Тесей вышел в коридор. Вскоре вернулся на свой пост охранник. Он встал возле двери, не глядя на меня. Я затворила дверь, взяла бутылочку с маслом и вновь поставила ее на место. Она вдруг показалась мне очень тяжелой. Но что еще я могла предпринять? Я начала готовить возлияние для богов, периодически прерываясь на то, чтобы смахнуть со щек слезы.
Кандакия
Я не хотела давать показания. Чем они помогут? Старую служанку мужчины слушать не будут. Минос и годы тому назад этого не делал. Я пыталась поговорить с Трифоном и Критоном, но они не обращали на меня внимания. Хотела обсудить это с Федрой, правда хотела, но не смогла, глядя ей в лицо, сказать, что не буду давать показания в ее пользу. Слишком многое она пережила.
Каждый раз, когда я пыталась обратиться к Трифону или Критону, язык прилипал к нёбу и потели ладони. Никогда еще я не находилась в таком положении. ни разу не оставалась с двумя мужчинами наедине. О, они вели себя довольно любезно, ободряли меня, обещали, что на суде будет легче. Как это возможно? На суде будет не двое, а сотня мужчин. Они будут смотреть на меня, даже кричать. Федра рассказала, как это было с ней.
Ночью, перед сном, я спросила Федру еще раз, не можем ли мы просто покинуть Афины, вернуться на Крит под защиту царя. Она промолчала. Возможно, я опоздала: принцесса уже уснула.
На следующее утро Трифон с Критоном пришли в наши комнаты, чтобы проводить меня в зал суда. Якобы для поддержки, на самом же деле из боязни, что я сбегу. Я не собиралась сбегать, о чем пожалела, когда они вели меня под руки с обеих сторон.
Мой приход в зал сопроводил взрыв хохота. Я огляделась в поисках поддержки, но увидела вокруг только мужчин. Критон выдвинул для меня кресло, я села в него и низко опустила голову в надежде, что все скоро закончится. Федре здесь было гораздо сложнее.
Тесей не единожды призывал мужчин к порядку. Наконец все умолкли, и в тишине громко прозвучал голос одного продолжавшего говорить мужчины:
– Этой изнасилование не грозит. Я бы скорее обезьяну отымел… – Голос оборвался, словно мужчина устыдился сказанного.
Я ползком убралась бы на Крит, если бы могла.
– Госпожа, – начал Критон мягко и тут же был прерван разными голосами: «Не госпожа, а служанка», – но продолжил и глазом не моргнув: – Расскажи нам о том дне, когда царица вернулась в свои покои, скажем так, не в лучшем своем виде. Она выглядела так, будто на нее напали?
Я окаменела, хотя мы репетировали это. О чем я должна рассказать? О том, как Федра истекала кровью? Раздалось улюлюканье, но я не подняла глаз.
Критон несколько раздраженно уточнил:
– Ты можешь рассказать нам, что случилось летом, когда Федра вернулась в покои после встречи с Ипполитом? В каком состоянии была царица?
– Истекала кровью, – тихо ответила я. – Ей было больно… там.
Вокруг звучали смешки.
– Критон, это нелепо, – раздался голос Тесея. – Эта женщина по-гречески еле говорит. Она может поведать нам что-то, чего еще не рассказала царица?
– Было похоже на то, что произошедшее случилось по взаимному желанию? – поспешно спросил Критон.
Я мотнула головой, затем сказала:
– Нет.
Я осмелилась поднять взгляд и посмотреть на окружавших меня мужчин: таких огромных, занимавших столько пространства. Я слышала их горячее дыхание и запах лошадей. Они сидели, развалившись на скамьях и раскинув ноги. Мне хотелось сжаться, свернуться в крошечный клубочек. Я подумала о Федре, месяцами боявшейся покидать наши комнаты, вскинула голову и взглянула прямо в лицо царю.
– Она мучилась от боли. Рыдала. Чуть не умерла. Разве могла она желать подобного?
– Благодарю. Ипполит, у тебя есть вопросы к Кандакии? – Критон неверно произнес мое имя, поставив ударение на слоге «Кан» вместо «да».
– Нет, – ответил принц. – Она служанка и лжет ради своей госпожи. Я никогда не видел ее раньше и, надеюсь, не увижу впредь.
По залу прокатился шепот согласия, но я не прислушивалась. Мне вспомнилось, как я подавала Ипполиту еду и просила встретиться с царицей. Он видел меня. И не видел. Мы все для него на одно лицо.
Тесей сделал перерыв. Выходя из зала, мужчины пихали и толкали меня из стороны в сторону. Наверное, понаставили мне синяков. Опустив лицо в ладони, я ждала, когда все уйдут. Наступила тишина, и я огляделась в поисках Критона или Трифона, но они ушли с остальными. Я тяжело вздохнула. Во всяком случае, все закончилось.
На ноги я поднималась осторожно, скрипя суставами. Я бы не успела приготовить ужин за то время, что находилась тут, но чувствовала себя так, будто прошла вечность. Я снова огляделась – никого – и медленно пошла к двери. В голове уже крутились дела, которые нужно сделать. Приготовить обед для Федры. Сменить ей постельное белье. Отдыхать некогда. Я мысленно перебирала предстоящие дела, когда увидела их. Троих. Троих мужчин. Юных, годящихся мне в сыновья. Поджидающих меня. Я сразу поняла, что меня ждет. И поняла, что простыни я сегодня стирать не буду, а возможно, не буду стирать уже никогда.
Федра
Трифон и Критон сказали, что мне нельзя присутствовать в зале при даче показаний, поэтому я ждала Кандакию в своих покоях. Мерила шагами комнату возле постели, с одышкой, покачиваясь из-за большого живота. Мне хотелось чем-то порадовать Кандакию – к примеру, приготовить ее любимое блюдо, – но я не знала ни что она любит, ни как это готовить. Я жалела, что мы не обнялись перед ее уходом, но на это не было времени – так быстро Трифон с Критоном ее увели. И, наверное, это к лучшему. Не хотелось бы ее смущать.
Наконец я услышала в коридоре голоса. Ругались двое мужчин. Я прислушалась.
– Для чего это надо было делать, Критон? Мы лишь потеряли время и выставили себя некомпетентными.
– Ты ведешь это дело или я?
– Тише…
У двери голоса затихли.
Я нервно прикусила заусенец на пальце. Они не скажут мне правды, но, похоже, все прошло не очень хорошо. Нужно было запретить им допрашивать Кандакию. Рот заполнил резкий привкус, закровоточил палец.
В дверь постучали. Я отворила ее и отступила, пропуская мужчин. Сначала Трифон, а за ним и Критон заняли за столом свои привычные места. Одновременно заговорив со мной, они одарили друг друга сердитыми взглядами. Я выглянула в коридор.
– Не понимаю, – не обращала я внимания на их попытки ввести меня в курс дела, – где она?
Если бы Кандакия не потерялась, я сочла бы выражение их лиц комичным.
– Вы отвели ее в зал суда, но не проводили обратно? – взорвалась я.
– Ваше величество, – начал Трифон, но, видимо, не нашелся что сказать.
– Уверен, она скоро вернется, – масляно протянул Критон.
Он заговорил о каких-то обязанностях и кухнях, но я не слушала его. Я выскочила в коридор и побежала настолько быстро, насколько позволял живот. Я звала Кандакию до хрипоты, но она не отзывалась. Я спрашивала о ней у каждой встречной служанки, но они лишь качали головами. Вскоре меня догнал Трифон.
– Она вернется, Федра, – мягко взял он меня за руку. – Ты так заболеешь. Попросить моих людей поискать ее?
Я кивнула, ощущая себя дурочкой. Я даже не знала, где расположена прачечная, хотя Кандакия проводит там большую часть своего времени. А кухни пугают меня: душные и жаркие, с грубыми простолюдинками. Но в коридорах находиться опасно, и Кандакии следовало сразу вернуться ко мне. Я позволила отвести себя обратно, молча ругая своего спутника за халатность.
Кандакия не вернулась и ночью. Я опустилась на колени перед самодельным алтарем: плохоньким и дешевым, подумалось мне, собранным неумелыми руками. Но я верила, что боги увидят мой пыл и поймут: я сделала что могла из подручных средств.
– О боги, – вслух обратилась я, словно никто, кроме них, меня не мог услышать. – О Зевс, отец всех богов и мой дедушка! Молю вас вступиться за ваши же принципы! Мы гости здесь – моя служанка и я. И какие мучения мы здесь терпим! Прошу, не допустите дальнейших злодеяний. Пусть с Кандакией все будет хорошо. Пусть будет веская причина того, что она не вернулась. Пусть она вернется целой и невредимой.
Не самое изящное обращение к богам, но искреннее и сердечное.
– А потом, прошу, позвольте нам вернуться домой, – добавила я.
В ответ ярко сверкнули небеса и прокатился раскат грома. Молния. Символ Зевса. В глазах всё еще плясали звезды. Я поднялась – теперь это давалось мне с трудом – и поковыляла к кровати. И впервые с приезда в Афины спала крепко.
К утру о Кандакии по-прежнему не было слышно, но пойти ее искать я не могла. В суде давал показания Ипполит. Присутствовать в зале мне не дозволялось, но Трифон тайком устроил меня в маленькой нише с дверцей. В ней было очень тесно, мне пришлось поджать ноги под себя и упереться ладонями в стены. Я не знала, смогу ли все слушание терпеть позывы к мочеиспусканию, в последнее время участившиеся, поэтому утром ничего не пила и набила под тунику лоскуты простыней. Сквозь щель между стеной и дверцей хорошо просматривалась часть зала и место, предназначенное для Ипполита. Послышались приближающиеся шаги, и я задержала дыхание, но, кто бы ни направлялся в мою сторону, он прошел мимо.
Через какое-то время зал стал наполняться мужчинами. Они топали, смеялись и перекрикивались друг с другом из разных концов помещения. «Похоже, они в приподнятом настроении, – зло подумала я. – Сегодня их душевный покой не потревожат докучливые женщины, соизволившие жаловаться на насилие».
– Ипполит, – раздался знакомый голос. Тесей.
Я должна была догадаться, что Тесей будет сам выступать за сына, и все же меня это потрясло. В глубине души еще теплилась надежда, что он не будет открыто принимать чью-то сторону.
– Ты слышал, в чем тебя обвинила царица. Она сказала правду?
Послышался грустный вздох. Я прижалась глазом к щели и увидела, что Ипполит зевает.