– Ипполит просит вас поднять тост за царицу Федру!
– За царицу Федру! – вторили ему не только за его столом, но и за соседними.
Ипполит угрюмо нахмурился.
– Я ничего подобного не просил, и вы это знаете.
Перед ним стоял кубок с вином, но голос его не дрожал, как и рука, поднятая с кубком к губам. Меня это не удивляло. Ипполит обожал спорт, а не выпивку. Он не совершит ничего такого, что неблагоприятно скажется на его увлечении, даже в отсутствие отца.
– Так ты что, не пожелаешь даме крепкого здоровья, а ее муженьку – здоровья похуже? – Резус вскочил на ноги и сам пожалел об этом: его сильно качало.
– Ее муж – мой отец, остолоп. – Ипполит воткнул в столешницу нож.
Будь Резус трезвее, он бы на этом остановился.
– Он достаточно стар, чтобы быть и ее отцом. Нацепишь на голову рога, когда ляжешь с ней? Я слышал, критских женщин возбуждают быки.
– Я не лягу с ней, – свел брови Ипполит. – Я поклялся… – начал он, но его прервал Резус.
– Да брось, Ип… Ипп… Дружище, неужели ты серьезно относишься ко всей этой артемидовой чуши?
Даже я не сдержался и с откровенным интересом уставился на Ипполита. Что он ответит?
– О какой чуши ты говоришь? – Голос ледяной, ладонь стиснула рукоять ножа.
– Это нормально – не трогать женщин, пока ты юн. Но мужчины должны спать с женщинами. Настоящие мужчины – спят.
Нож так молниеносно вспорол воздух, что никто из нас не увидел его движения, пока он не вошел в плечо Резуса. Парень пошатнулся, побледнел. Туника быстро пропитывалась красным.
– Я устал от твоей болтовни, – сказал Ипполит, поднялся и покинул зал.
Содрогнувшись, я проводил его взглядом.
Резус, пошатываясь, тоже вышел из зала при помощи нескольких друзей. Случившееся заставило меня призадуматься. В воздухе отчетливо пахло опасностью, чего не было раньше. Поспешил бы Тесей с возвращением.
Агнета
Напряжение, повисшее в воздухе Афинского дворца, сдавливало грудь и не давало дышать. Мы давно уже злоупотребили чужим гостеприимством, хотя нам, в общем-то, с самого начала были не рады. Я пыталась составить план отбытия, говорила с людьми, которые могли взять нас на борт и знали, двери каких дворцов открыты изгнанникам.
Но что толку, если Медея отказывается уезжать? Думает, обдурила нас своими смелыми поступками: слежкой за Тесеем, противостоянием с принцессой. Она просто добивается того, чтобы кто-то ее остановил, положил всему конец. Но как тогда поступить нам? Впрочем, Кассандра, полагаю, вернется к мужу. А что делать мне? Во дворце стало опасно. Я думала, виной тому приезд критской принцессы, но он лишь стечение обстоятельств. Опасность принес ставший царем Тесей, бросивший всех на милость Ипполита.
Мне казалось, на улице станет легче дышать, но климат Греции слишком жарок для тех, у кого такая светлая кожа, как у меня, поэтому я побрела в тень деревьев, окаймлявших дворец. Я так и не привыкла жить во дворцах, где все лезут друг на друга, а замки на дверях едва ли защищают обитателей от рыщущих по коридорам хищников. Мы жили в домах, каждая семья под защитой собственных стен, а вокруг – лес. Здесь, среди деревьев, слабый аромат лесной подстилки под ногами и лиственный полог над головой приносят пусть и смутные, но воспоминания о доме.
Я была маленькой, когда Ясон меня увез, – девочкой, не успевшей вовремя спрятаться. И знаю, что случается с девушками, неосторожно заснувшими в лесу. Этой ошибки я не повторю.
Дождь моросил так тихо, что казалось, будто это воздух сочится влагой. Охотники бросили погоню за добычей в лесу и теперь охотились за женщинами. Дворец полнился слезами и печалью. Я больше не могла это выносить. Пришлось уйти, несмотря на риск простудиться или заболеть на холоде и в сырости.
Когда я покинула дворец, сознание слегка прояснилось. Солнце скрывалось за облаками. Волосы и лицо стали влажными от мороси, земля под ногами превращалась в жидкое месиво. И тут я увидела, что один охотник не испугался непогоды, он выезжал на лошади из-за деревьев. Греки говорят о кентаврах, полумужчинах-полуконях, а по-моему, эта куча двигающихся конечностей напоминает паука.
Всадник приближался, и я обхватила себя руками в бесплодной попытке защититься от того, чем эта встреча может мне грозить. Ноги словно вросли в землю. Я бы бросилась прочь, но знала, что лишь поскользнусь и рухну в земляную хлябь.
А потом я заметила еще одну девушку, принцессу Федру, глупо застывшую между мной и всадником и даже не пытавшуюся укрыться. Взгляд всадника упал на нее, и он вскинулся, напрягся, точно увидел призовую лань или легендарного единорога. Мокрая туника облепила бедра принцессы, светлые волосы разметались по плечам. Она походила на греческую богиню Афродиту, изображенную на картине из Коринфского дворца. Или, если углубиться в прошлое – туда, куда я по возможности не хотела бы вернуться, – мою собственную богиню Фрейю[8]. Богиню секса и смерти.
Всадник спешился и бережно привязал лошадь к дереву. Если у меня и были сомнения в его личности, они мгновенно развеялись при звуке его голоса.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Ипполит.
– Гуляю, – спокойно ответила Федра.
Я стояла как вкопанная, словно обращенная в дерево каким-то греческим богом. Но если бы могла – бежала бы без оглядки, и это притом что Ипполита интересовала не я.
Принц придвинулся к Федре, заставив ее отступить. Обернувшись, она обнаружила, что за ее спиной дерево и уйти она сможет, лишь оттолкнув Ипполита.
– Не дергайся, принцесса. – Он стиснул ладонью ее плечо.
– Отпусти, – возмутилась принцесса.
Она все еще не осознает опасности, изумилась я. Ей почти двадцать, а она не понимает, что ее ждет. Как такое возможно?
– Ты столько времени наблюдала за мной издалека. Не хочешь рассмотреть вблизи? – поинтересовался Ипполит мерзким, неприятным голосом.
Принцесса озиралась, но что я могла поделать? Если подойду, пострадаем мы обе.
– Я сказала: отпусти! – потребовала Федра и уже громче добавила: – Я твоя царица. Убери свои руки.
– Не выделывайся, здесь тебя никто не услышит. – Ипполит оплел пальцами ее горло, но не сдавил.
– Твой отец велел тебе приглядеть за мной. – Федра испугалась. К сожалению, слишком поздно.
Он убьет ее прямо на моих глазах? Почему я не в силах пошевелиться? Нужно бежать за помощью. Но кто ей сейчас поможет?
– Велел. И я пригляжу.
Федра плюнула в него.
Ипполит вытер лицо ладонью и ошеломленно уставился на свои пальцы. Затем перевел взгляд на принцессу – пойманную в руке бабочку.
– Ты спятила? – с некоторым удивлением спросил он.
Вот тогда она отчаянно забилась. Одной рукой держа ее за шею, другую Ипполит неспешно, осторожно поднял. Размял пальцы, сжал ладонь в кулак и впечатал его в лицо Федры. Я вскрикнула и тут же закрыла рот руками. Но они не услышали меня, не замечая ничего вокруг.
– Ты должна вызывать у меня отвращение. И большую часть времени вызываешь. Все ваше племя. Ты зовешь себя внучкой Гелиоса? – Ипполит не кричал, хотя принцесса что есть мочи пыталась вырваться из его хватки. Он говорил почти непринужденно, напоминая льва, играющего с мышью, и не обращал внимания на попытки Федры оттолкнуть его, вцепиться в лицо, расцарапать руки. Принц возвел взгляд к небесам. – Посмотри на свою внучку, Гелиос. Посмотри на ее нечестивую плоть, которой она соблазняла меня, которой она дразнила меня… будто я ее жалкая игрушка.
Продолжая говорить, Ипполит повалил Федру на влажную землю и разодрал ее хитон. Продолжая говорить, он шарил грязными руками по ее груди, животу и ниже.
– Я всю жизнь терпел женщин и их соблазны. Куда ни пойди – везде вы, и нет от вас покоя. А ты худшая из всех. Даже хуже матери своей, любительницы животных. Да, я все знаю. Все знают. Ты этого хотела? Стоило это того? Теперь остановишься?
Он поднял свою огромную ручищу и вбил голову Федры в грязь. Я позабыла, как дышать.
Ипполит приблизил лицо к лицу Федры и сказал так тихо, что я еле расслышала:
– Как твоя порченая мать могла лечь с животным? Ты тоже наполовину животное? Потому у вас вечная течка?
Его конь паниковал, вставал на дыбы и силился освободиться от завязанных в узел поводьев. Испуганное ржание неслось по лесу, заглушая слова принца и принцессы.
– Это ложь, – выдавила Федра. – Моя мама не ложилась с быком, как не ложилась с ним и твоя.
– Я умею укрощать быков, – прошипел Ипполит. – Отец научил.
Два кулака обрушились на лицо принцессы, и она обмякла в грязи.
После, кажется, обмер весь лес. Смолкли птицы, не шуршали мыши. Измученный конь перестал пытаться убежать и лишь жалобно ржал, перебирая копытами. Ипполит поднялся и отошел. Во всяком случае, это не продлилось долго. Принцесса осталась лежать на земле. Умерла?
Ипполит вдруг согнулся и завыл. Он выл так, будто это его насиловали и били. Выл так, будто его раздирала невыносимая боль.
– О боги! – кричал Ипполит, согнувшись пополам и обхватив голову руками. – Я давал клятву. Я поклялся служить Артемиде. О, моя священная богиня, прости! Это она виновата, не я. Она искушала меня. Она бросилась в мои объятия. Прости меня, богиня, прости за слабость.
Он запахнул тунику, отвязал коня и, шатаясь, пошел ко дворцу, продолжая стенать и взывать к Артемиде. Я не особенно разбираюсь в греческих богах, но не представляю, как защитница женщин Артемида может принять его сторону, видя лежащее на земле тело обнаженной девушки. Впрочем, боги непредсказуемы.
Федра застонала, шевельнув рукой. Жива! Оцепенение вмиг отпустило меня, и я кинулась помочь ей, соскальзывая ногами во вмятины, что оставили копыта коня в рыхлой и влажной земле. Я направляла и поддерживала принцессу, которая, с трудом переставляя ноги, шла во дворец – место, не являющееся убежищем ни для одной из нас. Но больше ей пойти было некуда.