– А на мой взгляд, достаточно взрослая. Минос, неужели ты думаешь, я не позабочусь о твоей дочери? Она будет царицей. Царицей Афин!
– После смерти твоего отца, – насмешливо напомнил папа, и Тесей нахмурился.
– Да, после смерти моего отца, – сухо согласился он.
На губах папы играла улыбка. Он гордился своей маленькой победой.
– И пока она будет принцессой, уверяю тебя, в Афинах к ней будут относиться с не меньшим почтением, чем на Крите.
А ко мне относятся с почтением? Мама все еще обращается со мной как с ребенком, и множество старых слуг и служанок – тоже. Я делаю во дворце что хочу, это правда, но, скорее, потому что до меня никому нет дела и мне приходится самой себя развлекать. Вот к Ариадне относились с почтением, и, пока она не сбежала с Тесеем, ходило много споров о том, за кого из молодых вельмож она выйдет замуж. А вот кого выберу в мужья я, никого не интересовало.
Тесей. Я могу выйти замуж за Тесея.
В нашу последнюю встречу он гордо стоял над кучей еще свежих, дымящихся внутренностей. Меня замутило, и в сердце снова вспыхнула ледяная ярость. От меня не ждут, что я выйду замуж за Тесея. За последнее время моя семья испытала немало ударов судьбы. Мы благочестивы и достойны увидеть торжество справедливости, а не получить очередной удар, коим станет брак с Тесеем после всего, что он сделал.
Тесей с отцом отбивали реплики друг друга, будто вели какую-то игру. Папа указывал на недостатки в плане Тесея. Мертвенно-бледная мама безмолвствовала. Помимо меня она была единственной критянкой в зале. Пока двое мужчин обсуждали мое будущее, словно я кусок мрамора или слиток золота, я сидела оглушенная пониманием того, что ждет меня после их переговоров. Я выйду замуж за Тесея. Покину Крит, который знаю от и до – весь его берег и бухточки. Покину дворец. Я люблю свой дом, с его чудесными переливающимися фресками и мозаикой. И тут лабиринт – место, где я провела столько счастливых часов. Помню, как в первый раз ускользнула от брата с сестрой – бесспорных царя и царицы извилистых коридоров, – как бродила по лабиринту в одиночестве, касаясь влажных стен, ощущая ладонями прохладные капли воды, убежденная в том, что нахожусь именно там, где хочу быть. А яснее всего помню детский восторг, который охватил меня, когда я в конце концов вышла к центру лабиринта и расслышала непривычно взволнованный голос сестры: «Неужели мне придется говорить отцу, что я ее потеряла?».
Подскочив к ней, я хохотала и танцевала, а она, раздраженная, тщетно пыталась меня отшлепать. С того дня лабиринт стал моим домом наравне с роскошно убранным дворцом.
– Федра, – раздался строгий голос мамы, и я резко повернула к ней голову.
Тесей перевел взгляд на меня, вопросительно подняв брови.
Кто-то из афинян тихо изумился:
– Она же еще ребенок.
Я вспыхнула.
– Да, мама.
Совершенно очевидно, что она обратилась ко мне не для того, чтобы вывести из раздумий. Впервые здесь, в главном зале, на глазах у всех от меня ждали ответа.
– Твой отец и Тесей спрашивают, желаешь ли ты отправиться в Афины с Тесеем и стать его женой, – обронила мама скупо.
– А там… там есть оливковые рощи? – попыталась я потянуть время.
Тесей засмеялся, и ему вторил слаженный смех афинян.
– Афины знамениты оливковой рощей самой богини-покровительницы Афины! Если принцесса желает оливы, она получит их вдоволь.
Тесей хочет получить мое согласие на брачный союз и отплытие в Афины. Но чего хочет папа? Он смотрит на меня по-доброму, но какого ответа ждет? Будь он против, дал бы это понять? Напомнил бы мне о критских оливковых рощах? Мы заранее обговорили, каких тем не должны касаться, но никак не ожидали предложения о браке. В голове бестолково метались мысли, руки дрожали.
– Федра, – снова заговорила мама. – Федра, ты должна дать принцу Тесею ответ.
Боги подадут знак. Но Тесей уже воззвал к богам, упомянув богиню Афину. Это и был знак? Боги, вне сомнений, покарают Тесея за совершенные им преступления. Но какую роль в его наказании сыграю я? Стану свидетельницей возмездия? Мне необходим ответ на этот вопрос. Я должна делать то, чего хотят боги, даже если сама этого не хочу. Чаша весов перед моим мысленным взором склонилась в сторону замужества.
– Да, – ответила я, и следом слова сами сорвались с языка: – Да, я желаю отправиться в Афины и стать женой Тесея.
Афиняне взорвались радостными криками, а спустя пару секунд к ним присоединились критяне. От их ударов мечами по щитам и копьями по полу вибрировал весь главный зал. Вокруг стоял шум и хаос. На мгновение я возгордилась: Ариадна ускользнула из дворца, как вор в ночи, и лишилась подобных проводов. Затем я вспомнила, что Ариадну избрал в жены сам бог и что, скорее всего, она уже живет на горе Олимп.
– Принц Тесей, прошу нас простить, но мы не предполагали, что Федра столь скоро покинет семью. Для ее свадьбы предстоит сделать множество приготовлений. Переночуйте в нашем дворце пару ночей. А после свадьбы можете сразу отправляться в путь.
Голос мамы был, как обычно, спокоен, но рука еле заметно подрагивала.
– Благодарю, ваше величество. Мы с удовольствием воспользуемся вашим щедрым гостеприимством и дадим вам подготовиться к отъезду дочери.
Голос Тесея тоже звучал спокойно. Он вроде полностью ответил на слова мамы, но при этом подобрал другие. Во-первых, предложение «переночевать» он заменил на предложение ксении, или «гостеприимства», – слово с сакральным смыслом, подразумевающее, что гости находятся под защитой богов[6]. Прирезать ночью их теперь нельзя. Во-вторых, и это гораздо важнее для меня, он сказал о моем отъезде, а не о свадьбе. Мама тоже заметила подмену слов и задумалась о том, что та может означать.
Я вышла за родителями из главного зала, и вся знать стояла, провожая нас в почтении. Вернувшись в свои покои, мама сразу разразилась слезами. Потрясенная этим, я отступила и замерла у двери родительской спальни. Я никогда не видела маму плачущей.
– Что нам делать, Минос? – спросила она.
Папа обнял ее, скованно и неловко.
– Вряд ли мы хоть что-то можем сделать. Он не причинит вреда Федре.
– Ты не можешь быть в этом уверен, – возразила мама.
Он кивнул, но взгляд его был отстраненным, показывающим, что нам нельзя его тревожить, поскольку разум его занят делами государственной важности.
– Мерзкие афиняне! – Мамин гнев выдернул отца из мыслей, и его взгляд стал внимательным. – Они уже убили троих моих детей, но им и этого мало! Теперь и четвертого заберут? Заберут мою девочку?
У меня сжалось сердце. Мама никогда не говорила об Андрогее, моем старшем брате, убитом во время его путешествия по Афинам. Если бы не его убийство, вдруг подумалось мне, то мы бы не потребовали дани в виде трибутов. Тогда бы и Тесей не явился к нам и не принес столько бед. Слова мамы привели меня в смятение. Ариадна же не мертва.
Мама попыталась отстраниться от папы, но он ее не отпустил.
– Они забрали и троих моих детей, Пасифая.
Она взглянула на него, раскрасневшаяся, и крепко сжала в объятиях, спрятав лицо на его груди. Мне показалось, она выдохнула:
– Спасибо.
Гелия
О критянах сложено множество поговорок, особенно такие как «Ты не критянин, если не…»: «Ты не критянин, если не любишь медовые пироги», «Ты не критянин, если не любишь лабиринты». (Неправда! Я родилась на Крите, прожила на Крите всю жизнь и ненавижу лабиринты.) Но одна поговорка действительно истинна: «Ты не критянин, если не любишь быков».
Я обожаю быков.
Я обожаю прыгать через быков. Я критская прыгунья через быков, и я невероятно хороша в этом деле.
Тренироваться я начала в пять лет. Некритяне считают такой возраст слишком ранним для занятия, подобного этому. Но в более позднем возрасте лучше вообще не начинать. Будет страшно, понимаете? Боязно. Вы будете представлять себе всякие ужасы, которые и правда случатся. В восемь-девять лет мы как-то тренировались с одной девочкой. Милой девочкой, которую прочили в прыгуньи из-за атлетических способностей, демонстрируемых ею на поле с коровами.
Коровы не быки.
Само собой, для нее все закончилось плохо. Она увидела рога быка прежде, чем пустоту за ними, и прыгнула прямо на них.
Конечно, в пять лет прыгают не через взрослых быков. Это было бы безумием. Начинают с телят. Дети прыгают через детенышей, постепенно взрослея и оттачивая умения. Лишь к двадцати годам достигаешь мастерства, достаточного для того, чтобы прыгать через массивных быков с плечами, широченными, как коридоры дворца, и высоченными, как дворцовая крыша. И если ты дожил до этого возраста – не был растоптан или растерзан, – то получаешь позволение выступать перед царем и придворными. Всего год или около того. Поскольку с возрастом теряются зоркость и гибкость. И если гости Миноса не прочь поглазеть, как бык пустит кровь промахнувшемуся знаменитому прыгуну, сам Минос не желает терять статус таким образом. В общем, ты выступаешь где-то с год, после чего получаешь огромную сумму денег, на которую можно как купить себе хозяйство, так и покутить пару лет во дворце. В любом случае выступать ты перестаешь и лишь надоедаешь молодежи историями о том, как когда-то прыгал.
И вот после десяти лет тренировок, в очень юном пятнадцатилетнем возрасте, моя мечта наконец должна была осуществиться. Мне дозволили прыгать через быка перед всем царским двором. К слову, до того самому молодому прыгуну, выступавшему перед царем, было около двадцати. Мои ровесники никогда не участвовали в представлении перед царскими особами. Я же должна была прыгать на осеннем фестивале: настолько была хороша.
И как же я расстроилась, узнав, что не буду выступать на осеннем фестивале, поскольку меня уже не будет на Крите! Меня отсылают в Афины. Все равно что в подземное царство Аида. Туда, где не будет ни быков, ни прыжков. В место, о котором я толком ничего не знаю.