— Я не боюсь! — твердо произнесла, пусть отдавала себе отчет, как это прозвучало после недавней истерики и шараханья. — Просто скажи, мне чего ты хочешь, и я сделаю это.
— К сожалению, рассказ о том, что я желаю от тебя, способен занять все наше время до утра, но я почти уверен, что ты бросилась бы наутек едва бы его начал, — ответил мой муж и негромко рассмеялся с отчетливым оттенком грусти, задевшим меня отчего-то за живое.
— Это должно быть так плохо? — закусила я краешек нижней губы.
— О-о-о, нет! — покачал головой Бора. — Нет-нет-нет, Ликоли, это будет хорошо, надеюсь, даже прямо-таки великолепно, вот только ты должна быть готова это почувствовать.
— А если я стану сама тебя касаться, то мне это поможет подготовиться? — Даиг, что со мной не так, если этому мужчине удается так легко испугать меня в один миг и настолько заинтриговать в следующий, побудить к чему-то несвойственному прежде? — Как?
— Попробуй и сама скажи, — новая улыбка, поддразнивающая и бросающая вызов моему любопытству и желанию нарушать общепринятые запреты, что с малых лет имело свойство втягивать меня в дурацкие ситуации.
— Хорошо, — решительно кивнула и, резко протянув руку, нажала большим пальцем посредине его нижней губы.
Не вложила в это касание никакой нежности, только любопытство, ведь и до этого случалось трогать так мужчину, и даже в поцелуях меня нельзя было назвать неискушенной — их у нас с Алмером было более чем достаточно, пусть и большая часть до того, как вы вступили в брак. Мог ли так уж отличаться на ощупь один мужчина от другого?
Постигнуть собственные ощущения времени мне не хватило, потому что внезапно все мое внимание захватила реакция Бора.
Его веки моментально отяжелели, частично прикрывая глаза, что впились из-под них в меня со жгучим голодом, а рот, наоборот, чуть приоткрылся, отчего на коже ладони затрепетало горячее дыхание, сразу же напомнившее о вроде бы невинной, но совершенно захватившей меня ласке во время свадебного застолья. Ноздри его прямого носа затрепетали, брови сошлись, образовывая две глубокие складки, как от усилия или чего-то по силе сродни гневу, но все же иного, да и все лицо изменилось: скулы и все черты как будто стали отчетливей, грубее, но при этом и до изумления привлекательней.
Зачарованная этой метаморфозой я смягчила давление на мягкой, упругой плоти и провела подушечкой, обрисовывая контур сначала нижней, а потом и верхней губы, невольно приоткрывая собственные, захваченная врасплох насыщенностью удовольствия от такой элементарной манипуляции, а главное, от отклика Бора, который задышал обрывисто и поверхностно. На его лбу, виске, шее вздулись выпуклые вены, и легко прослеживалось биение частящего пульса в них.
Окончательно захваченная происходящим, я отважилась скользнуть между его губами, отчаянно желая добиться чего-то большего, интенсивного в этом огромном мужчине, что стоял напротив абсолютно неподвижно, и в то же самое время все в нем было в движении, в яростном бурлении, вызванном мною. Это было, как неожиданно получить в свои дрожащие, неумелые руки некую колдовскую силу и испытывать ее, пьянея от новизны и мощи.
Уже просто не могла остановиться, оглаживая и откровенно дразня, ведь не настолько я наивна, чтобы не понимать, что делаю именно это, и погружаясь все сильнее в притяжение, что охватывало меня при виде страсти, разгорающейся на лице Бора. Мне не было страшно, мне хотелось, нет, нужно было больше.
Предводитель аниров застонал раскатисто и глухо, стремительно подался ко мне, сократив расстояние между нашими лицами настолько, что мои пальцы теперь оказались в прямом контакте не только с его губами, но и с моими, сразу же отстранился и, запрокинув голову, рвано выдохнул в потолок:
— На сегодня достаточно, Ликоли! — А я вместо того, чтобы почувствовать облегчение, вздохнула разочарованно. — Теперь ложись в постель и постарайся заснуть, а мне необходимо уйти ненадолго. Ты превращаешь меня в юнца, влюбленного и сгорающего заживо от потребностей плоти. Но я не могу припомнить, чтобы предвкушение тогда было так же приятно, как сейчас.
И не думая надевать на себя еще хоть что-то, Бора двинулся к двери, а я развернулась ему вслед.
— Но я не понимаю, чего же мы добились… вот этим. — Непроизвольно я прижала пальцы к уголку своего рта.
— Хотя бы того, что до следующей ночи твои мысли станут похожими на мои и будут заняты фантазиями о повторении, а еще о том, насколько лучше сделать то же самое губами, — ответил Бора, подмигнул и ушел, хотя мне послышался его мягкий, нисколько не обидный смех из-за двери.
Только когда он исчез, я осознала, что дышу так же взволнованно и рвано, как он, и мое тело охватило что-то так похожее на тягучую, жаркую муку, какую я испытывала к Алмеру, казалось бы, вечность назад, но и тогда это не было таким сильным. Как сравнивать тепло и жар, чинную поездку верхом и сумасшедшую скачку, от которой все внутри ликует и вибрирует.
Шагнув к постели, я удивленно охнула, поняв, что в самом моем сокровенном месте все мокро, и даже озадаченно потрогала, содрогнувшись снова уже от дикой чувствительности там. Столько влаги было раньше только после того, как Алмер заканчивал нашу близость.
Растерянная, с кучей непристойных вопросов в голове, забралась в постель и была просто уверена, что ни за что не усну. Но спустя недолгое время тихонько скрипнула дверь, зашуршала одежда, и под тяжестью Бора прогнулся матрас, отчего я скатилась прямо к его телу, что пылало, несмотря на то что несколько снежинок упало на мое плечо с его волос.
Я замерла, ожидая чего угодно, но он затих, не пытаясь создать между нами больше контакта, и, пригревшись, сама не заметила, как уснула
— Кресса Греймунна, могу я войти и узнать, как вы? — визгливый голос крессы Конгинды разрушил мой сон, наполненный жарой, влагой, скольжением и бесконечно приятным ощущением парения.
Но жарко мне было и наяву. Распахнув глаза, я увидела прямо перед собой подбородок мужа, покрытый золотистой короткой щетиной, и его шею, с отчетливо выступающим кадыком, и сразу же напряглась, хоть и не шелохнулась. Моя голова почему-то покоилась на мощном плече супруга, а все тело было плотно прижато к его боку, настолько горячему, что создавалось впечатление, что я прилипла к стенке сильно протопленной печки.
— Разбудила-таки, противная баба, — проворчал Бора, моментально заметивший исчезновение моей сонливости. — И что ей неймется?
— Очевидно, желает убедиться, что ты заставил меня истекать кровью на супружеском ложе, — пробормотала, не следя за словами спросонья.
— Шутишь? — удивился анир и демонстративно поднял обе руки, чтобы показать мне, что нигде не касается меня сам, соблюдая вчерашнюю договоренность. Выходит, это я почему-то подползла к нему ночью? Впрочем, он занимал столько места на кровати, что это могло выйти случайно и не было чем-то невероятным.
Вот только отстранившись и притянув к груди простынь, вдруг почувствовала себя озябшей.
— Какие уж шутки, — покачала я головой и фыркнула, косясь на дверь. — До конца жизни можно рассказывать дома, как огромный дикарь растерзал в постели невинную гелиизенскую деву, — и тут же поняла, что вылетело из моего рта и вскинула глаза на него, готовая увидеть признаки гнева. — Прости, я не…
— Прекрати, Ликоли! — остановил он меня и при этом широко улыбался, не просто глядя на меня — буквально оглаживая взглядом, отчего снова все внутри грелось. — Со мной ты не будешь выбирать и обдумывать каждое слово, иначе мы не избавимся от твоего страха и моей вспыльчивости.
— Кресса Греймунна, так могу я… — снова напомнила о себе приставучая женщина, но Бора оборвал ее на полуслове, стоило мне невольно скривиться от звука ее голоса.
— Нет! — грозно рявкнул он. — Сегодня мы не покинем эту постель и комнату, — и, приподнявшись, шепнул мне на ухо: — Воображение всегда красочнее реальных картин. Пусть убирается и сгорает от любопытства и догадок одна страшнее другой.
И без всякого предупреждения он ущипнул меня за плечо — не больно, но так неожиданно, что я испуганно вскрикнула. За дверью послышалась возня, а потом тишина, мне так и виделось, что аристократка прилипла ухом к ней.
— Мы уезжаем, кресса Греймунна, — произнесла ранняя визитерка так, будто наигранно соболезновала моей неизбежной скорой кончине. — Прощайте, дорогая!
— Прощайте, счастливого пути! — быстро отозвалась я, чем заработала еще один щипок от мужа и, ойкнув, пораженно уставилась на него. Передо мной и правда грозный предводитель аниров, заставляющий мужчин заикаться одним своим пристальным взглядом? Сейчас он, скорее напоминал шкодливого мальчишку.
— Ты не звучишь как жертва, истерзанная за ночь ненасытным дикарем и варваром, — сообщил он мне с серьезным видом, хотя в ярких глазах прямо-таки искрился смех.
Я снова оцепенела, пойманная в плен этими лукавыми искрами, что притягивали и не позволяли оторвать взгляд, настолько потрясающими были, и пропустила тот момент, когда они обратились в завораживающее пламя страсти.
— Какая же у тебя изумительная кожа, Ликоли… — хрипло прошептал Бора, и я с опозданием осознала, что он так и не убрал пальцы после щипка — касался самыми кончиками, едва заметно, и от этого вокруг того места как будто покалывали дразнящие иголочки. — Нежная, что и тронуть боязно, а уж тронешь и намертво прилип… Нет сил оторваться…
Он гулко сглотнул и стремительно отвел руку, прижал ее к своему рту, обрушив на меня сразу же во всех подробностях воспоминания, как я гладила его там, а после убрал, стиснув в кулак, как если бы спрятал что-то, и вскочил с кровати.
— Я принесу нам еды и твою дорожную одежду, — схватив свои штаны из замши, он торопливо натянул их, а я, к своему стыду, и не подумала отвернуться, наблюдая за игрой мускулов на его бедрах и ягодицах. — Пора ехать домой, Ликоли.
— Погоди! — окликнула его я, и Бора развернулся просто молниеносно, впившись в меня глазами, полными голода и нужды. Он весь напрягся, как натя