— Покройте руки вашей супруги своими, онор Бора, — скрипуче, как через силу, приказал жрец и взялся поливать наши соединенные конечности «благословляющей слезой Даиг» из кувшина, смывая общую кровь и отдавая ее с легкостью впитывающему алтарному камню.
В этот момент сверху заскрипело, Бора схватил мои ладони своими, не накрывая уже, а словно собираясь рвануть на себя, спасая от возможной угрозы и, вскинув головы, мы увидели — подвешенная под потолком резная фигура богини вдруг сильно закачалась, как под порывами мощного ветра и тень от осеняющей благодатью протянутой десницы множество раз пробежала по нашим сомкнутым в тесном пожатии рукам.
— Пресветлая не оставила все без ответа! — со злорадным торжеством прошипела позади кресса Конгинда, и Дооно закивал, тоже явно желая высказаться, но их перекрыл вкрадчивый, но подавляющий голос главного рунига.
— Безусловно не оставила! Благословила молодых на многие лета и обильное потомство! — произнес он, и готовых оспорить это не нашлось.
— Это уже конец или есть еще что-то? — с нетерпением спросил онор Бора, вроде бы и не замечая, случайно или нарочно, только что произошедшего между моими соотечественниками, но с подозрением косясь наверх и не отпуская меня.
— Остались мелочи, — кивнул Инослас, как будто именно он был главным распорядителем всей церемонии, определяющим ее ход, что, впрочем, было правдой, по сути. — Уважаемый Дооно, записи, пожалуйста, а дорогие свидетели — извольте их подтвердить.
Я шевельнула кистью, пытаясь освободиться из властного захвата предводителя аниров, но он не отпустил, наоборот, подтянул ближе и наклонился к моему лицу.
— Жена, — произнес он, пристально глядя мне в глаза и повторил, будто слово показалось ему слишком вкусным, чтобы удовлетвориться одним разом. — Жена.
Бора продолжал всматриваться в меня, словно ждал чего-то, каких-то изменений, а меня тряхнуло еще раз, чего он не мог не заметить, и внутри вдруг все стихло. Может, запас моей нервной силы исчерпался или затаился в преддверии нового испытания?
Внезапно вокруг началось какое-то движение: аниры загомонили, поздравляя своего предводителя, но далеко не все, и не слишком уж это напоминало ликование, скорее уж радость от того, что тягомотина чужого обряда завершилась. Под визгливые требования жреца быть аккуратнее, мужчины с легкостью подхватили и сам алтарный камень, и все остальные предметы культа и бодро понесли их к выходу. Один из молодых воинов присел, на его широкие плечи встал другой и потянулся снимать фигуру Даиг, но прежде чем дотронуться, приложил правую руку к сердцу, невзирая на неустойчивость положения, и почтительно наклонил голову.
— Со всем уважением и прошу прощения, если что не так, Прекраснейшая, — произнес он.
— Пресветлая! — зашипел от злости Дооно.
— Ага, так и есть, — без тени насмешки согласился парень, начал отцеплять крепления и спросил у Бора, игнорируя жреца: — Предводитель, все в повозку?
— Погодите, — качнул головой он. — Ликоли, тебе нужно что-то из этого? Или ты бы хотела оставить жреца? Он нужен чтобы ты могла обращаться к своей богине?
Выражение лица Носителя света в тот момент было бесценным: глаза едва не выскочили из орбит, рот перекосило, голова замоталась, и почудилось, что еще секунда — и он завопит и бросится прочь не разбирая дороги.
— Пресветлая Даиг чрезвычайно добра к своим детям и не требует присутствия Носителей своего света в их ежедневной жизни, только по весьма значимым поводам, — вмешался руниг. — Но с вашей стороны чрезвычайно щедро и великодушно предложить молодой супруге оставить при себе хоть кого-то из земляков, хотя бы на первое время, ради ее душевного покоя.
— Помнится, я уже говорил тебе, чтобы ты не смел говорить за мою жену, достопочтенный кресс, — процедил Бора сквозь зубы, и я отчетливо заметила грозовую тень, промелькнувшую в безбрежном голубом его глаз. — Не испытывай мое терпение, оно не бесконечно.
Я ощущала прожигающий взгляд Иносласа, явно требовавший моего вмешательства, но лишь сглотнула и промолчала, а анир продолжил:
— Если таково желание моей супруги, то она может оставить при себе кого-либо. Вот только тот, кто выберет последовать за ней, должен уяснить, что обратного пути в Гелиизен у него не будет. Ходить через границу и обратно имеют право урожденные аниры и больше никто.
Мой муж еще и договорить не успел, а кресса Конгинда, второй свидетель и жрец стали пятиться куда подальше от нас, и только главный руниг не сдвинулся с места.
— Хочешь оставить при себе его? — Бора вел диалог только со мной, других просто ставил в известность.
— Думаю, отец крессы Греймунны будет гораздо меньше тревожиться за ее судьбу, если узнает, что рядом с ней кто-то достойный доверия. А у него ведь такое слабое здоровье, и беспокойства ему совершенно ни к чему. — Ну вот и плеть вдоль спины и прямая угроза. Глупая девчонка, ты же не думала, что Инослас и правда позволит тебе смолчать и сорваться с крючка?
— Да что же ты так жизнь не любишь, воин? — сдержанно рыкнул предводитель аниров, по-прежнему и не думая оторвать от меня взгляд, от интенсивности которого меня уже в пот кинуло. — Ликоли?
— Да, пусть останется, — пробормотала я, не в силах даже под давлением произнести, что хочу этого.
Бора прищурился, на мгновение почудилось, что как-то недобро, потом вздохнул, будто что-то отпустил, и аккуратно вытер пальцем капельки пота, выступившие над моей верхней губой и кивнул.
— Все что захочешь, Ликоли, ради тебя, твоего спокойствия и слабого здоровья мужчины, подарившего жизнь тебе, — стремительно поменявшись, с беспечной улыбкой ответил он. — А теперь, как я понял, положено пировать!
Предводитель присвистнул, прямо как шкодливый мальчишка, и показал знаком уносить все храмовое добро прочь, а его воины и рады были расстараться. Все следы недавнего обряда исчезли почти моментально, а внутрь начали затаскивать массивные столы, составляя их друг с другом в один длиной от дальней стены почти до выхода, и лавки, стелить на удивление белоснежные скатерти с красивой яркой вышивкой по краям. Весело переговаривающиеся аниры вкатили несколько бочонков, а следом появились другие, что почти бегом влетали в двери с огромными блюдами на плечах или подносами с массой больших глубоких мисок. Серебряные тарелки с искусной чеканкой, тяжелые кубки того же металла — с такой посуды в Гелиизене могли себе позволить есть только аристократы, но никак не простые воины.
Кресса Конгинда провожала взглядом каждый предмет дорогой сервировки, и мне так и слышалось, как вращаются в ее голове счетные колесики, и ее лицо становилось все более кислым, а блеск глаз горел алчностью.
Во главе стола было установлено всего одно массивное кресло, и к нему-то нас и повел Бора. Прежде чем я успела что-то сказать или сделать, новоиспеченный супруг подхватил меня на руки и уселся, устроив опешившую на своих коленях. Вмиг вспыхнуло возмущение от такого положения на грани непристойности, но мужчина не был груб, не попытался тискать или прижимать меня, а, наоборот, расположил, можно сказать, почтительно, если такое понятие вообще применимо относительно происходившего.
— Тебе неуютно? — заметив мою задеревеневшую спину, спросил Бора.
— У нас не принято нечто подобное, — едва слышно ответила я. — Публичное проявление близости выходит за рамки приличий.
— Неприлично — равносильно плохому? — озадачил меня он, по-прежнему смущая насыщенной пристальностью своего внимания. Вокруг шумели, накрывали столы, ходили мимо, а Бора смотрел исключительно на меня, делая вид, что тут вообще никого кроме нас не было.
— Думаю, да, равносильно, — пробормотала я.
— Почему?
— Потому что… окружающим может быть неприятно смотреть, станет смущать, — растерянно предположила я.
Хмыкнув, онор поднес к губам мою правую руку, которую не выпускал все это время, удерживая, однако, удивительно бережно, и, нахмурив густые светлые брови, подул на исколотую кожу, а затем оставил едва ощутимый поцелуй в центре ладони. Я застыла, не в силах опознать те ощущения, что стремительно пронеслись по моему телу от этого касания. Удивительным образом вокруг вдруг образовалась звенящая пустота, все что не находилось прямо передо мной потускнело, все внимание сосредоточилось на действиях Бора и тех странных вещах, которые творились со мной от этого. Так же наблюдая за мной, будто я была пугливым зверьком, готовым кинуться наутек, он одарил ласкающим, но при этом абсолютно, казалось бы, невинным касанием рта кончик каждого пальца и чуть настойчивее потерся о тыльную сторону кисти, выводя из оцепенения щекоткой и покалыванием короткой щетины. Вздрогнула, чувствуя, что мне жарко и знобит одновременно. Опять возвращается недомогание? Но тогда почему внутри нет свойственной болезни противной слабости, хоть и хочется отпустить себя, обмякнуть, поддаться… вот только чему?
— Это ощущалось как что-то плохое? — улыбка предводителя была едва уловима, скорее уж это был намек на нее.
Опять вздрогнув от резко вернувшейся реальности со всеми голосами, смехом и движением, я сочла за благо промолчать и только неопределенно качнула головой.
— А теперь взгляни вокруг и скажи, смущен ли кто-то? — Бора мягко нажал указательным пальцем на мой подбородок, поворачивая голову.
Первым делом натолкнулась на взгляд крессы Конгинды, и меня прямо-таки передернуло от того, каким низменным отвратительным голодом горели ее глаза, пожирающие нас с мужем, но, заметив, что я смотрю, она встрепенулась и скорчила такую мерзкую мину, выражающую крайнюю степень осуждения и даже отвращения, что будь во мне побольше дерзости, сама бы устроила нечто похуже невинного лобызания пальцев, лишь бы ее окончательно перекосило. Гадкая женщина бесила меня неимоверно.
Оказалось, что все уже как-то успели рассесться за столами, воины аниры беззаботно и весело общались между собой, разливали по тяжелым кубкам пенное питье из бочонков и, похоже, им и дела не было до происходящего между мной и Бора, и уж точно их не смущало мое положение у него на коленях.