World Values Survey, есть увлекательные вопросы о том, готовы ли респонденты защищать свою страну с оружием в руках. Инглехарт заметил снижение уровня того, что можно было бы назвать военной гражданственностью, во всем западном мире, что соответствует политике НАТО, посылающей на Украину оружие, но не людей. Исключением является Скандинавия, где Инглехарт констатирует рост готовности сражаться за свою страну. В Швеции этот рост позволил восстановить военную службу в 2017 году, задолго до вторжения России на Украину.
Книга Инглехарта интересна еще и тем, что он дает объяснение этому явлению, а точнее, тем, что не может дать удовлетворительного объяснения. Он считает общее снижение интереса к армии в западном мире феминизацией общества. Это привлекательный тезис, который априори устроил бы меня, поскольку в книге Où en sont-elles? я связал снижение чувства коллектива, а значит, и интереса к армии, с эмансипацией женщин[109]. Однако есть одна проблема: Скандинавия официально является самым феминистским регионом в мире. Мы сталкиваемся с апорией.
Давайте попробуем решить данный вопрос или хотя бы выдвинуть предположение. Может ли быть так, что феминизм, не поощряя пацифизм, на самом деле способствует воинственности?
Об этом свидетельствует антироссийская активность шведских и финских женщин-политиков. Женщины-премьеры, Магдалена Андерссон в Швеции и Санна Марин в Финляндии, привели свои страны к вступлению в НАТО. Принимая во внимание гипотезу Инглехарта, связывающую женщин с отказом от войны, мы можем представить форму самозванства некоторых из них, помещенных на самый высокий уровень, уровень международных отношений: «Война была делом мужчин, мы должны показать себя такими же решительными, как они, или даже более решительными». Я предполагаю, что эти женщины бессознательно впитали в себя дозу токсичной мужественности. Статистический анализ политического отношения женщин и мужчин к войне в Украине стал бы прекрасной темой для диссертации: представляют ли Виктория Нуланд (заместитель государственного секретаря США по вопросам Украины), Урсула фон дер Ляйен (председатель Европейской комиссии) и Анналена Бербок (министр иностранных дел Германии), эти пассионарии войны, нечто большее, чем самих себя, или нет? Должны ли мы рассматривать относительную осторожность Шольца и Макрона как проявление мужественности?
Упомянутые выше шведская и финская популистские партии, сторонницы идентичности, «Партия истинных финнов» и «Шведские демократы», характеризуются в основном мужским электоратом. Сегодня мы бы сказали «сильно гендерным». Их подозревают в симпатиях к России.
Я, конечно, не совсем серьезен, но тем не менее мы должны учесть в наших рассуждениях, что в Скандинавии действительно существует нечто ущербное в отношениях между полами и оно проявляется в политике.
Конец протестантизма, кризис нации
Более простая гипотеза, вытекающая из анализа британского случая, предлагает нам ключ к разгадке. Кризис носит религиозный и культурный характер. В Скандинавии нация также является потомком протестантизма, и здесь его угасание ставит ее под угрозу. Нулевое состояние, которого он достиг, порождает национальное беспокойство и, как следствие, международное волнение в малых странах, несмотря на экономику, находящуюся не в слишком плохом состоянии. Отсюда, возможно, и потребность в безопасности, ее удовлетворяет членство в НАТО, чтобы отгородиться от несуществующей внешней угрозы. Ведь именно изнутри скандинавских обществ, которые уже не совсем понимают, что они делают в истории, возникает чувство опасности. То, что выражали Швеция и Финляндия, когда просили о вступлении в НАТО и сделали это сейчас, – это не потребность в защите от россиян, а простой запрос на принадлежность.
Глава VIIIИстинная природа Америки олигархия и нигилизм
Сразу, в Предисловии, я отметил заслуги Джона Миршаймера и его мужество. В главе X, посвященной американским правящим классам, я буду петь дифирамбы его коллеге Стивену Уолту, который уже давно призывает Соединенные Штаты вернуться к разумной концепции мира, в котором они больше не будут стремиться к «либеральной гегемонии», а станут довольствоваться сохранением своей мощи, лавируя в международных отношениях, вставая в соответствии со своими интересами на сторону той или иной другой державы. Соединенные Штаты – ведущая военная держава мира, но у них нет возможности всем управлять напрямую. Я очень уважаю Уолта и Миршаймера, потому что они оба способны сохранять холодную голову в окружении возбужденных неоконсервативных идеологов, не имеющих никаких военных навыков. Однако их видение истории кажется мне механическим, поскольку они рассматривают национальные государства как компактные и стабильные элементы. Но чтобы понять внешнюю политику страны, нам необходимо глубоко проанализировать ее внутренние события. Эти два так называемых геополитика-реалиста остаются в значительной степени «слепыми» к порой драматическим событиям. Например, они исходят из того, что Соединенные Штаты по-прежнему национальное государство. В этом нет никакой уверенности. Америка, кроме того, является стабильной и, что еще лучше, защищенной от происходящего в мире. Традиционное геополитическое видение предполагает, что между Атлантикой и Тихим океаном, между двумя недержавами – Канадой и Мексикой – Соединенные Штаты представляют собой остров, удаленный от любой опасности, государство, которое ничем не рискует и поэтому может позволить себе совершить любую ошибку на международной арене. Им никогда не приходилось бороться за свое выживание, как Франции, Германии, России, Японии, Китаю и даже Великобритании. В этой и двух последующих главах я попытаюсь показать, что, напротив, в нынешних экономических условиях Соединенные Штаты рискуют очень многим. Их экономическая зависимость от остального мира стала масштабной, а их общество распадается. Эти два явления взаимодействуют. Потеря контроля над внешними ресурсами приведет к ухудшению уровня жизни населения, которое уже не совсем в порядке. Но отличительной чертой любой империи является то, что в своем развитии она уже не может отделить внутреннее от внешнего. Следовательно, чтобы понять американскую внешнюю политику, нужно отталкиваться от внутренней динамики общества, а точнее, от его отката.
Заранее прошу прощения за схематичность трех глав, посвященных Соединенным Штатам. Не все будет показано. Кризис такого сложного общества должен стать темой для книги. Но времени мало: война уводит нас все дальше и дальше.
Моя цель – не достичь уровня академического совершенства, а внести вклад в осмысление происходящей катастрофы.
Последовательно изучая стабильность российского общества, распад украинского, совесть бывших народных демократий, конец европейской мечты о независимости, распад Великобритании как нации (материнской, а не братской нации США) и скандинавское сползание, мы постепенно приближаемся к очагу мирового кризиса – американской черной дыре. Потому что реальная проблема, стоящая сегодня перед миром, – это не воля к власти России, которая весьма ограничена, а разложение его американского центра, которому не видно конца[110].
Я собираюсь изучить в этом процессе упадка только то, что может позволить расшифровать внешние действия Соединенных Штатов. Я буду это делать в недвусмысленных и негативных выражениях. Многие пишут, что Америка – это все еще Америка, ее демократия работает (даже если феномен Трампа и его последствия заставляют их колебаться в этом вопросе), и прежде всего, что в конфликте с Россией она защищает свободу, демократию, права меньшинств, короче говоря, справедливость. И это все очень хорошо. Я думаю и говорю обратное. Вместе мы способствуем сохранению существования такого Запада, который является более или менее плюралистическим, хотя и не эгалитарным.
Нигилизм – необходимое понятие
Я сомневался, нужно ли применять концепцию нигилизма к Соединенным Штатам больше, чем к Украине или Европе. У последних была весьма мрачная история. Соединенные Штаты родились в атмосфере оптимизма, в их Декларации независимости говорится о «стремлении к счастью».
Прочитав давным-давно «Революцию нигилизма» Германа Раушнинга[111], я дополнил это чтение опусом Лео Штрауса «Германский нигилизм», который является ответом Раушнингу[112]. Признаю, что сравнение гитлеровской Германии с Соединенными Штатами Байдена возмутительно, абсурдно и невыносимо. Антисемитизм, хотя он и не отсутствует по ту сторону Атлантического океана, не лежит в основе американских проблем. На самом деле Америка добилась такого освобождения евреев, какое редко можно встретить в истории. Если я смирился с использованием концепции нигилизма, которая фактически проводит параллель между немецкой и американской траекториями, то это лишь для того, чтобы помочь читателю вслед за мной провести поворот сознания. А также по техническим соображениям.
Мне показалось, что необходимо иметь центральную концепцию, символизирующую превращение Америки из добра в зло. По сути, наша интеллектуальная проблема заключается в том, что мы любим Америку. Соединенные Штаты были одними из победителей нацизма, они показали нам путь к процветанию и успеху. Чтобы полностью воспринять идею о том, что сегодня они идут по пути, ведущему к нищете и социальной атомизации, концепция нигилизма просто необходима.
Если говорить о технических причинах, то использовать это понятие меня заставляет наблюдение, что ценности и поведение американского общества сегодня в корне негативны. Как и немецкий нигилизм, этот негативизм является продуктом разложения протестантизма, но происходит это не на одном и том же этапе. Нацизм появился в своей первой фазе после того, как протестантизм перестал быть активной религией в период между 1880 и 1930 годами. Нацизм соответствует извержению отчаяния в фазе зомби, когда протестантские ценности, как позитивные, так и негативные, сохранялись, несмотря на упадок религиозной практики. Фаза зомби американского протестантизма, напротив, была в подавляющем большинстве случаев позитивной. Грубо говоря, она длилась с президентства Рузвельта до президентства Эйзенхауэра и характеризовалась строительством социального государства, университетами, обеспечивающими массовое и качественное образование, и распространением оптимистической культуры, соблазнившей весь мир. Эта Америка вернула себе позитивные ценности протестантизма (высокие образовательные стандарты, эгалитаризм среди белых) и пыталась избавиться от его негативных ценностей (расизм, пуританство). Современный кризис, с другой стороны, соответствует приземлению протестантизма в нулевое состояние. Это позволяет понять и феномен Трампа, и внешнюю политику Байдена, и внутреннюю гниль, и внешнюю манию величия, насилие, которое американская система применяет к собственным гражданам и гражданам других стран.