Нина шагнула вперед и мельком удивилась тому, что в пространстве, вроде ничем не закрытом, пустом, подсвеченном из поезда, что-то мерцает. Бледно-розовое сияние разлилось, окутывая сам переход и даже немного вдаваясь в металл.
Нина протянула руку, чтобы потрогать его, убедиться, что ей не чудится, но сзади чувствительно толкнули, и она, споткнувшись, ввалилась в вагон. Оглянулась, гневно посмотрев на соседку, что до того сидела рядом с ней, но соседка опустила глаза и изучала пол, по которому им пришлось идти. Соседка не желала наступать на капли крови, украшавшие линолеум.
Получасом ранее Нина уже попрощалась с жизнью. Потом — еще раз, когда, увидев смерть одного из своих, террористы окружили его тело, что-то кричали на непонятном языке, стреляли, кажется, просто в потолок, но рикошет задел мужчину у одной из дверей и пробил ему колено. Мужчина вскрикнул, и его тут же убили. И после этого вновь наступила тишина. Труп мертвого террориста оттащили к кабине машиниста — быстро, деловито, но невероятно бережно. А Нина, словно впервые, увидела старика напротив себя. Тот как сидел спокойно, так и продолжил сидеть — только теперь без зонта. Почему его не тронули, Нина не знала, да и не хотела знать, ей было действительно неинтересно.
А теперь их сгоняют в один вагон. Их гонят вперед, подпихивают, не дают нормально встать — Нина видела, как нескольких выкинули с сидений, но больше не стреляли.
Вагон, куда их привели, оказался самым чистым — здесь даже крови почти не было, но люди прибывали и прибывали. Садились прямо на пол, потому что все скамейки были заняты, и Нине пришлось сесть рядом с высоким плечистым детиной, взиравшим на террористов с мрачной решимостью. Рыжий парень, тот самый, который кинул в убийцу сумочкой, остался в соседнем вагоне. Его задержали там, откинув в сторону от прохода. А вот мужчина-теперь-без-зонта шел сразу следом за ее соседкой. Зашел, огляделся и не стал садиться, выбрав себе место рядом с дверью.
Нина покрепче обняла сумочку, потом аккуратно нашла в ней бутылку с водой и сделала глоток. Помедлила, протянула соседке.
— Пить хочешь?
— Да, спасибо. — Та взяла, отпила и вернула бутылку Нине: — Как тебя зовут?
— Нина.
— Марина.
При иных обстоятельствах они бы даже не заговорили. Даже если бы, по невероятному стечению обстоятельств, оказались в одной компании. Нина знала это так же четко, как, впрочем, то, что после этого — если она выберется живой — соберет вещи и уедет обратно. Подальше от столицы с ее метро, с ее террористами и с этой кровью.
Выйдет замуж, родит ребенка, может быть, двух. Будет работать в местном магазинчике. Муж будет пить и к сорока годам превратится в развалину. А потом и вовсе — помрет под забором. Детей она станет поднимать на ноги, но те пойдут по кривой дорожке. И в шестьдесят она останется одна.
Нет уж.
Лучше умереть здесь и сейчас.
Раймонд застыл, замер, когда увидел, что масан от его броска падает. Вампиры умели двигаться очень быстро, но удар этот Малкавиан пропустил — чуд швырнул сумочку коротко, почти без замаха, с близкого расстояния и со всей силы. Раймонда удивило то, что произошло дальше.
Движения пожилого чела он не видел, он даже не понял, как давно зонт-трость находится на коленях. И он не помнил — был ли зонт с челом, когда тот входил, но теперь он точно был. И торчал из затылка масана, острием пробив череп у основания настолько сильно, что металлический набалдашник, окрашенный кровью и слизью, торчал меж зубов вампира.
Повисла тишина. Настолько ощутимая, что Раймонд слышал дыхание каждого, кто находился в вагоне.
Его не тронули. Масаны пробежали мимо, оттолкнули, окружили мертвого собрата, один из них наставил на чела пистолет, и Ричард увидел, что чел поднял взгляд на масана, когда тот уже собрался нажать на спусковой крючок. Палец вампира дрогнул, и он отвел дуло оружия.
Поднялся шум, масаны кричали, разбирались, и смесь масари с фразами на русском звучала для Раймонда дикой какофонией.
А потом снова стало тихо. Вампиры унесли мертвого и стали сгонять заложников в другой вагон. Чуд тут же подобрался — он не переставал верить в то, что сможет, что должен бежать, и теперь представлялся замечательный шанс — прыгнуть, пропасть между вагонами, проскользнуть под поездом и попробовать выйти из зоны действия «Рыбацкой сети»… Но враги подготовились на славу: в переходах был барьер. Он окружал пустое пространство, искрясь розоватым цветом, и Раймонд распознал «Упругую колыбель» — такую любят ставить матери, когда не хотят, чтобы ребенок покидал определенную зону. «Колыбель» упиралась в металл, что исключало возможность ее обойти, а уж без возможности колдовать или применить артефакты (какие? У тебя с собой даже артефактов нет…) простой детский аркан становился непреодолимым препятствием.
Раймонд почти дошел до того вагона, где собирали всех, но его поймали за плечо и откинули от последнего перехода.
— Стой здесь. — У Малкавиана, смотревшего на чуда, подрагивала верхняя губа и виднелись кончики игл. Чуд видел — чувствовал, — что вампир просто на грани. И дело не в жажде, которая могла бы мучить масана. Дело было в том, что он терял над собой контроль от такого обилия пищи. Это могло бы стать проблемой. Но — не сейчас.
Раймонд стоял и смотрел на челов, покорной толпой бредущих к новому месту ожидания смерти, и слушал вполуха, о чем говорят масаны. Масари он понимал средне. Скорее больше не понимал, чем понимал, но отчетливо различил фразу: «Там наверху — уже все кончилось!»
Рядом поставили еще одного нелюдя: он не видел его раньше. Эрлиец, худощавый, невысокий, молодой, но держащийся с достоинством. Раймонд поймал взгляд его черных глаз, потом посмотрел на масана-охранника.
И понял, что пора бежать.
Марина шла сразу вслед за фифой, которая сидела рядом с ней, а следом за Мариной шли другие люди, и девушка чувствовала, как тяжело и натужно в спину ей дышит мужчина. У него была грязная футболка, от него нестерпимо несло потом, но это сейчас не волновало девушку. Она вообще находилась в прострации после того, как увидела смерть террориста. Сколько она сегодня уже видела смертей? Десять? Двадцать?
Но эта одна — смерть убийцы — почему-то оказалась последней каплей в чаше терпения. И Марина дрожала от ярости где-то внутри себя, но разум и чувства словно обмерли, и потому она шла, переставляя ноги, глядя на пол, стараясь не ступить в кровь.
Когда фифа замерла перед ней в проходе между вагонами, Марина вздрогнула и тут же подтолкнула девушку вперед — ей уже хотелось дойти до нового места (их не могут вести на убой, зачем на убой, убить могли бы и там, где убивали всех до этого). Фифа оглянулась, обожгла Марину злым взглядом, но пошла дальше.
В следующем вагоне была открыта одна из дверей, и несколько террористов подтаскивали к ней тела мертвых пассажиров и выкидывали их в тоннель. Марина проследила за ними взглядом, удивленно отмечая про себя, что за трупами не тянется ожидаемая кровавая дорожка. Тела падали вниз, издавая гулкий звук при падении, и Марина отвела взгляд.
Думать не хотелось.
А подумать было о чем, например о том, что капли крови, которые попали ей на руку, когда из террориста его подельники вынули зонт, были холодными. Сначала Марина даже не придала этому значения, а теперь мысли — странные, страшные, непонятные — сами лезли в голову.
Но думать их было еще страшнее, чем не думать.
У них холодная кровь. У трупов больше нет крови.
В голове продолжал биться вопрос, не сошла ли она от страха с ума? Девушка перевела взгляд на пожилого мужчину в сером и, поняв, что его серые, стального цвета глаза смотрят на нее, одними губами спросила:
— Почему вы их не боитесь? Почему они вас не трогают?
— Вера. Вера может все.
Он ответил вслух, и стоящий у перехода мужчина с оружием оскалился.
Марина судорожно кивнула и снова посмотрела на пол — тут он был чистый, но капли крови мерещились теперь ей везде.
«Вера может все».
А эти ничего не делают тому, кто верит.
У них холодная кровь. Они убивают ради забавы. Они все в солнечных очках. Что им скрывать тут, в помещении? Не маски — очки.
Глаза? Алые глаза?
Марина поняла, что нащупала ответ на все свои вопросы, и сжала руки в кулаки, чтобы не выдать охватившего ее ужаса.
Те, кто их захватил в заложники, — не люди.
— Два тридцать.
— Да, я знаю. — Ортега отошел от миража, разложенного уже на отдельные схемы раз двадцать. Взял, не глядя, чашку с чаем со стола, закинул в рот пару крекеров и посмотрел на Лиргу: — Что у них происходит?
Точки на мираже двигались в сторону хвостового вагона.
— Сгоняют всех. Раньше эрлиец был в первом вагоне, чуд в третьем. Сейчас челы в последних двух вагонах: их осталось четыреста восемьдесят, чуд и эрлиец у входа предпоследнего вагона.
— Они приняли решение?
— С большой вероятностью — да. У нас осталось около десяти-пятнадцати минут. Потом они начнут расстрел. Чуда и эрлийца оставят напоследок.
— Обожрутся.
— Им плевать.
Лирга поднял голову от монитора. Ортега кивнул в ответ:
— Да, знаю.
Где-то в стороне Арга в очередной раз сделал раскладку артефактов и тут же тихо заметил:
— Вот оно — слабое место.
Советник качнул капюшоном, затем встал, подходя ближе, и согласился:
— Люды всегда забывали этот параметр: глубина.
Ортега тут же оказался около магов:
— Мы можем разрушить защиту?
Советник выпростал когтистые пальцы из рукавов, и к ним потянулись нити энергии от Источника. В комнате стало ощутимо темнее.
— Можем. Готовность — пять минут.
Во рту пересохло, но снова достать бутылочку с водой и сделать глоток Нина не решалась. Слева тихо постанывали несколько раненых женщин, позади нее толкался ногами удивительно тихий ребенок лет пяти, который за все время штурма не проронил ни звука (может, он немой?), справа чуть покачивался взад-вперед молодой парень. А перед Ниной сидели на полу еще два ряда людей. Эти люди были для нее просто безликой массой, которая не имеет значения ни для нее, ни для кого бы то ни было.