нутая до предела тетива, и явно ждал от меня… того, что я могла бы позволить ему взять по его праву, но не готова предложить по доброй воле. — Ты зовешь меня «Ликоли», что это?
— Это красота, — ответил он и отвернулся так же быстро. — Цветок, лепестки которого такого же волшебного цвета, как твои глаза. Аромат пьянит и кружит голову, заставляет желать очень многого, а мед, полученный от них, темно-золотой с коричневой, прямо как твоя смуглая кожа. Но самое прекрасное — это его вкус, попробовав хоть раз, я уже не могу остановиться… — Бора сделал несколько шагов и положил ладони на дверь, будто это помогало ему стоять прямо или же оставаться на месте. — Как же я хочу познать твой вкус, Ликоли! До смерти хочу!
Он ушел, оставив меня ошеломленной и взволнованной, но вскоре вернулся с едой и ворохом меховой одежды на своем широком плече, я, опамятовавшись после его слов, за это время едва успела надеть новую нижнюю сорочку и рылась в недрах сундука в поисках платья в дорогу.
— Это не пойдет, — покривился Бора, глянув на ткань, как на личного врага. — В своих платьях ты можешь замерзнуть в пути. Я собираюсь одеть тебя в мех с головы до ног и не допущу этого.
Он раскидал по кровати одежду: куртку, довольно широкие штаны, большую шапку странной формы — и все это действительно было из меха, выделанного до такой мягкости, что с ней и не всякая знакомая мне ткань сравнилась бы.
Пришлось мне искать в закромах белье, что использовали под костюмы для верховой езды, благо кресс Инослас догадался прихватить и его. И, естественно, пока я переодевалась, мой супруг и не подумал даже глаз отвести, не то что отвернуться или тактично выйти. Мне было жарко и стыдно от его неотрывного внимания и в тоже самое время приятно. Никогда Алмер не пожирал меня вот так глазами, настолько жадно и интенсивно, что и стоя к Бора спиной, я чувствовала горячие волны, исходящие от него и омывающие каждый мой изгиб.
— Мы поедем верхом? — спросила, когда после завтрака супруг соизволил-таки облачиться в рубаху и безрукавку, в то время как собственноручно обул меня в пушистые сапожки и нахлобучил шапку со смешными ушами, окончательно превращая в подобие мехового шара.
— Нет, покажу тебе кое-что, чего ты прежде наверняка не видела, — подмигнул Бора и повел меня на улицу.
Снаружи уже царило оживление, яркое солнце отражалось от белоснежных сугробов и сверкало на металлических частях идеально начищенной сбруи десятков анирских лошадей, фыркающих в нетерпении. Никак не меньше сотни всадников стояли группами, переговаривались, проезжались туда-сюда по площади, явно ожидая нашего появления. Бора приветствовали громкими криками.
Чуть поодаль я заметила тот самый закрытый мрачный экипаж, на котором мы прибыли из Гелиизена, и возле него топтался главный руниг с весьма недовольным видом.
А вот под самым крыльцом стояло нечто, что я даже затрудняюсь описать. По мне, так больше всего эта штука напоминала низкий, но не узкий диван со спинкой и боковыми бортиками и целым ворохом опять же меховых одеял сверху. Судя по паре лошадей, к которым это было прикреплено длинными оглоблями, сие подобие ложа предназначалось для передвижения, но вот только у него не было колес. Вместо них просто какие-то широкие, изогнутые впереди дугой палки.
— Это что? — с любопытством спросила я.
— Сани. Садись, домчу тебя так, что дух захватит, — с довольным видом пояснил Бора, жестом предложил в них забраться и кратко, насмешливо зыркнул в сторону Иносласа: — На колесах сейчас по такому снегу до места неделю можно ехать.
С сомнением я забралась поверх одеял, но Бора проворчал «так не пойдет» и, приподняв меня как ребенка, пересадил ближе к спинке, заставив опереться на нее, и укрыл одеялами, оставив снаружи практически одни глаза, и только после этого запрыгнул рядом и схватил вожжи.
Подмигнув мне, он громко присвистнул, и внешне ленивые и тяжеловесные лошади сорвались с места так, что меня буквально вжало в опору. Не было бы ее — точно кувыркнулась в снег. Устроившись поудобнее, я уставилась во все глаза, не собираясь ничего пропустить. Мимо, обгоняя нас, проскакали несколько воинов, среди которых был и Ронра, что кивнул мне, покраснев до корней волос.
Ну вот и началось мое путешествие по новой родине.
ГЛАВА 11
— Все хорошо, Ликоли? — спросил спустя несколько минут Бора, косясь на меня настороженно.
Мне и прежде приходилось ездить быстро, но это было верхом. В Гелиизене дожди шли слишком часто, а дороги строили отвратительными, а значит, ни о какой скорости при передвижении в экипажах речи и не шло. Тяжелые, закрытые вечно еле плелись, а в легком, открытом ты рисковал приехать до места с ног до головы облепленным грязью, летевшей из-под лошадиных копыт, так что я на некоторое время обомлела, ошарашенная мельканием мимо нас последних строений пограничной заставы и первых деревьев окружающего леса.
— А можно еще быстрее? — поддаваясь азарту, который не случалось испытывать последние месяцы после бегства из родительского дома, попросила я и тут же поправилась: — Только если коням это не повредит.
— Наши лошадки выносливы и неутомимы, не то что ваши тонконогие кузнечики! — ухмыльнулся предводитель, явно провоцируя меня возразить, и снова заливисто свистнул.
— У-ух! — вырвалось у меня, когда и до этого идущие резвой рысью животные сорвались в галоп. — Это спорный вопрос, супруг мой! Моему Орегу не было равных в Гелиизене, и здесь он мог бы достойно посоревноваться, если бы не ваши холода.
Вспомнив о любимом жеребце, я тут же ощутила укол грусти и непроизвольно бросила взгляд назад.
— Однажды мы разрешим этот спор, Ликоли, и весьма скоро! До весны мы отстроим теплую конюшню для твоего южного красавца и отправим моих людей за ним.
— Не думаю, что это необходимо, — постаралась я скрыть грусть за улыбкой.
— А я говорю — необходимо! — с нажимом и даже намеком на раздражение возразил Бора. — Жить здесь, со мной вовсе не должно для тебя значить отказаться от всего, что ты прежде любила!
Он опять заливисто свистнул, щелкнул вожжами, и скачка стала просто бешеной. У меня дух захватило от бьющего навстречу воздушного потока, кусающего мои непривыкшие щеки. Находиться так близко к земле во время движения было так чуднО, немного пугающе и в то же время возбуждающе. Мое сердце колотилось, и из груди так и норовил вырваться самый настоящий девчачий визг, а хихиканье не поддавалось контролю.
Воины-аниры скакали по обеим сторонам дороги шеренгами, задевали макушками ветви крайних деревьев, отчего с них сыпался искрящийся на солнце снег, окружая могучих мужчин целыми призрачными облаками. При этом они тоже посмеивались, иногда теснили друг друга с дороги, дурачась, как мальчишки, или вообще нарочно дергали над головой товарищей особенно засыпанные ветки, окатывая потоком снежинок.
Поразительно, казалось, их всех действительно не беспокоит холод, а ведь наверняка они получали щедрые порции этого ледяного безобразия за шиворот, да и на Бора не было ни шапки, ни перчаток, и он не укрывался одеялами, тогда как мне, при всем веселье и интересном зрелище вокруг, приходилось то и дело совать под мех нос и прикрывать горящие щеки.
В любом случае происходящее вокруг нисколько не было похоже на чинные и преисполненные пафосом выезды Окнерда Пятого в сопровождении эскорта из аристократов.
Но первоначальное веселье поутихло, когда лес вокруг стал еще гуще, чем прежде, хотя мне и так-то все виделось непроходимыми дебрями. Солнечные лучи уже не пробивали густых крон, и окружающий мир помрачнел, будто наполнился скрытой тревогой, не переставая, однако, завораживать меня этим своим поразительным сочетанием разных оттенков зеленого, проглядывающего сквозь снежное серебро.
Вдруг впереди раздался свист совершенно иной тональности, чем тот, каким подгоняли лошадей, я бы даже назвала его предупреждающим.
Бора напрягся, уставившись вперед, его лицо потемнело и пробрело какое-то свирепое, хищное, но при этом предельно собранное выражение, совсем не такое, как в моменты гнева, что мне пришлось увидеть. Он снова стал выглядеть устрашающим… и все же не пугал меня, а, наоборот, заставил пялиться во все глаза на его резкие черты, пока не одернула себя и не приподнялась, чтобы тоже попытаться разглядеть хоть что-то. Бора же властно нажал на одеяло на уровне моей груди, вынуждая оставаться на месте, при этом я уловила отзвук слов, переданных воинами по цепочке, и, кажется, это было «только следы» или что-то в этом роде. Я открыла рот спросить, как муж оборвал меня:
— Расскажи мне о своем детстве, Ликоли, — попросил он как ни в чем не бывало с прежней широкой улыбкой, которая глаз не затронула.
— Что? — удивилась я такой скорой его перемене.
— Как ты жила, что любила, что тебя радовало, что огорчало? — перечислил он.
— От чего ты пытаешься меня отвлечь? — прямо спросила в ответ.
Всадники перестали дурачиться, теперь ехали молча и, как мне чудилось, с особой пристальностью всматривались в чащу.
— Тебе не о чем волноваться, пока я рядом, — нахмурился Бора.
— Я ведь не гостить сюда приехала, супруг, — возможно, резче, чем следовало, возразила ему. — И ни в твоих, и ни в чьих силах быть рядом со мной каждую минуту постоянно. У предводителя должно быть достаточно дел, кроме как сторожить свою жену. И я не настолько пуглива, как тебе показалось, просто желала бы знать, чего мне следует опасаться.
— Ничего! — почти грубо отрезал Бора. — Моей жене бояться нечего! Все, что тебе всегда будет нужно, — это скрываться за моей спиной и верить, что у твоего мужа достанет сил защитить такой хрупкий цветок от чего угодно! Потому что так и есть!
Что же, очевидно, у нас займет некоторое время, чтобы донести до моего супруга, что я не совсем и цветок — уж сидеть и взирать на мир из-за его широких плеч всю жизнь точно не намерена.
Дальше мы ехали молча. Бора поглядывал на меня и вроде и порывался что-то сказать, но так и не сделал этого. Я же тоже предпочитала не отвлекать никого болтовней, потому что хватало ума понять, что не просто так эти огромные мужчины пребывают настороже. Трещать, как бестолковая беспечная птица, сейчас ни к месту.