Жрец и второй свидетель уже вовсю занялись наполнением своих тарелок, и им тоже было плевать на что-то, кроме этого.
Смотрел на меня лишь кресс Инослас, но его внимание являлось некой смесью выжидающего дальнейшего развития событий любопытства и очень, очень глубоко спрятанной злости, но утверждать точно я бы не стала, ибо руниг моментально разорвал наш визуальный контакт, делая вид, что выбирает кушанье.
— Ну вот, видишь, Ликоли, здесь все дело в том, насколько хорошо все для тебя самой, — усмехнулся Бора, наклонился вперед, выбрал на блюде перед нами большой кусок жареного мяса и начал его нарезать. По всей видимости, ему нисколько не мешало мое присутствие на его коленях, а вот я снова провалилась в недоумение от отклика собственного тела на его дыхание, скользящее по моей щеке и шее.
— А если мне не хорошо? — тихо ответила я.
Его мускулистые руки окружали меня, дотрагиваясь невзначай до боков и плеч, грудь согревала мою спину, и если бы я повернула голову, то уткнулась бы прямо в его щеку, и как бы ни затаивала дыхание, его насыщенный запах проникал в легкие и сознание, и оно бунтовало, не в силах уместить в себе такую вопиющую близость к мужчине, который, по сути, был незнакомцем, но еще более восставало от того, что страха или отторжения все не появлялось.
— Как можешь знать, если еще и не попробовала? — ответил предводитель и поднес к моему рту маленький кусочек.
— Я же не животное, чтобы кормить меня вот так! — вспыхнула, отодвигаясь и забирая у мужа еду.
— А я вот с удовольствием побыл бы твоим ручным зверем, что получает все, что пожелаешь дать, — без всякого намека на насмешку ответил Бора, — но, очевидно, этого еще придется подождать.
Застолье становилось все более шумным, аниры поднимали свои тяжелые кружки с пенным напитком, что распространял вокруг вкусный хмельной аромат, и кратко, без лишней витиеватости желали нам почему-то исключительно согласия во всем. Бора кивал, занятый предложением мне новых угощений, но сам не пил того же, что и его воины. Перед нами стояла большая резная кружка, я бы даже сказала, чаша, с выпуклыми ручками с двух сторон в виде каких-то животных, что устремлялись навстречу друг другу, и чтобы мне отхлебнуть из нее питья, пахнущего ягодами и травами, требовалось прибегать к помощи супруга. Предводитель с удовольствием поил меня, держась с одной стороны, когда я хваталась за другую, приноравливаясь. Сначала было как-то неловко, но чем более сытой я становилась и пригревалась в ненавязчивых объятиях супруга, тем меньше ощущала неудобство. Вскоре почти перестала стесняться и обращать внимание на окружающих и достигла согласия с собой в том, что мне было хорошо сидеть вот так. Но слишком долго этот покой не длился.
— Если ты сыта, Ликоли, то я хочу тебя увести наконец, — сказал Бора мне на ухо, и я тут же опять почувствовала напряжение.
— Сыта, — смирившись с наступлением момента неизбежности, ответила ему, и анир поднялся вместе со мной резко, нисколько и не стремясь скрыть одолевающего его нетерпения.
— Одно мгновение, онор Бора, — так же торопливо вскочил кресс Инослас, и мощная грудь, к которой я все еще была прижата, задрожала, когда мой супруг издал звук, похожий на грозовое рокотание.
— Что еще? — отрывисто бросил он.
— Всего лишь подарки на торжество для молодых, это не займет много времени, — сообщил руниг и быстро покинул помещение, чтобы так же споро и вернуться, неся подмышкой длинный сверток, а в правой руке нечто большое, накрытое плотным покрывалом.
Поставив ношу побольше на пол, он развернул дорогую ткань кроваво-красного цвета и с поклоном протянул моему мужу великолепный клинок в усыпанных яркими сияющими камнями золотых ножнах. Такие изготавливали на границе с Рунаэ, родиной моей матери, и они чрезвычайно ценились у гелиизенской аристократии, вот только дарить оружие на свадьбе было дурным знаком, и Инослас не мог этого не знать, в отличие от Бора, что принял дар со сдержанным кивком.
— А вот приятная мелочь для нашей юной новобрачной, — с довольной ухмылкой сообщил главный руниг и стянул покрывало. — Эти милые птички будут постоянно напоминать ей о родине и развлекать песнями в моменты грусти или одиночества.
Под плотным покровом оказалась большая золотая клетка, заключенная в еще больший вычурной формы ларец из тончайшего стекла, и внутри тревожно порхали шесть птиц, ядовито-желтых с черными крыльями. Бранше. На самом деле, из всех птиц, которых было принято и модно содержать в богатых домах, именно этих я просто терпеть не могла. Уж не знаю почему. Вроде бы и голоса у них мелодичные и не слишком громкие, и яркое оперение, и приручались они практически сразу же, охотно беря пищу из рук владельца, но тот факт, что образовывали они на всю жизнь союзы, в которые всегда входил один самец и две, а то и три самки, странным образом отталкивал меня. Было еще что-то, но прямо сейчас я не могла припомнить.
— Избавлять супругу от грусти в одиночестве — моя забота, а не птиц, воин, — сухо ответил Бора. — Примешь этот подарок, Ликоли?
Предводитель аниров опять смотрел мне в лицо, как если бы сейчас происходило некое испытание и от моей реакции много что зависело.
— Благодарю за желание угодить, кресс Инослас, — почти решилась отказаться от явно непростого дара, но натолкнулась на скрытое предупреждение во взгляде главного рунига. — Я, к сожалению, понятия не имею, какой уход им нужен.
— В таком случае, как хорошо, что есть я, способный взять на себя эту обязанность, кресса Греймунна, вам остается лишь забавляться их щебетанием, когда возникнет такое желание, — с нарочитым легкомыслием сказал Инослас и накрыл бранше обратно.
— Мы с супругой желаем вам и дальше сколько захочется наслаждаться щедростью этого стола, но покидаем вас! — громко объявил Бора и, сунув преподнесенный клинок за пазуху, набросил на мои плечи мех, завернул в него и подхватил, унося в уличную темноту и холод от шума пирушки.
Торопливыми широкими шагами он практически домчал нас до гостевого дома и внес внутрь жарко натопленного помещения.
Поставив меня на пол в той самой спальне, где я жила до сих пор, стянул через голову свою кожаную безрукавку сразу с белоснежной рубашкой и внезапно присел передо мной, положив ладони на бедра и заглядывая снизу в лицо.
— Я долго ждал тебя, Ликоли, и очень нуждаюсь в тебе, понимаешь? Тебя ведь не оттолкнет это? — спросил он, и от звука его огрубевшего голоса и резко потяжелевшего взгляда и дыхания мои внутренности резко наполнились режущим ледяным крошевом, а потом и вовсе начали смерзаться в сплошную мертвенно-холодную глыбу.
— Да, я понимаю и не боюсь, — соврала я и покорно кивнув, стала торопливо снимать одежду, стараясь не смотреть на огромного мужчину, жадно наблюдавшего за мной.
Чужой, он ведь совсем чужой мне, но обладает всеми правами получить все, и нужно это перетерпеть.
Оставшись в одной длинной рубашке, забралась на постель, почти уже не в состоянии ничего видеть из-за нарастающей паники, и вытянулась на спине, отворачивая лицо к стене.
Послышалось шуршание одежды, и я уже ничего не могла сделать с тем, что меня затрясло, как в ознобе, на коже выступила холодная испарина, и пришлось сжать зубы, чтобы они не застучали.
— Посмотри на меня, жена, — приказал Бора, и его голос прозвучал очень раздраженно, прямо-таки на грани настоящего гнева. — Посмотри, я сказал!
Медленно повернув свою как будто одеревеневшую шею, я взглянула на него, стоящего уже без единого клочка одежды перед кроватью, и поняла, что проигрываю сражение с истерикой.
Я всего только раз смогла полностью рассмотреть Алмера, тогда, перед смертью, и он был намного меньше Бора, абсолютно во всем. И если уж мой первый муж проводил меня каждый раз через пытку в моменты близости, то этот анир реально убьет с первого же раза!
Разум помутился, тело конвульсивно дернулось, и следующее, что я осознала было то, что рыдаю, скрутившись клубком и возношу невнятные упреки Пресветлой, которая за что-то карала меня так жестоко.
Бора не стал прикасаться ко мне, ничего не сказал все то время, что мне понадобилось, чтобы взять себя под контроль и проникнуться стыдом за свое ужасное и трусливое поведение. Предводитель аниров, как был обнаженным, отошел к окну и стоял там, широко расставив мощные ноги и пристально глядя в темноту.
— Прости меня. — Поздно извиняться, Мунна, ты все испортила с самого начала и продолжаешь это делать с маниакальным упорством!
— Я для себя решил поначалу, что никогда не спрошу тебя о том, кто был до меня, — глухо ответил Бора, и его голос подрагивал от ярости. — Достаточно и того, что ты говорила о своей любви к нему как о прошлом. Но теперь я хочу знать все, потому что должен знать имя ублюдка, сделавшего тебя такой, Ликоли. Он недостоин жизни.
ГЛАВА 10
— Он и так уже умер, — ответила, окончательно давя последние всхлипы. — Убит.
Прижавшись спиной к очень теплой стене, за которой была печка, и, подтянув к груди колени, я ощутила чуть больше комфорта, нервная дрожь стала покидать тело. Однако я даже близко не представляла, что могла бы рассказать все обо мне и Алмере. Никому, а уж тем более супругу, мужчине с которым собиралась делить жизнь. Мне хватало и того, что каждый раз при виде Иносласа вспоминала пережитые ужас и унижение. Кто бы вообще смог поведать подобное о себе, вывалить всю мерзкую подноготную, сознаться в собственной слепоте и глупости, а еще и в том, что, выходит, была нежеланна сама по себе. Чего уж тогда сразу в дерьме не вываляться при всем народе?
— Убит, — повторил Бора с резким выдохом. — А был бы жив… Не важно. То не для твоих ушей. Но его смерть не отменяет того, что мне необходимо знать, насколько он все испортил для нас.
— Я не понимаю, — взглянула на него и тут же отвернулась, а щеки залило жаром.
Предводитель аниров больше не стоял спиной, и каким бы скудным ни был свет единственной лампы, он нисколько не скрывал очертаний его мощного тела, даже наоборот, игра теней как нарочно выделила форму каждой его мышцы, мягкое мерцание гладкой кожи, и самое главное и пугающее для меня — угрожающую длину и тяжесть мужской плоти. От одного ее вида едва утихшая дрожь пробуждалась заново, а внизу все