Свойство любой молитвы в том, что она настраивает энергетические потоки человека на высокий частотный диапазон, противостоит низким энергиям зла, ненависти и смерти. Огонь выжигает из пространства грязные и черные энергетические сгустки, лишая их силы воздействия на энергоинформационное пространство и людей. Таким образом высокая энергия молитвы, умноженная многократно количеством молящихся, рассеивает тьму. Низкочастотные энергии, имеющие в своей основе смертельную информацию, впитывает и записывает на себе вода. Емкости с водой становятся ее собирателями. Выпить такую воду равносильно тому, чтобы выпить яд. Но я умею из грязной мертвой воды делать чистую живую. Живая и мертвая вода испокон века фигурировали в народных сказаниях всех народов.
Молитва «Отче наш» разносилась по всему кладбищу, что придавало сил и жителям села, и мне. В это время я совершала свои магические обряды. Темнота, которая по всем законам природы уже должна была наступить, как будто остановилась. Небо над кладбищем высветилось. Люди удивленно смотрели вверх, на чудо, созданное своими же мыслеобразами. Каждый из них вспоминал в это мгновение своих ушедших в иной мир родственников добрыми словами и молился за них. И совсем неважно было, каким образом они покинули их: были убиты, умерли сами или совершили суицид. Добрые мысли, слова молитвы и свет факелов высветили через небо родовые матрицы в пространстве Вселенной. Из глаз сотен людей лились слезы очищения. Они несли мертвую воду и сливали ее в пустой бак, как ненужную родовую информацию, в которой содержится причина многочисленных смертей в роду – проклятие. В их глазах читалась благодарность. Лица светлели. Люди становились вокруг меня, заключая меня в обережный круг.
Честно говоря, на мои глаза тоже навернулись слезы. Я их смахнула украдкой и продолжала работать. Энергетика пространства становилась все легче и светлее. Кто-то уже стал улыбаться. В людях проявлялась радость очищения. Когда я закончила очищать воду, собравшую весь негатив, люди стояли плотным кольцом. Они не гасили своих факелов, чтобы я могла спокойно работать. Практически обессиленная, я попросила перенести воду в церковь. Вся толпа двинулась за мной. Я и каждый из присутствующих окропляли этой чистой водой, очищенной от магии смерти, стены храма. Сообща мы чистили ее пространство. Глеб Иванович и подобные ему, потерявшие детей, брызгали воду и на себя тоже. Им так было легче. Наверное, со стороны это зрелище выглядело впечатляюще нелепо и дико. Но все подошли к делу очищения села, своего рода и пространства жизни ответственно и осознанно, потому что были измучены горем и страхом потери близких людей.
Массовое родовое проклятие отступало. Сознание людей прояснялось. И, когда осталось совсем немного живой воды, бабка Анисья, набрав свой ковш, засеменила к разрушенному дому попа, о котором, казалось, все забыли. Народ дружно двинулся за ней. А я стояла и улыбалась. Поистине: велика сила людей в любых деяниях. Стоит их души «заразить» добром и любовью, как они начинают осветляться и действовать в позитивном русле.
Глеб Иванович взял меня за руку и повел вслед за всеми. Его суровый и напуганный взгляд потеплел. Он ласково заглядывал мне в глаза.
– Фатима, вы проголодались, наверное. Останьтесь у нас, переночуйте, а завтра утренним рейсом улетите. Я обещаю, что никто вас не побеспокоит в моем доме.
Я только устало улыбнулась.
– Глеб Иванович, я бы с удовольствием погостила у вас. Погода стоит хорошая, в селе сейчас чисто и уютно… Но мне нужно домой. Отдохну в самолете. Вы же видели, как я отдыхаю.
– Видел-видел, голубушка, как ты глаз не смыкала. Просто молчала и в окно иллюминатора на облака смотрела. Что ты там видела?
– Видела я там много того, что никто не видит, и о чем нельзя рассказывать. Тишина и молчание – мой основной вид отдыха, – засмеялась я.
Мужчина покачал головой и тоже засмеялся.
– Чудная вы, Фатима! И очень красивая!
– Спасибо, Глеб Иванович, за комплимент. Представляю, какая я сейчас красавица после такого трудного дня.
– Женщина с такой любовью к людям всегда красива, Фатима. Вы душой и сердцем настолько светлы, что всю тьму нам рассеяли, рассказали нам о том, что можно делать, а что ни в коем случае нельзя. За считаные часы научили тому, что за жизнь не выучишь. Эх, эти бы знания, да вовремя.
– Глеб Иванович, все в нашей жизни происходит в пространстве. Время – категория относительная. Время на земле мы исчисляем временем своей жизни, равняемся на него, но так редко бываем «здесь и сейчас», что смешиваем времена даже в своей жизни.
Мой усталый голос потонул в шуме приближающихся к нам людей. Они обнимали и целовали меня, а я их. Это была энергия всеобщей радости, жизни без страха. Глаза людей плакали и сияли одновременно. Хором, как молитву, они кричали: «Благодарим, Фатима!». Я знала, что это их искренняя признательность мне. Они дарили мне свою радость и любовь. Это была энергия освобождения и вдохновения. Я всех громко поблагодарила за сотворчество, за понимание, за заботу и Любовь. Люди ликовали, наперебой кричали мне комплименты, а мне нужно было позвонить Андрею, чтобы он купил мне обратный билет на самолет.
Я подняла руку, попросив тишины. Все умолкли, чтобы дать мне возможность позвонить. Андрей уже ждал моего звонка.
– Ну наконец-то, ты позвонила. Я уже начал волноваться. Звонил тебе несколько раз, но ты отключила телефон, значит – работала. Сколько тебе нужно времени, чтобы доехать до аэропорта, чтобы я мог сориентироваться в рейсах?
Из толпы послышались крики:
– Мы ее за час на машине довезем. Вот покормим и довезем.
Андрей деловито спросил:
– Двух часов хватит? Домой тебе звонил. У Даши, Ризвана и Алены все хорошо. Они не одни, с няней и мамой. Если есть возможность – отдохни там. Завтра у тебя опять трудный день. Могу купить билет на самый ранний утренний рейс. Решай сама.
«Еще бы я не сама решала», – проворчала я про себя. На самом деле я была настолько вымотана, что уже и сама подумывала о том, что нужно остаться здесь и немного поспать. Ох уж этот вечный выбор, как и где выспаться. Благо, что у меня есть родные, понимающие мою миссию.
– Я сейчас позвоню домой, а потом перезвоню тебе, – проворчала я в мобильник.
К моему удивлению, было всего 10 часов вечера, хотя мне казалось, что я живу в этом селе вечность. Звонок домой и мамин голос успокоили меня, что все хорошо. Ризван и Алена позанимались с Дарьей и сейчас балуются на диване в кухне-гостиной, отбирают друг у друга разные сладости и смотрят телевизор. Внутри стало тепло, легко и спокойно. Добрые вести придали мне сил.
Обернувшись к Глебу Ивановичу, я лукаво посмотрела на него и спросила: «А вот те вкусные пирожки еще остались?» Мужчина аж затанцевал от счастья. Я тоже не удержалась и поддержала его. Это был победный танец. Возбужденные и радостные сельчане с удовольствием входили в круг и выделывали разные па с непременным поклоном передо мной. Я радовалась всеобщей радости.
Перезвонив Андрею и дав соответствующие указания, практически в объятиях всех сельчан, я шла отдыхать в уже знакомый мне чистый и уютный дом Глеба Ивановича и его жены Марии. По пути вспомнила, что хотела пригласить в Москву на прием пару-тройку человек. Но особенно мне нужно было встретиться с пожилой женщиной, которая принесла картину с изображением барской семьи. Вот тогда я точно улечу отсюда с совершенно чистой совестью. Найдя в толпе эту женщину глазами, я попросила Марию тихонько подойти к ней и через час прийти в дом Марии и Глеба Ивановича. Только сделать это надо было очень тихо и осторожно, чтобы другие не потянулись за женщиной. Мария понимающе кивнула, как бы невзначай подошла и прошептала ей на ухо мое приглашение, предварительно предупредив об осторожности.
Мы с Глебом Ивановичем подошли к дому, я еще раз попрощалась со всеми и, обессиленная, села ужинать. Мария хлопотала около меня, подавая одно блюдо за другим. Только здесь, уже сидя за столом, я почувствовала, насколько голодна. До пирожков дело так и не дошло: надо было срочно прилечь, чтобы восстановить энергетику для приема приглашенной женщины. Уснула я моментально. Видимо, усталость и вкусная деревенская пища сделали свое дело. Внезапно сквозь сон я услышала тихий шепот. Это пришла клиентка, которой Мария что-то объясняла, не желая меня будить. Но я уже проснулась, села на диване и увидела немую сцену разговора двух женщин. Мне стало смешно.
– О чем шепчетесь? Я все слышу.
– Фатима, я уж не хотела вас будить. Да и Татьяна успокоилась, отнеся вам картину.
– Женщины, вы мне тут сказки не рассказывайте. У Татьяны вся жизнь разрушена, да и здоровье тоже, а вы мне песни поете… Таня, жить хочешь?
– Конечно, хочу. Но так, как живу сейчас, – иногда совсем не хочу. Ни мужа, ни детей, ни здоровья, ни нормальной работы. Не живу, а выживаю.
Я смотрела на ее бледно-желтые руки и старческий облик, в котором трудно было определить возраст. Левая сторона лица была искажена, и по нему пробегали едва заметные обычному человеческому зрению судороги. Все признаки родового проклятия были налицо, как говорится. Но следовало разобраться в его причинах.
– Сколько тебе лет, Татьяна?
– 42 года. Старая уже. Да и больная вся. Лицо вот давно перекосило. Долго и упорно лечилась. Вроде лучше стало. Но внутри все болит, и никто ничего определить не может. В районной больнице нет хорошего медицинского оборудования. Надо ехать в Новосибирск, да денег на обследование нет. Сейчас же все платно.
Тут я окончательно проснулась. Ведь я старше этой женщины, но совсем не считаю себя старушкой на исходе жизни. Посмотрела на себя в зеркало и облегченно вздохнула, похвалив себя.
– Мария, нам нужна комната, где можно наедине поработать с Таней.
Женщина провела нас в дальнюю комнату, которая когда-то принадлежала их сыну. В комнате все было, как при его жизни. Я попросила убрать все его фото, чтобы энергии не смешивались. Свечой и своими заговорами почистила пространство, и мы начали беседу.