[92].
Возрожденный протестантизм XIX века выявил специфическую религиозную географию: Юго-Восточная Англия, вокруг Лондона, была преимущественно англиканской; в Северной Англии, Уэльсе и Корнуолле, преобладали нонконформистские протестантские направления, в частности методисты. Существует корреляция между промышленными районами, где проживает рабочий класс, и нонконформистским протестантизмом, и это совпадение подсказывает нам, почему в английской истории религиозное сознание и классовое сознание тесно переплелись[93]. Мы вернемся к этому позднее.
От активного протестантизма к зомби-протестантизму, а затем к ноль-протестантизму
Именно этот двойственный протестантизм потерпел крах в период с 1870 по 1930 год. В результате возникло то, что я называю зомби-протестантским обществом, – мир, в котором религиозная практика сократилась, но социальные ценности религии сохранились, как и обряды, предписанные различными церквами. Ни крещение, ни брак, ни погребение не ставятся под сомнение. Но в знак того что библейские заповеди – «плодитесь и размножайтесь» – больше не соблюдаются, уровень рождаемости падает, особенно среди среднего класса.
Лишившись протестантских рамок, Великобритания открыла для себя чистый национализм (который теперь лучше связывал Англию и Шотландию в единое целое, превосходящее их различные церкви) и без лишних сомнений приняла участие в кровавой бойне Первой мировой войны. Эта война, следует отметить, вышла за рамки жестокого военного противостояния между Францией и Германией и столкнула на более фундаментальном уровне две главные экономические державы того времени, две протестантские страны, находившиеся в процессе превращения в зомби: Германию и Великобританию.
Прогрессивный либерализм и лейбористы, в итоге поглотившие своего либерального спонсора, были наиболее заметными политическими ответвлениями этого зомби-протестантизма. Подавляющее большинство восходящих кадров лейбористов были выходцами из нонконформистских сект.
Именно этот призрачный протестантизм позволил Великобритании в период с 1939 по 1945 год оставаться единым, эффективным и нравственным сообществом, менее националистичным на данном этапе, чем в 1914 году, но принявшим необходимость войны с покорностью и достоинством.
После Второй мировой войны[94] в западном мире наблюдался незначительный возврат к религии, за ним скрывалось гораздо более массовое возрождение зомби-христианства, будь то протестантского или католического, то есть ценностей порядочности и конформизма, вытекающих из религии независимо от религиозной практики. Ударные волны нацистского нигилизма нашли далекое и широкое распространение. Развитый мир переводил дух. Это был период расцвета максимального семейного конформизма, ставшего основой всплеска рождаемости. Этому процессу способствовало особенно четкое разделение мужских и женских ролей. Наряду с семейным конформизмом послевоенное государство всеобщего благоденствия стало высшим воплощением зомби-христианства, его апофеозом.
Переход от стадии зомби к нулевому состоянию произошел с 1960-х годов[95]. Как мы уже видели, эти изменения были связаны с развитием высшего образования и последующего за ним образовательным расслоением, наконец, социальной фрагментацией. Количество крещений сократилось[96], число незаконных браков возросло, как и разводов, повторных браков и неполных семей. Возросла частота кремации. В 1888 году, в самом начале зомби-фазы, на кремацию приходилось 0,01 % похорон, в 1939 году – 3,5 %, а в 1947 году – 10,5 %. В 1960 году, на заре финальной революции, на нее приходилось 34,7 %. К 2021 году на кремацию приходится 78,4 %. Как и «брак для всех», преобладание кремации ясно указывает на то, что протестантизм достиг состояния нуля. Однако введение «брака для всех» имеет то преимущество, что в нем указана дата, которая символически отмечает конец христианства в стране. В Англии такой датой является 2014 год.
Вот почему неолиберализм периода Тэтчер, наступивший после The Beatles и The Rolling Stones, на фоне внебрачного сожительства и незаконнорожденных детей (не говоря уже о сексуальной свободе, которая прилагается), не является либерализмом эпохи искупления[97]. Конечно, классический либерализм принял свободную торговлю и не дал ирландцам умереть с голоду, но он сосуществовал с активным протестантизмом, который удерживал единство общества и наделял базового британца суперэго (человек, испорченный первородным грехом, является как злом, в целом, так и в сексуальном плане) и эго-идеалом (искупление, спасение и т. д.). Он сопровождал Промышленную революцию, массовое увеличение производства предметов инженерами, мастерами, квалифицированными и неквалифицированными рабочими. Неолиберализм, с другой стороны, эмансипировал финансы и приступил к разрушению производственного аппарата. На своем чистом и совершенном рынке господствуют люди без морали, являющиеся просто жадными. После активного протестанта раннего либерализма и зомби-протестанта государства всеобщего благосостояния идеальный человек тэтчерского неолиберализма – ноль-протестант.
Социальная и политическая дезинтеграция
Взаимосвязанные понятия активного, зомби и ноль-протестантизма позволяют эффективно периодизировать британскую социальную историю. Возьмем, к примеру, систему образования как производителя и воспроизводителя социальной структуры. Мы можем представить государственные школы 1880–1960-х годов как места, где зомби-протестантизм сначала расцвел, а затем стабилизировался[98]. Итон, Харроу, Рагби, Чартерхаус, Вестминстер, Винчестер… Религия там стала формальной, но дети аристократии сливались с детьми новых высших слоев среднего класса в этике трезвости, подавления эмоций, отмеченной мазохизмом (со спартанскими общежитиями, слабым отоплением и телесными наказаниями), которая во многом была обязана строгой этике кальвинизма. В школе преподавали немного латыни и греческого, но меньше математики и естественных наук. Это породило британскую порядочность, «проявление твердости характера» (стоицизм человека, который никогда не жалуется) и, несомненно, в качестве контррепрессивного эффекта, это чувство юмора, оказавшееся, по-моему, под угрозой в случае депортации в Руанду.
Социальный проект заключался в воспитании правящего класса, способного управлять империей. Он пришелся по душе американским протестантским высшим классам, которые находились в конце XIX века в процессе переустройства, – и они воспроизведут смягченную версию.
Система public schools, которая и так была менее строгой в 1930-е годы, стала еще более мягкой после культурной революции 1960-х и 1970-х годов. Тэтчеровский неолиберализм и поддерживаемый им, как бы это сказать, аморальный ноль-протестантизм позволили им преобразоваться в независимые школы, по-прежнему предназначенные для детей привилегированных 6 %, но пытавшиеся совместить в нестабильном соединении лучший уровень образования и высокий уровень комфорта. Стоимость обучения детей богатых китайцев, россиян и нигерийцев помогает сбалансировать прибыльность данных заведений. Но от прежней этики почти ничего не осталось. Независимые школы выражают и воспроизводят ноль-состояние британского протестантизма.
На политической арене религиозные изменения переплетались с социальными потрясениями. Традиционно биполярное видение социальной структуры – рабочий класс и другие – лежало в основе двухпартийной политической системы, уже поощрявшейся мажоритарной системой относительного большинства с одним победителем: консерваторы против лейбористов, причем лейбористы пришли в XIX веке на смену либералам.
Но к 1920 году на сферу услуг фактически приходился 51 % занятости в Британии, а реальным центром социальной структуры было то, что за проливом Ла-Манш называют lower middle-class (нижний средний класс), еле скрываемая навязчивая идея Англии[99]. Противостояние между тори и лейбористами маскировало эту давнюю централизацию объективной классовой структуры; оно сработало потому, что само было укоренено в зомби-религиозном противостоянии, возникшем в викторианскую эпоху между англиканской церковью и нонконформистскими сектами. Распределение этих двух религиозных тенденций, даже в их зомби-состоянии, всегда определяло политическую географию: карта тори была картой англиканской церкви, карта лейбористов – картой нонконформистских сект и в целом наиболее жесткого протестантизма; последняя включала Северную Англию, Уэльс и большую часть Шотландии.
Реальность классовой структуры и постепенный переход протестантизма в нулевую стадию объясняют, почему Маргарет Тэтчер сумела развалить власть профсоюзов, в том числе мощного профсоюза шахтеров. Сохранение двухпартийной системы уже не опиралось ни на объективную социально-экономическую структуру, ни на зомби-религиозную структуру. Двухпартийная система все же сохранилась благодаря системе голосования, но не исключено, что ожесточенные словесные перепалки, которые сегодня характерны для палаты общин, существуют лишь для того, чтобы скрыть потерю идеологического содержания партий. Лейбористы после Тони Блэра не способны определить экономическую политику, отличную от политики консерваторов.
Лиз Трасс, возможно, стала случайным воплощением британского мелкобуржуазного бессознательного, пришедшего как наследник противостояния аристократии и рабочего класса. В прошлом дуализм выражался в поляризованных акцентах речи, которые сейчас исчезают; тем не менее он способствовал структурированию нации. Его распад обнажает общество, расслоенное высшим образованием, атомизированное атрофией религии, бесформенное, не имеющее ни национальной, ни классовой принадлежности, над которым нависла идеологическая элита, ищущая в этнических и расовых вопросах причины для разделения себя на лейбористов воук (woke) и консерваторов антивоук (antiwoke). Парадоксально, но именно в этом контексте Консервативной партии с преимущественно антивоук базой удалось сформировать ультравоук правительство. Правда в том, что кадры Консервативной партии почти не отличаются в культурном отношении от кадров Лейбористской партии. Все они прошли через университет, где господствуют ценности воук.