Тем днем я, как обычно, расположилась на свободном месте и сосредоточенно принялась за дело, стараясь не думать о Крите. Там у нас были резервуары с проточной водой, которая смывала грязь, доски, которыми можно было действительно хорошо очистить белье, и я уже молчу про то, что стиркой занимались другие женщины. Сама я не стирала на Крите уже несколько лет.
Я хотела поднять ковш, но тот выскочил из моих рук. Я повернулась, чтобы извиниться за свою неуклюжесть, и осознала, что уронила емкость неспроста. Надо мной возвышались разгневанные женщины: подбоченившиеся, с мрачными лицами. Кто-то из них выбил ковш из моей руки.
Я тяжело сглотнула, но первой не заговорила. Я приходила сюда несколько месяцев и не понимала, какие такие особые правила могла нарушить, поэтому молча ждала объяснений.
– Ты прислуживаешь Федре? – спросила одна из женщин, низкорослая и жилистая, с густыми темными волосами, растущими не только на голове, но и на лице.
– Да, – ответила я, уже понимая, куда идет разговор, – я служу царице.
Я выпрямилась. Страха я не испытывала. И должна ли была? В конце концов, это всего лишь женщины. Да, их больше и они могут меня побить. Но они не изнасилуют меня и не убьют.
– Эта прачечная не для ее вещей, – прошипела другая женщина.
Я подавила улыбку: нелепое обвинение.
– Тогда где мне стирать? – поинтересовалась я. – В море?
– В мо-о-оре? – передразнила мой акцент волосатая.
По возрасту я годилась им в матери.
– Почему вы против того, чтобы я стирала здесь ее вещи? – шагнула я к молчавшей женщине. Краем глаза заметила еще одну, стоявшую в стороне и наблюдавшую за происходящим.
– Это ужасно, – ответила мне молчунья, и из ее глаз брызнули слезы. – С тех пор как она устроила суд, Амфидей ночь за ночью принуждает меня. Это нескончаемая пытка. Раньше у меня хотя бы была передышка, когда они ездили на охоту.
– Замолчи, Ани, – велела волосатая.
– Но это правда, – вклинилась другая. – Мы хотим, чтобы суд закончился. Ипполит взял царицу один раз. Меня с тех пор он насилует каждую ночь. А потом заставляет сидеть и смотреть на то, как он молится своей богине. Заставляет говорить ей, что не он виноват, а я.
Помещение заполнил плач.
– Дорогие, – подняла я руки, – я тоже не хочу, чтобы царица принимала в этом участие. Она беременна…
– Надеюсь, ее ребенок умрет, – прорычала та, что прислуживает Ипполиту.
– Но суд уже не отменить, – продолжала я, словно меня не прерывали. – Если царица выиграет его, то к вам тоже могут прислушаться. Возможно, свершится правосудие для всех нас.
Они разомкнули круг и стали расходиться, споря между собой. Я вздохнула и взяла камень.
– Ты ведь сама в это не веришь? – шепнули рядом.
Я обернулась и увидела служанку Медеи, которая помогла Федре той ужасной ночью вернуться во дворец. Она вцепилась в ковш и прижимала его к себе так, словно искала в нем опоры.
– Не так чтобы очень, – осторожно заметила я. – А ты?
Она покачала головой.
– Я сказала Медее, что нужно уезжать отсюда. Здесь небезопасно.
Я оглядела ее маленькую, скорее детскую, чем женственную, фигурку и горько спросила:
– А где нам будет безопасно? Мы всего лишь женщины.
Трифон
Судебное заседание прошло ожидаемо средне, но, к счастью, победить в этой битве мы рассчитываем не благодаря мастерству ораторского искусства. Выступление Критона отдавало равнодушием. Не подкупили ли его? Возможно, Федра была права на его счет. Ипполит бушевал и ярился, молодняк улюлюкал и свистел, будто находился не в суде, а на состязаниях борцов. Часть зрелых мужей, видя подобное поведение, уверилась в том, что Ипполит – обычный горячий юнец и проступок его – чуть больше чем мальчишеская шалость.
А что же Федра? Она вела себя с достоинством, этого у нее не отнять. Но описание произошедшего далось ей так тяжело, что к концу истории она сидела без кровинки в лице. Кто-то из присяжных даже удивился вслух: к чему спать с такой, когда во дворце полно красивых служанок? Обращение Тесея к Федре «ваше величество» звучало столь насмешливо, что никто из присутствующих не сомневался: царь не считает ее ни женой, ни царицей. В общем, не очень удачный день. А теперь еще Критон выдумал вызвать в свидетельницы эту ужасную женщину, служанку Федры, Кандакию.
Я окликнул идущего впереди Критона. Он остановился и терпеливо подождал меня, а потом тихо сказал:
– Я к царице. Ты, верно, захочешь присоединиться?
Я кивнул. Мы шли молча, пока не обогнали остальных присяжных. Затем я взорвался:
– Это что такое было сегодня на суде? Я думал, ты на нашей стороне!
– А я не знал, что ты принял чью-то сторону, – сверкнул на меня карими глазами Критон. – Я полагал, ты действуешь в интересах Афин.
Я фыркнул. Может, именно такими словами я и апеллировал при царе, но не желал слышать их в ответ от юнца вроде Критона.
– Трифон, наша сторона слаба, – сказал он. – И противостояние знати не поможет делу.
– Тебе привычно выступать перед царем, – отозвался я. – Ты просто пытаешься не потерять благосклонности Тесея. Но у Тесея всего один голос на суде.
– Ты знал, что Миноса зовут царем чести и справедливости? – проигнорировал мое высказывание Критон. – Он известен как справедливый и беспристрастный судья.
– И что с того? – грубовато спросил я.
– У Тесея нет такой репутации. Но, я уверен, заслужить ее он желает. Ты считаешь меня неопытным в судопроизводстве, Трифон, но я уже десять лет разбираю дела перед афинскими царями.
– Ну вот ты снова. – Я понизил голос, поскольку мы достигли коридора, ведущего в покои Федры. – Ты выступаешь не перед царем, а на суде присяжных.
– Перед царем или нет, никому не понравится, если к вердикту его будут подталкивать насильно, – отозвался Критон, опустив голову, чтобы не удариться о балку. Мне не пришлось пригибаться, что не прибавило хорошего настроения. – К правильному вердикту нужно подводить бережно и осторожно, чтобы каждый из присяжных верил: он сам к нему пришел. Аргументы у нас слабенькие, но с должной осторожностью мы подведем присяжных к нужному нам вердикту.
– Надеюсь, ты прав.
Мы постучали в дверь принцессы. Она отворила ее сама, с молочно-белым лицом. Я взял ее за руку.
– Моя дорогая, – сказал мягко, – сегодня вы прошли суровое испытание. Самое худшее позади.
– Это не совсем так, – возразил Критон привычно тягучим голосом. – Ее могут подвергнуть перекрестному допросу. Замалчивать это не имеет смысла, – добавил он, встретив мой сердитый взгляд. – Если ее не подготовить, она растеряется и спутается.
– Нам стоит войти внутрь, а не обсуждать это на пороге, – поспешно заметил я.
Только войдя в главную комнату, я вспомнил, что у так называемой царицы в распоряжении лишь два кресла. Критон занял одно, и я бы с радостью занял второе, но отказался от этой мысли, посмотрев в бескровное лицо Федры. Я усадил ее в кресло, и она не противилась. Дурной знак.
– Ваше величество, вы ели? – спросил я.
Она покачала головой.
– Кандакия готовит для меня критские деликатесы, но мне кусок в горло не лезет.
При воспоминании о критских сладостях меня передернуло.
– Хотите, я велю своему слуге принести вам йогурт или мед? После тягот порой лучшая пища – скромная еда.
Глаза Федры выдавали, что мое предложение соблазнительно, но она вновь отрицательно покачала головой.
– Мне не хотелось бы обижать Кандакию.
– И не стоит. Завтра она даст показания в вашу пользу, – заметил Критон, наклонился вперед и потер ладони. Будничные хлопоты его утомляли, и он предпочел бы приступить к обсуждению дела.
– Это обязательно? – спросила Федра. – Кандакия – просто служанка. Она много лет служила моей матери. Ей будет неловко выступать перед таким количеством мужчин.
– Я не вижу иного способа выиграть наше дело, – ответил Критон, откинувшись на спинку кресла и закинув ногу на ногу.
На лице Федры отразилось отвращение, однако она быстро совладала с собой.
– Я чувствую себя обязанной ей. Кандакия здесь исключительно из-за меня. Я против того, чтобы она давала показания.
– Уверен, на суде ей не будет так тяжко, как вам, – вмешался я. – Она всего лишь расскажет об увиденном. Переживать случившееся заново ей не придется.
Федра по-прежнему выглядела неубежденной. Мы с Критоном вдвоем доказывали ей, насколько важно выступление служанки для нашего дела, и в конечном итоге она согласно кивнула.
– Вам нужно подготовить ее? – спросила принцесса Критона.
– Нужно. Но мы можем сделать это завтра утром. Судебное заседание начнется не раньше полудня.
– Молодое племя будет в восторге, – мрачно заметил я. – Юнцы любят поспать.
– Как и я, – отозвался Критон, встал и потянулся. – А вам, госпожа, требуется больше сна, чем кому-либо из нас. Прошу вас, выспитесь хорошенько. Я понимаю, для вас происходящее – жуткое испытание, но вы еще очень юны. Сон в вашем возрасте исцеляет многие раны.
Мне к этому нечего было добавить, поэтому я сжал ее ладошки в своих руках и тихо произнес:
– Осталось совсем чуть-чуть.
Покинув покои Федры, я пошел в свои комнаты – провести очередную ночь без сна, что свойственно пожилым людям.
Федра
После ухода Критона и Трифона я ходила по главной комнате из угла в угол. В голове эхом звучали крики друзей Ипполита, называвших меня ужасными, неслыханными словами. Как мама выживала все эти годы, обвиняемая в подобном же, если не хуже? Казалось, я больше и дня не выдержу в этом дворце.
И привлекать к судебному процессу Кандакию бесчеловечно. Легко Трифону и Критону рассуждать о речи служанки на суде. Они видные мужи мира, привыкшие выступать на общегражданских собраниях. Кандакия же – обычная женщина. Я должна была оградить ее от этого. Никудышная я царица.
Досадуя на себя, ругая за малодушие, я услышала стук в дверь. Ожидая увидеть вернувшегося Трифона, приняла благожелательное выражение лица и отворила дверь. Скорее всего, Трифон тоже недоволен работой Критона и пришел обсудить ее со мной наедине. Но, к моему безграничному удивлению, на пороге стоял Тесей.