Словно читая мои мысли, Кандакия сказала:
– Они засунули его под землю, а он был таким чудесным мальчиком, таким добрым. Я просила твою мать, я так просила: «Позволь увезти его. Мы вернемся в хозяйство моих родителей. Мой брат поможет. Ты будешь навещать сына. Только не помещай его под землю». Она согласилась пойти на это, но твой отец узнал и сказал, что это позор – растить царского сына в сельском доме. Запереть своего сына в пещере ему было не позорно.
Кандакия замолчала. Я смотрела на нее, потрясенно открыв рот. Слова лились из нее, как вино из переполненного бурдюка, из которого вынули пробку.
У меня был полнокровный брат, а не единоутробный. Он был старше меня по меньшей мере лет на десять, и наши встречи в лабиринте всегда меня радовали. Мы с Ариадной величали Миноса царем лабиринта, часами изучали подземные коридоры, чтобы без промедления найти друг друга в случае необходимости. Он держал под рукой мои любимые сладости – их доставляли ему с кухни – и, когда мне нездоровилось, позволял отдыхать в его постели и поглаживал меня по голове. Минос был добрым, как и сказала Кандакия. И мы это не выдумываем. Я сама слышала, как служанки на кухне говорили, что лучше бы прислуживали моему брату и получали от него улыбки, нежели подавали роскошные блюда для услады царей в главном зале. А нам с Ариадной твердили одно: мы должны держать существование брата в секрете и никогда не опровергать слухи о чудовище в лабиринте. От этого, по словам отца, зависела безопасность Крита.
– Что ты наделала, Ариадна? – прошептала я.
Кандакия не слушала меня, погрузившись в мучительные воспоминания.
Ариадна любила Миноса не меньше меня. Я всегда бегала за ними, взявшимися за руки братом с сестрой. Вместе они испробовали бесчисленное множество развлечений и игр. Вдвоем учились владению мечом и даже пробовали вывести своих цыплят. Когда Минос опечалился тем, что не может заниматься, как мы, с учителем, Ариадна начала скрупулезно пересказывать ему все наши занятия, хотя сама при этом была нерадивой ученицей. И все же она привела к нему Тесея. Не понимаю и не могу простить. А еще не могу ни с кем поделиться своими страданиями. Если бы могла, то не встала бы на путь, который привел меня к браку с Тесеем, а затем в Афины.
Мы с Кандакией долгое время сидели в тягостном молчании.
Я вновь и вновь прокручивала в голове предложение Кандакии. Если скажу, что ношу дитя Посейдона и заявлю об этом прилюдно, Тесей не сможет отвергнуть ребенка или очернить мое имя. Слыша, как ночной хор обсуждает меня и Ипполита, я затыкала уши пальцами, ограждаясь от женских голосов, и вскоре научилась отрешаться от этих звуков даже без помощи пальцев. Вряд ли Тесей будет слушать женщин, даже если услышит их. И поскольку Посейдон – его отец, ему придется признать это дитя своим наследником.
Хотя теперь я испытывала неприязнь к своему отцу, мне хотелось бы, чтобы он был здесь и дал совет, как следует поступить, или – еще лучше – посадил меня на корабль и отправил домой. Мы растворились бы в ночи, чтобы объявиться на Крите. И вину на это тоже возложили бы на божество – на Гелиоса в его огненной колеснице с золотыми конями, который, как говорят, перенес Медею в Афины.
Пришло осознание, что так можно и веру потерять. Я начинаю мыслить как Медея: что нет никаких богов, а есть только несовершенные люди, ищущие, кому бы приписать свои дурные склонности и проступки, и прикрывающиеся подвигами.
Мне нужно с кем-то поговорить. Не с Медеей: не хочу с ней встречаться. Мне невыносимы ее надменные взгляды, отношение к моей вере – она считает, что та происходит от моей наивности. Мне вдруг вспомнился пожилой мужчина, с которым я общалась в обеденном зале, когда только прибыла в Афины. Трифон – так его зовут. Он был советником старого царя и отзывался об Эгее очень по-доброму. Уверена, он даст необходимый мне отеческий совет.
Я велела Кандакии договориться о встрече с ним. В моих покоях, конечно же. При мысли о том, чтобы покинуть их, я цепенела. Боялась столкнуться с Ипполитом. Он оставил меня умирать. Что помешает ему убить меня тут?
Трифон
Я попивал в своих покоях вино, размышляя о творящемся во дворце беззаконии и предлагаемых Тесеем политических махинациях, когда в мою дверь постучалась служанка. Я сразу ее узнал, но вида не подал. Это была Кандакия, служанка Федры.
– Господин, – нерешительно сказала она тем певучим языком, каким на Крите говорят даже служанки, – я пришла к вам с сообщением от принцессы… то есть царицы.
– Да? – спросил я с деланым равнодушием, постаравшись выглядеть даже рассерженным из-за того, что потревожили мой вечерний покой. Внутри же ликовал. Все инстинкты кричали: вот она, та возможность, которой ты дожидался!
– Ей хотелось бы встретиться с вами. Возможно, за ужином? Завтра вечером?
Отличное начало, сулящее нечто большее. Я недовольно свел брови.
– Не слишком удобно, но я не могу отказать царице. Хорошо. Только она должна прийти сюда.
К моему удивлению, Кандакия покачала головой.
– Нет. Она не покинет свои комнаты. Вы должны прийти к ней.
Я потерял дар речи от такой наглости и, шокированный, лишь согласно кивнул. Служанка ушла так же тихо, как и пришла. Я глотнул вина и провел пальцем по узелкам на огромном деревянном столе. Уверен, этот стол куда лучше того, что стоит в покоях царицы. И вино мое куда лучше того, что может предложить ее служанка. Но царица отказывается покидать свои комнаты. Более того, по донесениям моих осведомителей, никто не видел ее по меньшей мере четыре последних лунных цикла. Теперь меня снедало любопытство.
Я старый человек, который никогда не был женат, и вы простили бы меня, если бы я не стал делать поспешные и очевидные выводы. Но, когда я зашел следующим вечером с кувшином вина в покои царицы, тотчас понял, почему она не покидает свои комнаты.
Никак это не отразив, я лишь склонил голову и сказал:
– Ваше величество.
Служанка показала, где мне сесть. Места было маловато, поскольку стол сдвинули к стене, чтобы отяжелевшей принцессе было где развернуться.
– Господин, надеюсь, вы простите нас за таинственность и уловки, – произнесла Федра своим чудесным, мелодичным голосом. – Но, как видите, я сейчас сама на себя непохожа. – Она беспомощно указала на свой живот.
– Вижу, госпожа, – осторожно ответил я, не желая сболтнуть лишнее.
– И, как вы понимаете, это не счастливое событие. – Глаза принцессы наполнились слезами.
Пока она говорила, ее служанка поставила передо мной тарелку с едой и налила мне в кубок вина. Трапезничать в такой ситуации – проявить черствость, поэтому я пригубил вина и сочувствующе кивнул, побуждая принцессу продолжить.
Федра открыла рот, закрыла его и снова открыла. Ее личико сморщилось, и она выпалила:
– Меня изнасиловал Ипполит.
Не скажу, что сильно удивился. Ипполит всегда казался мне из той породы мужчин, которые верны богиням, пока верх не возьмут их низменные инстинкты. Однако я потрясенно округлил глаза.
– Принц? Бедная, бедная девочка.
Слезы градом покатились по ее щекам. Служанка подала мне тряпочку, которую я передал Федре – видимо, для того чтобы она высморкалась. Я гладил ее по руке, играя взятую на себя отеческую роль для девочки, оказавшейся вдали от дома, а сам напряженно размышлял, как получше использовать полученную информацию.
Принцесса снова говорила, но теперь уже глухим от слез голосом, и я с трудом разбирал ее слова. Насколько я понял, она просила совета: выдать ли дитя за ребенка Посейдона?
– Можно сделать и так, но Тесей убьет ребенка, – вырвалось у меня, прежде чем я смог себя остановить.
На лице Федры отразилось изумление.
– Если поверит, что дитя – ребенок бога? Или если остальные в это поверят?
– И в том и в другом случае. Тесей – суровый человек. О, совсем необязательно, что это будет выглядеть убийством. К примеру, несчастный случай на колеснице или в море. Подозреваю, то же самое ждет и вас.
Принцесса растерянно моргнула. Девочка, вероятно, впервые начала осознавать, в каком мире живет.
– Тогда что мне делать? – В ее расширившихся глазах плескалась яркая синь.
На мгновение меня захватила мысль о том, чтобы сбить эту юную невинную девицу с пути, воспользоваться ею так же, как и другие мужчины в ее жизни.
Будь она моей настоящей дочерью, я бы спросил ее или, скорее, служанку, не поздно ли еще воспользоваться травами, чтобы избавиться от возникшего неудобства. Но я чувствовал, что не такого отеческого совета ждет от меня Федра.
– Мне нужно подумать, – медленно сказал я. – Дадите мне немного времени?
– Время принцессы ограничено, – вмешалась служанка.
Несвойственная ей дерзость и беспокойство в голосе говорили о том, что она тоже рассчитывает на травы, которые избавят принцессу от неприятности с животом. Но я не знал, правильный ли это путь. В сознании брезжил план, но мне необходимо было его тщательно продумать вдали от васильковых глаз.
– Думайте столько времени, сколько потребуется, – твердо произнесла Федра. – Я подожду.
Я склонил голову и поднялся, не поев.
– Не смею дольше задерживать вас, ваше величество. Вам нужен покой. Я поужинаю у себя.
– Я соберу вам еду, – сказала служанка, но только после гневного взгляда Федры.
Видно, я ей не нравился. И она не первая, у кого я вызывал неприязнь.
– Буду очень благодарен, – ответил я. – Старому холостяку редко перепадают изысканные кушанья, приготовленные служанками благородных господ.
Лесть не возымела эффекта, но я другого и не ждал. Я вышел из покоев принцессы, дав знак, чтобы служанка принесла мне пищу сама. Не хватало еще, чтобы меня увидели в коридоре с тарелками в руках, как какого-нибудь слугу.
Вернувшись в свои комнаты, я налил себе еще вина. Принцесса вручила мне настоящий подарок – возможность уничтожить самого Тесея. Если я, конечно, использую сведения осторожно и с умом. Федра доверяет мне и, без сомнения, последует заданным мною курсом. Но этот курс нужно для начала наметить и проложить.