, скажем прямо, уступал мне в делах интеллектуальных. Вот там, где требовалась чистая сила, ему не было равных. Возможно, если бы в Афины прибыла другая сестра, похожая на свою мать и меня, я попыталась бы сблизиться с ней. Но эта девочка, с ее пухлыми щечками и вспотевшим лбом, – еще совсем ребенок. Не к ней обращаться за советом.
Я крутилась, ворочалась и, наверное, будила этим Агнету. Будь я уверена, что Тесей станет чтить желания покойного отца и уважать ксению, под защитой которой нахожусь, я бы вверила себя его милости. Но если он придерживается распространенного мнения, что я колдунья, обольстившая его отца, то лучше мне и дальше не попадаться ему на глаза.
Ненавижу подвешенное состояние и терпеть не могу ожидание. Я женщина действия, а не мудрствования. История осудит меня, без сомнения, но историю пишут мужчины. А я не желаю больше оказываться во власти кого-либо из них.
К утру я приняла решение: останусь в своих покоях и буду готовиться к отъезду. Служанки пустят слух, что я, страшась гнева Тесея, тайком сбежала из дворца, а сами будут приносить мне еду и прочие вещи. Нужно только держаться подальше от Тесея. После всего пережитого, уговаривала я себя, неважно, умру или буду жить. И все же, признаюсь, Тесей пугал меня. Есть вещи похуже смерти.
Федра
Не знаю, чего я ожидала. Уж точно не Кносса. В конце концов, Критский дворец – одно из чудес современного мира. Но Афинский дворец… Не буду преувеличивать и говорить, что мы использовали бы его как загон для овец, но скажу, что мы использовали бы его как кров для пастухов.