— Кресса Греймунна, просыпайтесь уже! — разогнал мою сонливость визгливый голос Конгинды. Вроде же только подушки головой коснулась — и вот уже она. — У нас масса дел и приготовлений!
Я поморгала, глядя в окно, и поняла, что проспала, очевидно, и конец прошлого дня, и всю ночь — снаружи явно было солнечное утро.
Дверь широко распахнулась, и Ронра и еще один незнакомый анир внесли в комнату огромную бадью, в которой на дне плескалась вода, а кресса Конгинда кинулась занавешивать простыней окно, бормоча что-то о бесстыдстве местных.
Вежливо поздоровавшись, парни покинули помещение, чтобы почти сразу вернуться с ведрами горячей воды, а спустя несколько минут и с парой сундуков, судя по виду прихваченными нами из Гелиизена, совсем не похожих на те, в которых мне слал подарки будущий супруг.
— Это виданное ли дело, кресса Греймунна! Эти дикари предлагали вас вымыть перед церемонией в их общей бане, прямо там, где эта солдатня после своих тренировок купается! — начала свою обычную песню противная женщина. — Никакого уважения, понятия о приличиях! Видела я эту их баню, там же… все насквозь пропахло этими потными мужиками!
Едва сдержала непристойное хрюканье от смеха, потому что последнее у самой Конгинды прозвучало с каким-то сдавленным придыханием и сглатыванием, будто она подавилась словами или еще чем.
Я уже почти собралась спустить расстегнутое платье с плеч, когда в дверь снова постучали.
— Нельзя-нельзя! — завопила женщина, но онор Бора не собирался ее слушать.
— Я войду лишь на мгновение! — предупредил он, пренебрегая ее предупреждением, возмущая и смущая меня одновременно. Пришлось сжать ткань на груди.
— Прости, Ликоли, мне следовало прийти чуть раньше, да только сейчас смог. — Впервые я видела его запыхавшимся, раскрасневшимся, словно он бежал в спешке очень долго. — Мой подарок только подоспел, уж не сердись.
Он сунул руку за свой жилет, а я вдруг вспыхнула, заметив, как капля пота катится по его шее к ключице, стремясь скрыться под рубахой, и будто опять увидела его обнаженным по пояс, как вчера.
Бора извлек небольшой сверток из мягкой кожи и протянул его мне. Осторожно развернув, я еле сдержала пораженный вздох, а вот кресса Конгинда не смогла. В складках обычной кожи, как нечто почти не примечательное, лежало целое сокровище. Серьги, ожерелье и браслет в виде простеньких цветков с пятью лепестками, но вот вырезан каждый из них был из цельного куска бесценного нириса. И представить страшно, сколько это могло бы стоить, ведь даже крошечные кусочки этого камня, попадавшие к гелиизенским ювелирам из Аргаста, оценивались в баснословные деньги. Их принято было наделять массивными оправами и не использовать с другими камнями, ведь смысла не было — нирис затмил бы их все равно, сделал бесцветными и невидимыми на своем фоне. Темный, как беззвездная полночь, пока не познал света, он вспыхивал мириадами лучистых искр, поймав лишь единственный луч, и являл взору свой истинный глубочайший интенсивный синий цвет. Говорили, что коже любой женщины, с которой он соприкасался, этот минерал придавал чудесное сияние, превращая ее в неотразимую красавицу.
— Ох, Пресветлая, это же как десять моих поместий стоит! — отвлекла меня от завороженного любования работой мастера и игрой камней кресса Конгинда, и, покосившись на нее, я увидела, как она смотрит на подарок Бора — голодно и алчно, едва ли не трясясь всем телом.
Предводитель же аниров, не обращая на нее внимания, поднял одну серьгу, поднес к моему уху и уставился в лицо. Нахмурился, вдруг вздохнул досадливо и вернул драгоценность на место.
— Нет, всего лишь камень, где ему повторить цвет твоих глаз, Ликоли, — раздраженно сказал он и собрался уходить.
— Спасибо, это просто великолепно, — опомнилась я, порывисто дотронувшись до его плеча.
Бора посмотрел на мою руку, ноздри его вздрогнули, и уголок рта чуть поднялся, а я, смутившись, прижала конечность обратно к своей груди.
— Ну если так, то оно того стоило, — с непонятным выражением произнес он. — Жду тебя у алтаря.
— На правах более старшей, а так же давно и счастливо состоящей в браке подруги, хочу дать вам совет, кресса Греймунна, — обманчиво заботливым голосом процедила Конгинда, пока я осторожно заворачивала обратно роскошный подарок жениха. — Подарки от мужчины следует принимать с холодным достоинством или даже легким пренебрежением, дабы не поощрять в них мысль, что он вам угодил и на этом может успокоиться. И уж тем более не следует ему практически на шею вешаться — этим вы даете ему едва ли не открытое непристойное обещание.
— Непристойное обещание? — Даиг, я уже едва выносила эту женщину. — Он через несколько часов станет моим мужем, и о каких непристойностях может тут идти речь? Уже ночью мы будем в одной постели!
Конгинда издала каркающий звук, словно мои последние слова встали ей поперек горла.
— Кто знает, каких мерзостей принято требовать даже от законной супруги у этих дикарей? — придушенно зашептала она, пронзая меня кипящим от праведного гнева взглядом, под которым и раздеться-то было неловко. — На вашем месте я бы вела себя чрезвычайно отстраненно и всячески подчеркнула, как тяготит вас необходимость потакать низменным прихотям варвара, и глядишь — ему быстро надоест и он оставит вас в покое со своими домогательствами сразу после зачатия ребенка. Сейчас же он смотрит на вас так, будто вы лучшая еда из всех, что ему случалось увидать, и готов наброситься и сожрать, как животное. Отвратительно!
— Кресса Конгинда, а я вот безмерно рада, что каждая из нас на своем месте!
— Мне это следует понимать как то, что брак с этим… аниром наполняет вас радостью? — язвительно спросила она.
— Вам это следует понимать как то, что в ваши обязанности входит помочь мне с одеждой и прической и стать свидетельницей обряда моего супружества, и на этом все! Давать мне какие-либо, безусловно, ценные советы вас кто-то уполномочил?
Кресса поджала тонкие губы и опустила осуждающий взор.
— Нет, кресса Греймунна.
— Ну раз так, то я бы хотела продолжить подготовку в тишине. Вы не против?
— Как я могу… — начала она мямлить.
— Вот и договорились, — отрезала я.
О, Пресветлая, где бы мне еще набраться решимости разобраться и в ситуации с Иносласом с такой же легкостью? И возможно ли это вообще?
От помощи обиженно сопящей аристократки с мытьем волос я отказалась, и пока приводила себя в порядок, поливаясь теплой водой и натираясь мягкой мочалкой с душистым мылом, Конгинда возилась в сундуках, откуда извлекла наконец богато расшитое платье традиционного цвета первой весенней листвы.
Проследив взглядом за женщиной, расправлявшей складки ткани, я подумала, что в первый раз было как-то не до соблюдения всех традиций и в одежде, и в остальном. Не вел меня к алтарю отец тогда, не поведет и сейчас. Не говорит ли это о том, что мой второй брак окажется не намного удачнее предыдущего. Прежде меня всегда забавляло маниакальное следование всяким традициям, а временами и раздражало, но для чего-то же их придумывали, соблюдали их поколениями… Ой да ерунда! Как будто все, кто женился с дотошным соблюдением ритуалов, стали счастливыми в супружестве. Да и никакого особого счастья я не жду, не превратилось бы в кошмар — и то славно.
Мои черные и без того непослушно-волнистые волосы совсем закрутились после мытья, что вызвало очередную недовольную гримасу Конгинды, когда она взялась помогать мне их просушивать мягким полотном. Пряди гелиизенских чистокровных аристократок были обычно разных светлых оттенков и прямыми, легко укладывались в любые сложные прически, а мои упрямые — наследие рунаэсской половины крови, вечно из них вылезали и растрепывались. Но добровольная помощница взялась за них с таким рвением, которое впору было бы именовать, скорее, остервенением, что уж точно или уложит их как надо, или оставит меня лысой.
— Ну вот, хоть что-то получилось, — с самодовольством произнесла она, доставая из короба зеркало и демонстрируя мне результат.
Да уж… Что-то точно получилось. Некая конструкция из золотых нитей и безумного количества шпилек со сверкающими камнями головками, коих было едва ли не больше чем самих волос, и при каждом повороте головы она переливалась всеми цветами радуги, отчего моя не слишком сияющая после болезни смуглая кожа стала казаться вообще какой-то сероватой.
Шараак бы с ним, но вот с платьем смотрелось совершенно удручающе. Мало того, что оно пошито было, похоже, или неточно по моим прежним меркам, или просто я за время изнурительной дороги и хвори сильно похудела, но в талии и бедрах оно болталось, не говоря уже об этом цвете, что и раньше-то никогда мне не шел, а теперь еще больше подчеркивал последствия последних дней. Ах, ну и наплевать! Кому какое дело, как я выгляжу. Впервые стояла у алтаря в дорожной одежде, сейчас буду напоминать полумертвую.
Недовольная физиономия взирающей на меня Конгинды подтвердила мои выводы о внешнем виде, но, в отличие от меня, аристократка нашла это поводом для активной деятельности, а не для смирения. Умчавшись куда-то, она вскоре вернулась с целой золоченой кошелкой всевозможных белил-румян-помад и взялась за мое лицо, недовольно шикая, когда не выдержав, я чихала.
Она уже почти закончила, когда почти без стука вошел главный руниг. Лишь раз взглянув на меня, он прищурился и даже покраснел, явно приходя в ярость, чего мне видеть еще в столь откровенной форме не случалось.
— Вы что сотворили с ней, позвольте поинтересоваться, кресса Конгинда? — процедил он ледяным тоном. — Возможно, вы не поняли своим чрезвычайно крошечным мозгом, что девушку мы готовим к свадебному обряду, а не к похоронному?
— Да что вы себе позволяете! — вспыхнула аристократка. — Как вы смеете оскорблять и меня, и мои неимоверные усилия!
— Да что вы, дорогуша, наоборот, я поражен вашими способностями! — огрызнулся Инослас. — Теперь я точно знаю, к кому мне нужно будет обратиться, если возникнет необходимость превратить нечто прекрасное в уродливо-безвкусное. Равных вам нет.